Поскольку я не уверен, что читатели «Товарища» жаждут узнать «как я стал социалистом», необходимо отметить, что я пишу эту статью по воле редактора — что он попросил, то я и написал. Лишь бы он не хотел, чтобы я остался тем, кем был до превращения в социалиста.
Вечером, в пятницу 27 февраля 1875 года, Джошуа Э. Лич организовал местное отделение Братства паровозных кочегаров в компании «Тер Хот». Я стал одним из учредителей и сразу же был избран секретарем. Основатель братства «Старина Джош Лич», как его с любовью называли, был типичным кочегаром своего времени, и меня сразу очаровали его честность, прямота, простота в общении и манера речи. Как сейчас помню его большую, грубую руку на своём плече, заботливый взгляд старшего брата, и его слова: «Мальчик мой, сейчас ты молод, но я верю, что ты на верном пути и оставишь свой след в истории братства». Конечно, я заверил его, что приложу для этого все силы. Его вера в меня сильно польстила моему мальчишескому тщеславию. Через несколько месяцев, на митинге в Сен-Луисе, он сказал: «Недавно я привёл белобрысого паренька в Братство в «Тер Хот», и однажды он возглавит его».
Двадцать семь лет сыграли свою шутку со «Стариной Джошем» и всеми нами. Когда мы последний раз встретились — это было недавно — я пожал его добрую руку, и заметил у него на лбу такой венец, который, который уже никуда не денется. Вот что я о нём думаю сейчас:
«Память просыпается, словно бегущий поезд, разрывает грудь и превращает прошлое в боль».
Так я сделал первый шаг, вступил в профсоюз, и новое влияние зажгло, подогрело мои амбиции и изменило течение моей карьеры. Я был полон энтузиазма, кровь заиграла в жилах. День и ночь я работал на благо Братства. Моей главной отрадой было смотреть, как растут наши отважные ряды. Высшим удовольствием было присутствовать на собраниях — за 10 лет я не пропустил ни одного.
На съезде 1878 года в Баффало я был выбран помощником редактора журнала профсоюза, а в 1880 году занял должность главного секретаря и казначея. С юношеским запалом я включился в кампанию, которая, казалось, открывала массу возможностей. Я сидел за столом 18 часов без перерыва, отвечая на многочисленную корреспонденцию. День и ночь слились воедино. Сон был напрасно потраченным временем и часто, когда мама, про чьё присутствие я забывал, выключала свет в комнате, я шёл спать с протестами. Ах, что это было за время! Что за неугасимое рвение и всепоглощающая суета! Все кочегары, где бы они ни были — а были они по всему свету — затягивали вместе со мной песню: «Поймай ритм моей железной поступи».
Моя дорожная сумка всегда была наготове, я мог сорваться в любое место. Полночи шагать ярд по железной дороге в дождь, снег или слякоть, или быть выгнанным на рассвете из депо за агитацию, или быть ссаженным с поезда, иногда пассажирского, а чаще товарного, за безбилетный проезд, всё это было включено в программу и только обостряло жажду борьбы. Однажды ночью, в середине зимы, в Эльмире кондуктор выбросил меня в сугроб. Выкарабкавшись, я попал в руки полицейского, который в итоге неожиданно стал моим другом, выслушав мою историю. Я ездил на паровозах через горы и долины, спал в кабинах и тормозных вагонах, ел из одной посуды с темнолицыми кочегарами, которые навсегда останутся близки моему сердцу, до последних моих дней.
Все эти годы я питал силы пролетарским фонтаном и до мозга костей пропитался духом рабочего класса. Я заводил двигатель и видел все трудности и лишения на рельсах. Я был с ребятами на утомительных вахтах, после аварий относил их, всех в синяках и кровоподтёках, к женам и детям. Как не мог я не чувствовать несправедливого бремени их положения? Семена агитации не могли не найти благодатной почвы в моем сердце.
Поэтому я стремился организовывать не только кочегаров, но также и тормозных кондукторов, стрелочников, телеграфистов, лавочников, крановщиков, словом, всех. Поскольку я стал известен как организатор, звали меня почти везде. Было мало специальностей, работникам которых я не помог и еще меньше забастовок, к которым я не приложил руку.
В 1884 году был организован Американский союз железнодорожников и не было более боевого отряда на полях классовых сражений.
К этому времени я что-то слышал о социализме, но недостаточно. Я не знал практически ничего о социалистическом движении, а мои скудные познания не могли склонить меня в его пользу. Я был по горло занят тщательной и полной организацией железнодорожников и, в конечном итоге, всего рабочего класса, всё моё время было посвящено этому. Я свято верил, что если все рабочие будут организованы во всех отраслях, выступят совместно и согласованно, они смогут устранить все недостатки и отрегулировать условия труда. Если акционеры корпораций могут выступать единым фронтом, почему бы не суметь и рабочим? Это было столь простое предложение — просто следовать примеру хозяев. Конечно, они не могли не разгадать подобного плана, вновь выступили единым фронтом и решили проблему.
Что и говорить: в то время мне ещё нужно было многое усвоить о механизме работы капиталистической системы, возможностях хозяев и слабостях их рабов. Более того, я не видел и тени этой «системы», и не помышлял о том, чтобы покончить с нищенскими зарплатами. Я был слишком глубоко поглощен улучшением зарплатного рабства и превращением его в «красивую и веселую вещь».
Оглядываясь назад, сегодня я нахожу очень странным, что моё видение тогда было настолько сфокусировано на достижении одной единственной цели, что я просто не сумел увидеть очевидных вещей. Столь очевидных, что любой рабочий, сколь бы он не был тупоумным и бестолковым, не может этого не осознать.
Возможно, так было далее лучше. Мне пришлось принять социализм в огне конфликта, и я благодарю небеса за то, что этот момент был отложен. «Да будет свет!» — свет, озаряющий дорогу к Социалистической республике.
Направления борьбы Американского союза железнодорожников были весьма перспективны. Ряд небольших сражений был выигран без потерь. Корпорации пошли на многие уступки, дабы избежать столкновения. Затем была забастовка на Большой Северной железной дороге. Быстрая, острая и окончательная. Победа была полной — единственная значительная железнодорожная забастовка, выигранная организацией в Америке.
Затем был решающий удар — забастовка на Пульмановской железной дороге. Американский союз железнодорожников вновь одержал чистую победу. Взаимосвязанные корпорации были парализованы и беспомощны. По этому узлу был нанесён ряд успешных ударов из разных неожиданных мест, что ненадолго ослепило меня, а затем широко раскрыло глаза. В блеске каждого штыка и вспышке каждой винтовки открывалась классовая борьба. Это был мой первый урок Социализма на практике, хотя тогда я ещё не отдавал себе в этом отчёта.
Целая армия детективов и головорезов со значками, пивом и дубинами не могла ничего поделать. Горели старые каркасы машин, звенела сигнализация, люди были в ужасе. Самые страшные слухи распространялись, пресса метала громы и молнии, по всем проводам неслась весть, что белая глотка Чикаго была сжата красной рукой. Летели судебные предписания, а за ними аресты. Наш офис и штаб-квартира, сердце забастовки, была захвачена «законными» органами власти федерального правительства. Вместе со своими верными товарищами я оказался в тюрьме округа Кук в Чикаго под вопли прессы о преступном заговоре, государственной измене и убийстве. По некому судьбоносному совпадению, я был помещен в камеру, где ранее содержался перед казнью убийца мэра Картера Хэррисона. Глядя на место в нескольких футах от меня, где были несколько лет назад повешены анархисты, я получил ещё один крайне впечатляющий практический урок Социализма.
По совету друзей мы решили нанять Джона Харлана, сына судьи Верховного суда, для нашей защиты, запомнившейся мне главным образом качеством и верностью наших адвокатов, среди которых был блестящий Кларенс Дэрроу и почтенный Лиман Трабмул, автор 13 поправки к Конституции, запрещавшей рабство в Соединенных Штатах.
Мистер Харлан попросил у нас ночь на раздумья о том, возьмётся ли он за наше дело. На следующее утро он холодно проинформировал нас, что не может позволить себе ассоциироваться с нами. «Потому, что с вами поступят, как с анархистами, вероятно, с тем же итогом», — сказал он. Я помню, как в тот день тюремщик, наверное, для утешения, показал нам окровавленную виселицу, использовавшуюся для последней казни и в деталях рассказал, как совершается чудовищное узаконенное убийство.
Но постепенно буря кровожадности прессы и «общественного сочувствия» стихала. Мы не были приговорены к виселице и даже к каторге, хотя и были обвинены в преступном заговоре — но это уже другая история.
В Чикагской тюрьме мы были приговорены к шести месяцам заключения в Вудстоке, где я окончательно и пришёл к Социализму, что было неизбежно. Книги, брошюры и письма от социалистов приходили с каждой почтовой посылкой и я начал читать, думать и критически осмысливать структуры системы, в которой рабочие, как бы хорошо организованы они ни были, могли быть разбиты в пух и прах одним ударом. Сначала меня заинтересовали работы Беллами и Блэнчфорда. «Всеобщее Благоденствие» Гронлунда также впечатлило меня, но работы Каутского были столь понятными и убедительными, что я схватывал не только его аргументацию, но и дух его социалистической манеры речи. Спасибо ему и всем, кто помог мне выйти из тьмы в свет.
В то время, когда я озарялся первыми проблесками Социализма Виктор Л. Бергер (обожаю его с тех пор!) приехал в Вудсток и привёз мне наиболее страстное послание Социализма, которое я когда-либо слышал, то, с чего мои мозги зашевелились по-другому. С того визита самое достойное место в моей библиотеке занимает томик «Капитала» Карла Маркса, подписанный Виктором Бергером. Бесценный подарок.
Американский союз железнодорожников потерпел поражение, но не был побеждён. Был подавлен, но не уничтожен. Он живёт и пульсирует в Социалистическом движении, и его поражение только лишний раз показало путь к экономической свободе и приблизило зарю человеческого братства.
Первая публикация: 1902, New York Comrade, апрель, 1902
