Французский социалист Жюль Гед внедрил понятие «коллективизм», которое полностью передаёт суть коммунизма, но при этом оно гораздо шире его. А главное — коллективизм никто не скомпрометировал, что нельзя сказать о коммунизме или социализме. Я бы предложил всем антикапиталитическим активистам называть себя коллективистами, независимо от отношения к концепции Жюля Геда. Предлагаем ознакомиться со значительными отрывками из его статьи «Коллективизм». Многие положения Геда не утратили актуальности.
Редактор сайта «Новый смысл» Дмитрий Жвания
— Коллективизм не отличается от научного коммунизма в том его виде, в каком он вышел из верховной критики Карла Маркса. Это название преобладает во Франции потому, что в целях нашей пропаганды нам было важно оттенить различия разнообразных коммунистических систем. Выкованные из различных кусков людьми более или менее трудолюбивыми, системы эти окутывали умы утопией.
Коллективизм, господствующий в рабочей партии, к которой я имею честь принадлежать, не покоится ни на одном из априорных представлений справедливости, свободы, равенства или братства; эти представления входят, по нашему мнению, в область той метафизики, о которой Вольтер мог сказать приблизительно следующее: «Метафизика там, где два человека не могут понять друг друга».
<…> не желания правят миром, но мир своими последовательными, неизбежными преобразованиями создаёт наши чувства, наши желания; то, что ещё называют нашим идеалом. Коллективизм опирается исключительно на экономическую эволюцию обществ, являясь только его новой фазой, неизбежным грядущим окончанием.
Словом, мы утверждаем, что условия современного производства, как земледельческие, так и промышленные, всё более образуют и вызывают новую, коллективистическую или коммунистическую форму владения землёй и её естественными и общественными богатствами.
<…> Мы далеки от священного ковчега, который нам стремились навязать, как начало и конец не только всей цивилизации, но и всего общества. Мы видим, с другой стороны, что эти изменения форм собственности не заключают в себе ничего произвольного или случайного, что они определяются самими формами труда или господствующими способами удовлетворения потребностей человеческого рода.
Итак, частная или индивидуальная собственность на средства производства была не только законна, но и необходима, так как основанная на личном труде владельца, она побуждала этого последнего, как производящего для самого себя, производить возможно больше. Такой строй был для человечества наилучшим, т. е. таким, который давал наибольшее количество продуктов или средств существования.
Безработица — ужасный бич, в былые времена неизвестный, — это, как говорят, мёртвое время года, т. е. время года, когда умирают.
Совсем не то происходит теперь. Благодаря разделению труда, введённому мануфактурным производством, благодаря, особенно, применению машины и пара, труд перестал быть личным: он стал общественным. Но в то время, как труд неизбежно становился общественным, собственность на столь расширенные орудия труда оставалась частной. Отсюда, из этого противоречия, из этого антагонизма между формой труда и формой собственности, проистекает всё зло, вся неурядица, от которой страдает всё общество. Исчезнет это только с наступлением коммунистического строя, т. е. тогда, когда собственность станет общественной, как это уже произошло с производством.
<…> Они (безработные — редакция «Н. С.») лишены единственного источника существования — работы, так как «человеческая рабочая сила» утилизируется и содержится только в пределах спроса на неё в производстве, где она вытесняется нечеловеческой рабочей силой машины. Только одна часть могла продолжать работать, т. е. жить. Других, число которых всё увеличивается с развитием механического производства, ждала безработица — этот ужасный бич, в былые времена неизвестный, — это, как говорят, мёртвое время года, т. е. время года, когда умирают.
Чтобы не умереть с голоду, они, теснясь у дверей мастерской, с уступкой предлагали свои руки. Эта запасная армия дала возможность предпринимателям, стремящимся исключительно к сокращению издержек производства, понизить заработную плату занятых в производстве рабочих. Но не только в ожесточённой конкуренции между безработными и занятыми в производстве рабочими лежит причина понижения заработной платы с введением машин; оно обуславливается также лишением рабочего его технического навыка и превращением его в простого чернорабочего. В былое время ремесленник, знаток по своей части, не легко мог быть заменён другим. Он был даже в известной мере заинтересован в выгодах хозяина. Эта гарантия исчезла с введением машинных орудий, которые сами производят техническую работу и могут быть управляемы безразлично Х…, Y… или Z.
Запасная армия дала возможность предпринимателям, стремящимся исключительно к сокращению издержек производства, понизить заработную плату занятых в производстве рабочих.
С другой стороны, введение машинных орудий, выполняющих мускульную работу и сводящих труд к простому присутствию или наблюдению, вызвали самое ужасное из преступлений: вовлечение в промышленность женщины и ребёнка. Оторванные от семейного очага, под гнётом самого ужасного из насилий — голода, женщина и ребёнок были вынуждены идти на фабрику, где, благодаря большой дешевизне их рабочей силы и меньшей способности к самозащите, они заменили мужчину и притом в таких размерах, что даже буржуазный закон должен был, наконец, вмешаться, чтобы ограничить и регламентировать это двойное покушение на расу, которой наносят вред не только в её настоящем, но и в её будущем.
Наконец, порядки, господствующие в крупных мастерских, вынуждают рабочих обоего пола и всех возрастов сотнями и тысячами заключённых в них, к беспрекословному повиновению, к подчинению железной дисциплине и целой системе интересов, вычетов и лишений места. Это делает из каждого хозяина, из каждого товарищества на своём заводе безграничного монарха, личный произвол которого равносилен закону.
<…> Возможность обобществления собственности вытекает из того факта, что в противоположность частной собственности прежних времён, составлявшей одно с владельцем, получавшим свою ценность благодаря его личному труду, современная капиталистическая собственность не только не сливается с собственником, но и совершенно отделена от него, и ценность свою получает благодаря несобственникам, трудом которых она, исключительно, создаётся.
В былое время ремесленник, знаток по своей части, не легко мог быть заменён другим. Он был даже в известной мере заинтересован в выгодах хозяина. Эта гарантия исчезла с введением машинных орудий, которые сами производят техническую работу…
Владельческий класс, чуждый производству и обращению, в которых он участвует только для того, чтобы в продуктах труда других получать львиную долю в форме прибылей, дивидендов или барышей, стал бесполезен — и, вследствие этого, вреден. Он является только паразитом; а история уже доказала нам, что классы, впавшие в состояние паразитизма, переставшие выполнять ту социальную функцию, которая их породила, неизбежно обречены на гибель.
<…> Другая возможность и, в то же время, неизбежность коллективистического преобразования общества заключается в исчезновении среднего класса, являвшегося как бы буфером: он препятствовал столкновению между трудящимся пролетариатом и праздным капиталистом, так как можно было стремиться и достигать промежуточных общественных положений. Но вслед за мелкими промышленниками исчезают мелкие торговцы и мелкие земельные собственники, а с ними — и самая надежда сделаться ими.
<…> Однако эта концентрация (которую ничто не может задержать), концентрация промышленности в собственном смысле, торговли и земледелия во всё менее и менее многочисленных и всё более праздных руках, отбрасывая в пролетарский ад сотни тысяч людей, которым если и не был знаком рай, то, по крайней мере, независимое существование, имеет своим необходимым следствием внесение на фабрику и в копи силы и новой энергии. Эти, только что лишённые собственности, неспособны примириться с рабством, подобно прежним рабочим, у которых привычка к покорности пред хозяином и нуждой передавалась от отца к сыну. Они будут дрожжами, которые неизбежно подымут рабочее тесто.
Оторванные от семейного очага, под гнётом самого ужасного из насилий — голода, женщина и ребёнок были вынуждены идти на фабрику, где, благодаря большой дешевизне их рабочей силы и меньшей способности к самозащите, они заменили мужчину…
<…> Только общественное владение производственными силами или общественное или унитарное приведение их в действие даст возможность регламентировать производство и привести его в равновесие с потребностями каждого и всех. Только это обобществление (составляющее сущность коллективизма), уничтожив границы, наложенные наёмничеством на потребительную способность народа, рабочего, крестьянина, доставит умноженным и не находящим теперь сбыта продуктам недостающих им потребителей; при этом всякий излишек производства над потребителем или предложения над спросом не претворится в смерть от нищеты и голода миллионов рабочих, как теперь, но создаст для человечества досуг, отдых. Это будет конец классов, т.е. человечества, разделённого против самого себя и истощающего свои силы в международной борьбе за жизнь.
<…> Разум так мало руководит людьми, как и справедливость.
<…> Опыт, напротив, повелевает нам ждать всего от пролетариата, т. е. от класса, которому при действующем экономическом строе живётся настолько худо, что он не может не стремиться всеми силами освободиться от него, — потому и нас освободит. Его особые интересы, как класса, стремящегося к освобождению труда, сливаются с общими интересами человечества и, бессознательно для него самого, превращают его в первого бойца за своё (так в тексте — видимо, это опечатка, и во французском оригинале написано «всё») человечество, так как перестать быть классом, лишённым собственности, он может только путём превращения капиталистической собственности нескольких в социальную собственность всех.
История уже доказала нам, что классы, впавшие в состояние паразитизма, переставшие выполнять ту социальную функцию, которая их породила, неизбежно обречены на гибель.
<…> Теперь дело идёт не о том, чтобы снять оковы с производительных сил, а о том, чтобы их капиталистическую концентрацию закончить общественной концентрацией; теперь четвёртое сословие или пролетариат, в своей борьбе с капитализмом и эксплуатацией, должно бороться, в свою очередь, за само человечество, которое оно предназначено освободить, освобождая самого себя, посредством обобществления средств производства.
Организованный в классовую или рабочую партию, пролетариат, по преимуществу и в противоположность бесполезным и вредным получателям ренты, дивиденда и барышей, заключает в себе не одних только рабочих ручного труда, но и все активные элементы, от наиболее мускульных до самых умственных. И, охватывая, таким образом, всю совокупность промышленных, земледельческих и научных производителей, он должен для введения общества во владение, для восстановления наследия человечества в пользу всех его членов, — экспроприировать экспроприаторов человечества.
Это его историческая миссия. Но прежде, чем совершить экономическую экспроприацию, он должен в качестве её предисловия и условия овладеть политической властью, стать правительством, фактором закона.
Только общественное владение производственными силами или общественное или унитарное приведение их в действие даст возможность регламентировать производство и привести его в равновесие с потребностями каждого и всех.
Незначительное капиталистическое меньшинство продолжает держать в порабощении значительное трудящееся большинство, благодаря монополизации им государства, которое становится в его руках всё более и более усовершенствованным орудием угнетения. Пока не будет отнято у современных владетелей находящееся в их руках государство, играющее роль меча Бренна, постоянно и неизбежно наклоняющего весы в сторону капитала при всех столкновениях между хозяевами и служащими, между наёмниками и нанимателями – до тех пор ничего не будет сделано и невозможно будет ничего сделать; у нас не будет переворота.
Коллективизм… основан на политическом или правительственном господстве трудящихся; эти последние могут достигнуть власти мирно или ценою одной из тех насильственных революций, которые во Франции для всех партий, республиканских или монархических, орлеанских или бонапартистских, были условием их попеременного успеха.
Жюль Гед. Коллективизм. Москва: Книгоиздательство Е. Д. Мягкова «Колокол», 1905.
