Наконец он вернулся с фронта, и мы встретились в рюмочной «Дружба» (есть такое заведение на Звенигородской). Кто он для меня? Как обозначить наши отношения? Будучи учеником советской школы, в которой изучали немецкий язык, я, как и другие ученики этой школы, под наблюдением преподавателей переписывался со сверстниками из ГДРовской организации Telman Pionier. Мы их называли brieffreunde – «друзья по переписке». Наверное, до недавнего времени и он был моим «другом по переписке».
В сентябре 2022 года этот парень прислал мне текст, озаглавленный «Чему учат маркиз де Сад и Лимонов». Когда тебе глубоко за 50, ты многого не ждёшь от текста, написанного двадцатилетним. Честно! Но он был занятный – текст этот. Вот пассажи о скандальном французе: «Добродетель в книгах Де Сада существует, пожалуй, лишь для того, чтобы всегда уступать злу, быть неубедительной и слабой. В то время как зло существует именно для того, чтобы хотелось его уничтожить»; «Маркиз де Сад делает своим противником всё общество. Не только господина, но и его раба, гнущего шею под ударами плетей». Эдуарда Лимонова мой корреспондент охарактеризовал как «самого талантливого, едкого и маститого писателя, обнажающего все покровы нашего общества», которого «ненавидели за то, что он видел вещи такими, какие они есть – то есть срывал вуаль с мещанской повседневности».
Так началось наше сотрудничество. Чувствовалось, что автор находится под впечатлением от «литературы потока сознания». А в журналистике поток сознания требует правки. Его надо вводить в русло. И я правил. Некоторые тексты просил его переработать. Он не обижался. Принимал критику, перерабатывал.
Он знал, как выгляжу я (по фотографиям в соцсетях), а я знал, как он (тоже по фотографиям в соцсетях). Он – среднего роста, худой, с резко очерченными чертами лица. Он мне напоминал кого-то из культовых фигур середины XX века. Но не знаю, кого именно. Может, молодого Альбера Камю? Так или иначе его фото были будто сделаны в те годы, когда о литературе рассуждали в парижском Cafe de Flore.
Набирала обороты Спецоперация. Мой brieffreund отправился в ДНР как волонтёр. Прислал оттуда путевой очерк, в котором честно пересказал свои впечатления от увиденного. Я кое-что вымарал из него: когда страна воюет, кое о чём следует умалчивать. В Донбассе что-то его зацепило – заставило повысить ставки: он, не зная, что такое служба в армии (на срочной не был – студент), подписывает полугодовой контракт и становится бойцом 7-й Добровольческой бригады имени Святого Георгия.
По окончанию первого контракта парень возвращается в Петербург, но ненадолго (мы не успели встретиться), и подписывает второй контракт. Попадает в Бахмут – в город-призрак.
Иногда он выходил в Сеть, мы изредка переписывались. И вот я жду его, своего «друга по переписке», в рюмочной «Дружба», потягивая красное вино. За соседним столиком веселится компания молодых людей: девушки oversize, парни с длинными, выкрашенными в зелёное волосами – тоже не худые. Я почему-то был уверен, что он придёт не в камуфляже, что на его одежде не будет патчей (шевронов) с надписями типа «Мама велела надеть». Так и есть. Если бы он прошёл мимо вас на улице, вы никогда бы не подумали, что он – участник боевых действий. Интеллигентного вида парень. Такой, как на фото: среднего роста, худой, с резко очерченными чертами лица. Модные усики. В курточке из кожзаменителя. Он даже вроде смущался немного вначале разговора.
Придя, он протянул мне сборник его стихов «Король в изгнании», изданный, когда он находился в Бахмуте. Открываю – дарственная надпись: «Дмитрию Жвании, наставнику и другу от автора». Значит, всё-таки я для него друг. И уже не по переписке. Автора зовут Дмитрий Каляев. Да вот такая революционная фамилия. Да и в самом Дмитрии есть что-то не только от завсегдатая Cafe de Flore, но и от революционера-разночинца, эсера.
Сидим, общаемся, потягивая крымское красное вино. Дмитрий рассказывает о войне, о людях, с которыми она его свела. Это разные люди. Какие? Расскажут потом романисты. Должно пройти время. Фронтовик и великий советский писатель Юрий Бондарев (на чей столетний юбилей в марте 2024-го обратили внимание весьма немногие российские СМИ) только с конца 50-х позволил себе создавать правдивые портреты тех, кого он повстречал на Великой Отечественной. Эти портреты далеки от сусальности. Причины, по которым люди подписывают контракты с МО и отправляются воевать, тоже разные. Людей возраста Дмитрия на фронте очень мало, они в явном меньшинстве, на фронте преобладают мужчины 45 плюс.
«Это [СВО] происходит в моё время, и я был там» – Дмитрий чурается «высокого слога», избегает пафоса. А я позволю себе. «Там» – это значит в том пространстве, где решается судьба России, то, какое будущее её ждёт: независимого государства или колонии дряхлеющего, вырождающегося, но всё ещё развитого Запада, управляемой проходимцами и предателями.
Не хочет Дмитрий и подчёркивать всем окружающим, что он – участник СВО. «9 мая, в перерыве между контрактами, я ещё был в Петербурге, и на Невском проспекте повстречал мужика в камуфляже, в каске и даже в бронежилете – так он хотел, чтобы все поняли, что он из-за ленточки вернулся. Но выглядел он, как имитатор Петра I или Ленина», – рассказывает Дмитрий.
По его мнению, население, которое живёт далеко от фронта, не стоит накручивать темой СВО с целью его «моральной мобилизации», ибо это даст обратный эффект. Может, он и прав. Хотя, если честно, все эти богатые вечеринки и масштабные фестивали раздражают на фоне тех трагедий, которые переживают люди в зоне СВО и прифронтовых областях.
Есть мнение, что солдату тяжело найти себя в мирной жизни. И он начинается ностальгировать по войне.
«С одной стороны, хватит уже, а с другой – заманчиво. Там можно было бы и начальником связи стать в одном из дивизионов, мне предлагали место», – написал он мне незадолго от отъезда из Бахмута.
«И всё же хочешь вернуться?» – спросил я его в «Дружбе».
«Не исключаю такого решения», – ответил он. Но уже иначе раскрыл свою мотивацию, чем в переписке. Дмитрия, по его словам, всё время что-то подмывает повышать градус риска: «Будучи волонтёром, я приезжал в города, где ещё недавно шли боевые действия, и был горд за себя, за то, что преодолел чувства страха. Ведь грохотало рядом. Но для бойцов эти города были уже тылом, более или менее безопасным. Подписал первый контракт. Меня отравили на позицию в паре километров от ЛБС. В Бахмуте я, чтобы провести интернет или настроить радиостанцию (Дмитрий служил связистом – прим. Д.Ж.), должен был ездить из одного квартала города в другой, для этого надо было переезжать мост через реку Бахмутку, который находился в зоне украинского обстрела, каждый день на этой дороге сгорали чьи-то машины, нередко бывали ситуации, когда приходилось прыгать с “буханки” на ходу потому, что на хвосте был дрон, но всё как-то обошлось. Я рисковал и водитель вместе со мной. Но повезло. Меня даже не ранило. Я год пробыл на войне – и меня ни ранило, ни контузило, в то время, как мои товарищам не везло оказаться в тех же самых местах в неподходящее время. Но в штурме [штурмовиком – Д.Ж.]» я не был. Иногда я думаю, что ничего не понял о войне, пока не прошёл через это».
По правде, я попытался отговорить Дмитрия от испытания судьбы: «Ты давно всё доказал и себе, и другим. Дважды подписывал контракт, выполнял боевое задание под пулями». Очень бы не хотелось, чтобы с Дмитрием Каляевым произошло то же, что с поэтом Шарлем Пеги в 1914-м.
А Каляев – тоже поэт. В «Короле в изгнании» вы не найдёте «суровой солдатской лирики», «окопной правды», «мужской романтики». Многие стихи, что вошли в сборник, написаны до того, как автор присоединился к СВОим. Но дело не в этом. Каляев – в принципе не тот поэт, что выживает скупые мужские слёзы. Он эстет. Он куртуазен. В стихах Каляева, как верно написал в рецензии на сборник наш общий знакомый Иван Гладин – тоже участник СВО, «приятно ощущать очарование тех времён, когда поэзия была изящным искусством».
Каляева влечёт смерть. Он постоянно обращается к теме нашего финала: «В жизни любой наступают моменты / Когда понимаешь, что это впервой / И неизменно наступит последний / Ход на доске или вздох за спиной». Или: «И вот ты умер, а повсюду юность / Такая же, как представлял всегда / И вдруг из морга поступила новость / «Ты тут, и тут теперь весна». Его сборник можно было бы называть, как балет Ролана Пети – «Юноша и смерть». Но зная, через что прошёл автор, не хочется иронизировать на тему юношеского обаяния Танатосом.
Дмитрий Каляев вернулся с фронта. Родился Автор. Поэт. А я в «Дружбе» обрёл молодого друга. И пусть он отныне изучает лишь поэтическое измерение смерти. Какой она бывает на войне, он видел, он знает. Он был там.
Дмитрий Жвания
