Жан Жорес – отец одинокой надежды

Проект «Академия социал-демократии»

Подготовил Дмитрий ЖВАНИЯ

История Социалистической партии Франции весьма насыщена и непроста. Изучая её, современные левые активисты почерпнут для себя много не только интересного, но и полезного. Например, важно знать опыт французской Соцпартии в организационной области. Несмотря на то, что партия пережила ряд кризисов, она сумела выжить. И не просто выжить, а остаться ведущей левой силой не только Франции, но и всей Европы.

Соцпартия Франции – звезда «из другого мира»

Нынешнее общее состояние европейского социал-демократического движения весьма неважное. 21 из 27-ми стран-членов ЕС находятся под управлением правых и правоцентристских партий. В Европейском парламенте и в Европейской Комиссии социалисты явно уступают правым. Известный французский левый политолог Акилино Морелле заметил, что «социал-демократия не только не смогла убедить европейцев в наличии у себя вызывающей доверие антикризисной стратегии, выходящей из социал-либеральной парадигмы», но и «блистает отсутствием ярких, колоритных, индивидуальных лидеров». Морелле (между прочим — член Соцпартии Франции) подчёркивает, что «социалисты Европы, по существу, берут на себя ответственность за курс Георгиоса Папандреу и Хосе Сапатеро, то есть за политику, которая, во всяком случае, не является политикой левых».

Социал-демократические партии Европы, по мнению левого политолога Филиппа Мальера, «даже не выступают больше в пользу реформизма, имеющего целью уравновесить “изъяны капитализма”, не пытаются перераспределить богатства. Они прекратили использовать рычаг парламентаризма, чтобы вырывать у Капитала политические и экономические победы в пользу рабочего класса. Сегодня социал-демократия является объективным союзником неолиберальных и реакционных правых сил». «Я не говорю о том, что социал-демократия смешивается с правой, — уточняет Мальер. — Я думаю, что отличия между правой и этой левой, сопровождающей капитализм, всё более и более тонки, всё менее и менее видимы для публики».

И лишь Французская социалистическая партия с её широчайшей внутрипартийной демократией, пропорциональным представительством партийных течений в высших органах, практикой внутрипартийных референдумов и избранием первых секретарей всех уровней всеобщим голосованием, смотрится в «социал-демократической галактике» Европы как своеобразная и весьма одинокая звезда «из другого мира». В политическом плане эта партия тоже стоит несколько «в стороне» от большинства социалистических партий современной Европы, поскольку выступает с позиций не социал-либерализма, а «сильного левого реформизма» (по выражению Франсуа Олланда). Недаром доктор исторических наук, профессор факультета международных отношений СПбГУ Руслан Костюк назвал Соцпартию Франции «одинокой надеждой европейской социал-демократии».

Французские социалисты последовательно выиграли региональные выборы (2010), выборы в Сенат (2011), а главное — президентские (2012) и парламентские выборы (2012). В мае 2012 года президентом Франции стал социалист Франсуа Олланд, выдвинутый на этот пост на всенародном левом референдуме. В условиях глубочайшего кризиса социал-демократии, на то, что происходит в сегодняшней Франции, с интересом смотрят все прогрессивные силы Старого Света. Зигмар Габриель, председатель Социал-демократической партии Германии, выступая на недавнем съезде Соцпартии Франции в Тулузе, на французском языке сказал: «Ваши успехи дали некоторый новый шанс». Его поддержал Политический секретарь Демократической партии (Италии) Пьер Луиджи Берсано: «Избрание Франсуа Олланда – важный шаг вперёд для Европы».

Натура действия

Французская социалистическая партия изначально не была централизованной структурой. Она появилась в 1905-м в результате слияния Французской социалистической партии (ФСП; Parti Socialiste Français, руководитель Жан Жорес), Социалистической партии Франции (СПФ; Parti socialiste de France, руководитель Жюль Гед), Рабочей социалистической революционной партии (руководитель Жан Аллеман). До 1969 года партия называлась Французская секция Рабочего Интернационала (СФИО; Section Française de l’Internationale Ouvrière).

Все три лидера заслуживают отдельного рассказа о них. Прежде всего, конечно же, обращает на себя внимание фигура Жана Жореса, которого Лев Троцкий называл «самым большим человеком третьей республики», «гениальным сыном Франции». Жорес родился 3 сентября 1859 года в Кастре, южной винодельческой провинции Лангедок, из которой вышли многие большие люди Франции: Гизо, Огюст Конт, Лафайет, Лаперуз, Ривароль и др. Смесь многочисленных рас, отмечает биограф Жореса Шарль Раппопорт, наложила счастливый отпечаток на гений этой местности, которая ещё в средние века была колыбелью ересей и свободной мысли. Родители Жореса принадлежали к средней буржуазии и вынуждены были постоянно бороться за существование. Тем не менее, Жан с 1877 года учился в Париже, где в 1878 поступил в Педагогический институт, по окончании которого в 1881-м получил степень кандидата философии. В 1881—1883 годах преподавал философию в лицее для девушек города Альби; в 1883—1885 годах работал профессором в Тулузском университете. Жорес увлекается политикой. В 1885—1889 и 1892—1898 годах он был депутатом парламента и вновь избран в 1902-м.

Впоследствии (в предисловии к «Discours parlementaires») Жорес утверждал, что в течение всей своей общественной жизни он придерживался лишь одного направления, а именно социалистического. Это не подтверждается фактами. Вначале его мировоззрение во многом совпадало с идеями Радикальной партии, представляющей интересы мелкой и средней буржуазии. В первое трёхлетие он сидел на левом центре, не входя в состав какой бы то ни было партии. Социалисты не считали его своим. В парламенте Жорес дебютировал по вопросам народного образования. “La Justice” («Справедливость»), тогдашняя газета радикала Жоржа Клемансо, назвала речь Жореса «прекрасной» и пожелала палате часто слышать «слово, столь красноречивое и столь полное содержания». Впоследствии Огюст Мари Жозеф Жан (полное имя Жореса) не раз обрушивался всей силой своей речи на «последнего тигра Франции» (прозвище Клемансо). С 1887  года сотрудничает в газете “Dépêche de Toulouse”  («Тулузские депеши»), главном органе радикалов. На выборах 1889 года он потерпел поражение, вернулся в Тулузский университет, а в 1892-м получил степень доктора философии. В своей диссертации о немецкой классической философии он заявил, что является сторонником социализма. Жорес продолжал заниматься политической деятельностью. В 1890-м его избрали муниципальным советником Тулузы, а затем назначили заместителем мэра по делам народного образования. Благодаря его усилиям в местном университете был открыт медицинский факультет. В 1892-м Жорес поддержал бастующих угольщиков в Кармо. Горняки победили и выдвинули молодого социалиста своим кандидатом в депутаты на частичных парламентских выборах в январе 1893 года. На этот раз Жорес победил, и в палате примкнул к «независимым социалистам».

Вскоре Жорес сумел подняться над всеми социалистическими партиями и фракциями, несмотря на острые разногласия между ними. Даже блюститель марксистской чистоты Жюль Гед признавал его лидерство. Жорес завоевал признание как лучший оратор французского парламента. Его красноречие — исключительно французское, с риторическими фразами, с метафорами, со ссылками на великие принципы и на великие имена. «У французов ораторская техника — общее наследство, которое они берут без усилий, и вне которого они немыслимы, как “культурный” человек без платья. Всякий говорящий француз говорит хорошо. Но тем труднее французу быть великим оратором. А таков Жорес. Не его богатая техника, не огромный, поражающий, как чудо, голос его, не свободная щедрость его жестов, а гениальная наивность его энтузиазма — вот что роднит Жореса с массой и делает его тем, что он есть…» — отмечал Лев Троцкий, который многие ораторские приёмы перенял от Жореса. И дальше: «На трибуне он кажется огромным, а между тем он ниже среднего роста. Коренастый, с туго сидящей на шее головой, с выразительными, “играющими” скулами, с раздувающимися во время речи ноздрями, весь отдающийся потоку своей страсти — он и по внешности принадлежит к тому же человеческому типу, что Мирабо и Дантон. Как оратор, он несравним и несравненен. В его речи нет той законченной изысканности, иногда раздражающей…»

Раскроем «Воспоминания» Ромена Роллана:

«…Жар политических страстей, клокотавший в те времена в артериях Франции, зажёг во мне интерес к зрелищам Форума. Я начал усердно посещать важнейшие заседания парламента. В лучезарном ореоле первых успехов выступал Жорес: он вёл в атаку своё войско — дисциплинированное, бдительное, жизнерадостное, уверенное в победе — социалистическую партию. Большой, сильный, с внешностью и манерами простолюдина, бородатый и краснощёкий, с крупными, мясистыми чертами лица, небрежно одетый, излучая радость жизни и борьбы, он поднимался тяжёлым быстрым шагом по ступенькам трибуны и прежде всего жадно вливал в себя большой стакан красного вина. Голос у него был громкий, очень высокий, почти пронзительный, утомляющий; он мог бы говорить вдвое тише, и всё равно его бы услышали в задних рядах трибун; но чувствовалось, что ему доставляет удовольствие говорить в полный голос, и он, не уставая, произносил на высоких нотах всю речь, даже если она длилась полтора-два часа! И всё это время, глотая стакан за стаканом. У него был очень сильный южный акцент, но не напевный и забавный, как у марсельцев, а тяжеловесный тарнский выговор южан и горцев. Он начинал свою речь монотонно, будто читал проповедь, в середине фразы голос поднимался, к концу падал. Он постоянно отклонялся от обсуждаемой темы, впадая в риторические красоты, и питал слабость к образам из сферы материалистического пантеизма: образам смерти, земли, в которой растворяется наша плоть. Но в нём впечатляло спокойствие и умение владеть собой. Он выступал без всяких записей, и никакие реплики с мест не могли нарушить ход его мыслей. Как раз наоборот: любая реплика только стимулировала его мысль, подстегивала и вдохновляла его. С той минуты, как он воодушевлялся или раздражался (впрочем, никогда не теряя самообладания), он начинал говорить необъятными периодами; они катились, словно раскаленные пушечные ядра; слова били ключом, пламенные, неожиданные, и вдалбливали его мысли даже в самые враждебно настроенные умы. Быстро парируя удар противника, он играл с ним, как большой кот с мышью: ласкал его, заставлял под хохот аудитории прыгать то вправо, то влево и под конец резким, тяжёлым ударом лапы укладывал его наповал. Впрочем, он отнюдь не производил впечатление злого человека, даже когда грозил близким возмездием. Большой, могучий, жизнерадостный, великодушный, искусный дипломат, он был похож на Дантона; такие, как он, протягивают руку поверженным противникам, но ради торжества своего дела готовы на всё и подчас любят встать в красивую позу».

В 1897-м Жорес выступил горячим и страстным борцом за Дрейфуса и, наряду с писателем Эмилем Золя и Жоржем Клемансо, сделал очень много для его реабилитации. Агитация в деле Дрейфуса вызвала раскол среди социалистов: гедисты отделились от жоресистов, и началась внутренняя борьба. Жорес и частично жоресисты сблизились с представителями партии – радикалами в палате. В 1898-м Жорес проиграл выборы, но это не отразилось на его авторитете среди социалистов Франции. В 1899-м Жорес сумел добиться формального слияния всех социалистических партий на федеративной основе. Однако социалистическое единство было вскоре взорвано вхождением социалиста Александра Мильерана в коалиционное правительство Пьера Вальдека-Руссо в качестве министра торговли. Сторонники Жюля Геда резко осудили это вхождение и воссоздали свою партию. Жорес встал во главе той части социалистов, которая выдвинула Мильерана. «Французский мильеранизм — самый крупный опыт применения ревизионистской политической тактики в широком, действительно национальном масштабе…», — отмечал позднее вождь большевиков Ленин, который довольно долго жил в Париже и всегда внимательно следил за французским рабочим движением. Поступок Мильерана он назвал «практическим бернштейнианством». Что касается Жореса, то он, считая рост национализма и антисемитизма главной опасностью для существования республики, поддержал кабинет «республиканской обороны» Вальдека-Руссо и вхождение в него независимого социалиста Мильерана.

«Жорес вошёл в партию зрелым человеком, со сложившимся идеалистическим миросозерцанием… Это не мешало ему ввести свою могучую шею — Жорес отличался атлетическим сложением — в ярмо организационной дисциплины, — и он не раз имел необходимость и случай доказать, что умеет не только предписывать, но и повиноваться, — пишет Лев Троцкий. — Вернувшись с международного конгресса в Амстердаме, где была осуждена политика растворения рабочей партии в левом блоке и участие социалистов в министерстве, Жорес открыто обрывает нить политики блока. Тогдашний министр-президент, боевой антиклерикал Комб предупредил Жореса, что разрыв коалиции заставит его уйти со сцены. Это не остановило Жореса. Комб вышел в отставку. Единство партии, слившейся из жоресистов и гедистов, было обеспечено. С этого момента жизнь Жореса окончательно сливается с жизнью объединённой партии, во главе которой он стал».

На Амстердамском конгрессе II Интернационала (август 1904 года) было принято решение о создании единых национальных социалистических организаций, и оно содействовало образованию в апреле 1905 года единой социалистической партии Франции — Французской секции Рабочего Интернационала, где Жорес, само собой, занял лидирующие позиции.

18 апреля 1904 года вышел первый номер основанной Жоресом газеты “L’Humanité”. Во многом благодаря его статьям, газета вскоре стала самым популярным левым изданием Франции. В своей первой редакционной статье Жорес стремится утвердить два правила работы своей новой газеты: поиск обширной и точной информации для того, чтобы дать «всем свободно мыслящим способ понять мировые события и вынести о них своё суждение», и финансовую независимость. После образования в 1905-м Французской секции Рабочего Интернационала “L’Humanité” открыла свои страницы для сторонников Жюля Геда. Съезд СФИО в Сен-Кентене в 1911-м признал “L’Humanité” центральным партийным органом (с 1920 года и поныне газета является центральным органом Французской коммунистической партии). В обстановке постоянно растущей международной напряжённости начала XX века газета Жореса решительно отстаивала пацифистские и интернационалистские позиции социалистического движения, обличала колониализм, принимала заметное участие в борьбе за светский характер общества и защищала интересы рабочих. Тираж “L’Humanité” колебался в районе 100 тысяч экземпляров.

Жан Жорес был одним из первых социалистов, которые поняли, что человечество на протяжении всей своей истории борется за определённые идеалы, а не просто за улучшение своей социальной и экономической доли. Он опасался, что марксистский экономический детерминизм, отводя людям роль получателей импульсов из сферы производства, выхолостит социализм. Не отрицая суть марксистской доктрины, Жорес пытался сделать социализм более человечным.  «“L’Humanite”, “Человечность”, — этим не случайным именем Жорес назвал созданную им газету. Социализм не был для него теоретическим выражением классовой борьбы пролетариата. Наоборот, пролетариат оставался в его глазах исторической силой на службе права, свободы и человечности. Над пролетариатом он отводил большое место самостоятельной идее “человечности”, которая у ординарных французских декламаторов остаётся пустым местом, а у Жореса заполнялась неподдельным и действенным идеализмом», — отмечал Лев Троцкий.

Для Жореса было важно найти моральное обоснование социализма. Но он не был моралистом. «Наш долг высок и ясен: всегда пропагандировать идею, всегда возбуждать и организовать энергию, всегда надеяться, всегда бороться до окончательной победы», — заявлял Жорес. И своей концепцией о влиянии на историю человечества идеи справедливости, которая, по его мнению, в зачаточном состоянии содержится в сознании первобытного человека,  он стремился «возбуждать и организовывать энергию» рабочих для борьбы за социализм. «До исторического опыта, до построения той или иной экономической системы, — утверждал Жорес, — человечество носит в себе самом предварительную идею справедливости и права, и именно этот предчувственный идеал преследует оно, переходя от одной формы цивилизации к другой, высшей его форме: и, если человечество движется, то движения его совершаются не под влиянием механических и автоматических форм производства, а под сознанным или несознанным влиянием этого идеала».

Очевидно, что Жорес пытался применить в социалистической пропаганде платоновский принцип иерархического расположения идей и концепцию Гегеля о самопознающей, саморазвивающейся абсолютной идее. Эти попытки Жореса встретили жёсткий отпор со стороны ортодоксальных марксистов. Поль Лафарг, верный ученик и зять Карла Маркса, в споре с Жоресом, доказывая, что «справедливость и мораль меняют свой характер в зависимости от исторической эпохи» и «находятся в соответствии с интересами господствующих классов», а «что касается требований угнетённых классов, то они основываются на такой идее справедливости, которая соответствует интересам последних», прибегал порой к вульгарным полемическим приёмам: «Зачем останавливаться на умственном развитии дикаря? Почему не пойти дальше и не искать “идеи” в уме животных? Овчарка или сторожевая собака прекрасно чувствуют свою обязанность и отлично осознают свою ошибку. Вы скажите мне, что эти идеи долга не собачьи и привиты собачьему уму человеком. Но дикие животные, живущие стадами, как буйволы или вороны, имеют собственные идеи долга. Самцы буйволов дают убить себя, чтобы защитить самок и детёнышей стада; а вороны, поставленные часовыми, наблюдают окрестность и предупреждают об опасности товарищей, которые клюют зёрна, посеянные только что человеком. Я скажу ещё следующее Жоресу: зачем ограничиваться отыскиванием моральных идей, почему не заняться происхождением научных идей? Почему не спросить себя, не заложена ли в бессознательном состоянии в безголовой устрице атомистическая теория, которая существует лишь в умах тысячи другой химиков?»

Лафарг не учитывал одного, но самого важного, принципиального момента: Жорес не умничал, желая «обогатить» философию новой трактовкой движущей силы истории, а доказывал рабочим, что от их воли зависит, победит социализм или нет. Он не хотел, чтобы упование исключительно на экономический детерминизм завело социалистов в «зал ожидания» революции, чтобы проповедь этой доктрины обезоружила пролетариат. Троцкий сумел понять это желание Жореса: «По существу дела он был эклектик, но гениальный… В этой динамике весь Жорес. Его творческая энергия бьет ключом во всех направлениях, возбуждает и организует энергию, толкает к борьбе».

Идеалом Жореса была «социальная республика» — республика организованного и суверенного труда. Он ратовал за национализацию крупных предприятий и кооперирование мелких собственников, мечтал о соединении социалистических и общедемократических ценностей, являлся сторонником идеи всеобщей стачки как средства давления на правительство для проведения реформ, ставил целью завоевание социалистами политической власти мирным путём (с помощью победы на выборах). «Пролетариат воцарится при помощи демократических учреждений, организации систематической и не противозаконной и всеобщего избирательного права», — доказывал Жорес. По его мнению, «социалистическая экспроприация вовсе не должна иметь характер грубого грабежа без предосторожности и без всякого вознаграждения». Одновременно он полагал, что «социальная ненависть» — это творческая сила, способная перестроить общество на новых началах.

Очень резко критиковали Жореса революционные синдикалисты, в частности, Жорж Сорель, по мнению которого, «Жорес, воспитанный на буржуазной идеологии, питает глубокое презрение к людям, восхваляющим насилие  пролетариата». «Жорес – сторонники мягкой и соглашательской тактики, лишь бы её можно было – худо ли, хорошо ли – примирить с основным принципом социализма, и лишь бы она имела за себя несколько признанных авторитетов: это постепеновец в полном смысле этого слова», — писал Сорель в книге «Размышления о насилии». Интересно, что Бенито Муссолини в числе мыслителей, которые оказали влияние на него, назвал как Сореля, так и Жореса.

Да, воззрения Жореса были реформистскими по сути своей. Но он обладал удивительной способностью приспособления, — в том числе и к революционным тенденциям движения. Это свойство он обнаруживал не раз. Например, он с большой симпатией отнёсся к русской революции 1905-1907 годов, приветствовал Декабрьское вооружённое восстание в Москве и выражал глубокое сочувствие русским революционерам в связи с его подавлением.

Великолепно охарактеризовал Жана Жореса Лев Троцкий:

«Что позволяет ему занимать так много места в политической жизни республики? Сила его партии? Конечно: вне своей партии Жорес был бы немыслим; однако же, нельзя отделаться от впечатления — особенно, если бросить взгляд на Германию, — что роль Жореса переросла действительные силы его партии. Где же разгадка? В могуществе самой индивидуальности? Но обаяние личности довольно удовлетворительно объясняет события в пределах гостиной или будуара — на политической арене самые “титанические” личности остаются исполнительными органами социальных сил. В революционной традиции кроется разгадка политической роли Жореса. <…> Другой стороною он стоит перед нами, как парламентарий третьей республики. Парламентарий с головы до ног! Его мир — избирательная сделка, парламентская трибуна, запрос, ораторская дуэль, закулисное соглашение, подчас — двусмысленный компромисс… Компромисс, против которого одинаково готовы протестовать и традиции, и цели — и прошлое, и будущее. Где психологический узел, который воедино связывает эти два лица?<…>

Что такое Жорес: оппортунист? революционер? И то, и другое — в зависимости от политического момента — и притом с готовностью к последним выводам в обоих направлениях. Жорес — натура действия. Он всегда готов “венчать мысль короной исполнения”… В этом сила и слабость Жореса. <…>

Только слепец сопричислит Жореса к доктринёрам политического компромисса. В эту политику он внёс лишь свой талант, свою страсть, свою способность идти до конца, — но катехизиса он из неё не сделал. И при случае Жорес первым натянет на корабле своём большой парус и из песчаных отмелей выплывет в открытое море…»

«Среди руководителей СФИО Жорес, однако, выделялся беспредельной верой в народные массы, умением учиться у масс, опираться на них в своей деятельности, — отмечает советский историк С. С. Салычев в монографии «Французская социалистическая партия в период между двумя мировыми войнами. 1921-1940» (Москва, 1973). – Именно эта черта предопределила необычную для большинства тогдашних лидеров СФИО эволюцию Жореса справа налево, позволила ему внести немалый вклад в развитие рабочего и демократического движения, хотя в целом он так и не сумел вырваться из плена реформистской политики».

Жорес яснее других лидеров СФИО видел приближение мировой войны. На последнем предвоенном съезде партии в июле 1914 года он выступил с блестящей речью, в которой показал, что самым действенным средством против надвигающейся войны является всеобщая стачка трудящихся. Однако, не понимая суть противоречий новейшей стадии капитализма – империализма (вскрытой русскими большевиками Николаем Бухариным и Владимиром Лениным), он ошибочно полагал, что Англия и особенно США настроены миролюбиво. Призывая к всеобщей стачке против войны, Жорес одновременно утверждал, что мир будет спасён, если трудящиеся вынудят буржуазные правительства использовать международный арбитраж. Однако в последние дни своей жизни Жорес без оговорок выбрал путь революции. 28 июля, когда начались военные действия между Австро-Венгрией и Сербией, этот умеренные социалистический трибун заявил: «Лучше восстание, чем война!». 29 июля он уехал в Бельгию на экстренное заседание Интернационала, после которого прошёл десятитысячный митинг в Королевском цирке Брюсселя. «Аттила на краю бездны, – кричал Жорес, — но его конь ещё спотыкается и колеблется! Кто же остановит этого коня?» Жорес надеялся на то, что интернациональная рабочая солидарность не даст разгореться мировой бойне.  И он добился того, что многие считали невозможным: немецкие и французские социалисты договорились об организации всеобщей стачки в случае мобилизации. Но эта договорённость могла осуществиться лишь при живом Жоресе.

31 июля 1914 года Жореса убил французский националист Рауль Виллен в “Café du Croissant” на rue Montmartre (дом 146). Поэтому Жореса называют первой жертвой ещё не начавшейся войны. Сам Жорес предсказал свою смерть: «Не пройдёт и шести месяцев, как начнётся война. Я получаю столько писем с угрозами, и я не удивился бы, если бы оказался её первой жертвой. Я прощаю того, кто меня убьёт. Виновными будут те, кто даст ему оружие. Я мечтаю только о том, чтобы мне не пришлось слишком мучиться…»

Было ли убийство Жореса реализацией правого заговора против него? На этот вопрос не дали ответа ни следователи, ни впоследствии – историки. Жореса травили справа задолго до его убийства. «Первое, что мы сделаем, как только объявят войну – расстреляем Жореса», — заявлял поэт Шарль Пеги ещё в 1911-м. В 1914-м он пойдёт на фронт и погибнет смертью храбрых. «Жорес – похабная девка на содержании у немцев» — заявлял писатель Шарль Моррас, один из лидеров ультраправого, монархического «Французского действия» (“Action française”). Соратник Марраса, Леон Доде (который начинал как ультралевый) писал: «Генерал, который прикажет четырём рядовым и капралу поставить к стенке гражданина Жореса и всадить в него в упор свинец, нехватку коего ощущает его мозг, исполнит свой самый элементарный долг. Я бы ему помог… Герр Жорес не стоит двенадцати пуль расстрельного взвода, хватит в него поганой верёвки».

Но все яростные оппоненты Жореса резко осудили его убийство. Это очень по-французски: метать в человека громы и молнии, когда он жив, и скорбеть по нему, когда его не стало… Лишь бывший приятель Жореса, радикал Жорж Клемансо (премьер-министра Франции 1906-1909 и 1917-1920) после войны открыто оправдывал убийство своего бывшего соратника по лагерю дрейфусаров: «Провиденциальное событие случилось в июле 1914-го. Я не шучу, поскольку, если бы, во время войны у нас был Жорес, мы никогда бы не одержали победу. Вот кем был Жорес – опасным идиотом. Повторяю: его убийство дало Франции шанс».

По всей видимости, Виллен был экзальтированным одиночкой, который просто руководствовался советами ультраправой прессы. Мать выкинула Рауля из окна, и весь остаток жизни провела в доме для умалишённых. Его бабушка была религиозной фанатичкой и никогда не выходила из дома, проводя всё время в молитвах. Сверстники дразнили Рауля «девчонкой». Виллена задержали сразу после убийства. Но судили лишь по окончанию войны – 24-29 марта 1919 года. Присяжные единодушно оправдали его, сочтя, что нельзя наказывать человека, совершившего убийство «на почве страсти», и обязали семью Жореса оплатить судебные издержки. «Жореса убили во второй раз!» — заявили социалисты после того, как суд оправдал Виллена. Виллен вскоре покинул Францию, поселился на Ибице, где окончательно потерял рассудок. По всей видимости, его расстреляли республиканцы в сентябре 1936 года.

***

«Жорес внёс большой вклад в пропаганду социалистических идеалов, в борьбу за экономические и социальные требования трудящихся, в развитие демократического антивоенного движения. Однако в силу слабостей идейно-политических позиций Жореса его деятельность способствовала укреплению в СФИО реформистского течения», — заключает исследователь С. С. Салычев.

«По складу, по размаху своей натуры Жорес рождён для эпохи большого прилива. А развернуть свой талант ему довелось в период тягчайшей европейской реакции. Это не вина, а беда его. Но эта беда в свою очередь породила вину. Среди своих дарований Жорес не нашёл одного: способности ждать. Не пассивно ждать у моря погоды, а в уверенном расчёте на грядущий прибой собирать силы и готовить снасти. Он хотел немедленно перечеканить в звонкую монету практического успеха и великие традиции, и великие возможности. Оттого так часто попадал он в безвыходные противоречия “средь отмелей и бедствий” третьей республики…» — это мнение Льва Троцкого

Продолжение следует