Фаланга и франкизм в Испании / Глава из книги «Европейский фашизм в сравнении. 1922-1982 / Пер. с нем. А. И. Федорова. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2000 год
Испания, некогда бывшая мировой державой, к началу XX века весьма напоминала отсталые страны Юго-Восточной Европы — в экономическом, социальном и даже политическом отношении.
В течение XIX века Испания потеряла почти всю свою колониальную империю. Индустриализация коснулась только Страны Басков и Каталонии. Почти 70% населения было занято в сельском хозяйстве. В северных провинциях, в сельскохозяйственных регионах Бискайи, Астурии и Каталонии, а также в Наварре, Валенсии и Мурсии преобладало среднее и мелкое крестьянское землевладение; между тем, в Старой и Новой Кастилии, Ламанче, Эстремадуре и Андалусии почти вся пригодная для обработки земля принадлежала церкви и немногим крупным собственникам дворянского или буржуазного происхождения, которые сами, однако, большей частью жили в городах, используя в своих имениях труд крайне бедных и почти бесправных сельскохозяйственных рабочих.
В целом, продуктивность испанского сельского хозяйства была очень низкой. Во многих регионах перенаселение сельских местностей представляло большую социальную проблему, поскольку потребность в рабочей силе на шахтах Астурии, железоделательных предприятиях Бискайи и текстильных фабриках Каталонии была недостаточна, чтобы поглотить избыток населения (в 1900 году население Испании составляло 18 миллионов, а в 1940 — уже 25 миллионов).
В XIX веке государство мало сделало для преодоления экономической отсталости Испании. Развитие инфраструктуры (улиц, железных дорог, каналов и т. д.) оставалось в пренебрежении. Вдобавок к этому, мадридское правительство проводило политику свободной торговли, в исключительных интересах крупных землевладельцев дворянского и буржуазного происхождения, между тем как бискайская железоделательная и каталонская текстильная промышленность могли существовать, в основном, лишь под защитой таможенных тарифов.
Экономические противоречия между ориентированными на экспорт аграрными регионами Испании и промышленными провинциями — Бискайей и Каталонией — обострялись вдобавок этническими различиями, вследствие чего баски и каталонцы всё более ставили себе сепаратистские цели. Поскольку, сверх того, также и политическая система Испании отличалась тенденцией к поляризации, страна неспособна была разрешить свои социальные и национальные проблемы.
В XIX столетии внутриполитические конфликты выразились в стремлении «прогрессистов» (“progressistas”) ввести либеральную конституцию; они провозгласили её в Кадисе уже в 1812 году, но вскоре после этого её отменила реставрированная монархия. При этом «прогрессисты» сталкивались, с одной стороны, с сопротивлением консервативных «умеренных» (“moderados”), довольствовавшихся умеренно-конституционной монархией, а с другой — с принципиальным неприятием крайне реакционных карлистов, выступавших за восстановление средневековых сословных и областных прав и привилегий, так называемых “fueros” [Право, привилегия, преимущество (исп.)], а также за возвращение инквизиции.
В трёх весьма кровопролитных гражданских войнах (1834-39, 1847-49 и 1872-76), внешним поводом которых были династические распри, политические притязания карлистов потерпели поражение. Но еще в XX веке у них была собственная партия, «Сообщество Традиционалистов» (“Comunión Tradicionalista”), действовавшая, впрочем, лишь в провинции Наварра. В 20-е годы эта партия организовала милицию под названием “Requetés” [Прибл. «требующие» (исп.)], состоявшую из фашистских офицеров и устроенную по итальянскому образцу. Испанские карлисты, ввиду их крайне реакционных целей, были в европейской политической системе XIX века единственным в своём роде явлением.
Весьма необычны были также роль и функции испанской армии во внутриполитической жизни. Поскольку смена правительства парламентским путём была практически невозможна, так как выборы, как правило, фальсифицировались каждой правящей партией, то стоявшие в оппозиции политические силы — и консерваторы, и либералы — пытались прийти к власти с помощью армии.
Но отдельные генералы не довольствовались ролью подручных консервативной или либеральной партии, а пытались воспользоваться таким военным путчем (по-испански pronunciamiento), чтобы самим захватить власть. Для избежания подобных пронунсиаменто, делавших практически невозможной никакую планомерную работу правительства, в 70-е годы лидер либералов Сагаста и лидер консерваторов Кановас дель Кастильо заключили соглашение, по которому их партии должны были через правильные промежутки времени сменять друг друга у власти.
Но даже эта удивительная мера, не имеющая себе равных в истории парламентаризма, не уменьшила внутриполитического влияния армии. В самом деле, армия применялась для подавления нередких, но обычно регионально ограниченных крестьянских мятежей и восстаний анархистов. Вооружение и организация испанской армии, насчитывавшей всего от 200 000 до 250 000 человек при 20 000 офицеров, были рассчитаны на эти внутриполитические функции.
Дальнейшей особенностью испанской партийной системы была относительно сильная позиция анархистов и основанной в 1910 году анархо-синдикалистской «Национальной Конфедерации Труда» (НКТ, “Confederación Nacional del Trabajo”). Анархисты и анархо-синдикалисты нашли много сторонников среди сельскохозяйственных рабочих Андалусии и промышленного пролетариата Каталонии, где они численно намного превосходили социалистов.
Основанная социалистами в 1877 году «Партия Демократического Социализма» (“Partido Democrática Socialista”), с её профсоюзом, «Всеобщим Союзом Трудящихся» (ВСТ, Unión General de Trabajadores”), долгое время имела своим предводителем Пабло Иглесиаса, прозванного «испанским Бебелем».
«Коммунистическая партия Испании» (КПИ, “Partido Comunista de Espana”), основанная в марте 1922 года, возникла из слияния двух отколовшихся от социалистической партии группировок, и до самой гражданской войны была значительно слабее этой партии. В знак протеста против просоветского курса Коммунистической Партии, некоторые перешедшие к ней в оппозицию коммунисты основали в 1934 году «Объединенную Марксистскую Рабочую Партию» (OMPП, “Partido de Obrero de Unificación Marxista”). Эту партию, поддержанную во время гражданской войны, в частности, немецкими левыми партиями — Социалистической Рабочей Партией и Коммунистической Партией (Оппозиция) – жестоко преследовали испанские коммунисты и агенты советской тайной полиции, поскольку они рассматривали её как троцкистскую.
Впрочем, в первое время политическое влияние левых не соответствовало их общей численности, так как они не умели действовать совместно, и так как анархисты и анархо-синдикалисты не участвовали в выборах. И всё же в Испании также возник миф о «красной», или даже «большевистской» опасности. Внешним поводом для этих страхов, которые привели к дальнейшей поляризации политической жизни Испании, были социальные беспорядки, вспыхнувшие летом 1917 в Мадриде и Барселоне.
Поскольку стоимость жизни сильно возросла, а доходы предпринимателей благодаря военному спросу неимоверно выросли, анархо-синдикалистский профсоюз НКТ призвал рабочих ко всеобщей забастовке, которая была подавлена кровавыми репрессиями. Летом 1919 года возникло широкое забастовочное движение сельскохозяйственных рабочих Андалусии, также организованное НКТ. Как и во многих предыдущих восстаниях анархистов, до тех пор более ограниченного масштаба, в этом случае нередко разрушали и поджигали помещичьи дома и церкви. Гражданской Гвардии (Guardia Civil), специально подготовленной для таких целей, вскоре удалось подавить и это восстание.
Но эти события показали, что обойдённая войной Испания была охвачена такими же революционными беспорядками, какие потрясали другие европейские страны. Политический кризис обостряло ещё то обстоятельство, что сепаратистские организации Бискайи и Каталонии всё более упорно и энергично требовали особых автономных прав, в чём им отказывало центральное мадридское правительство.
В этом кризисном положении 13 сентября 1923 года произошёл путч генерала Мигеля Примо де Ривера, в течение семи лет управлявшего затем страной с диктаторскими полномочиями, впрочем, не затронувшими монархию.
В то время как коммунистическая партия и анархо-синдикалистский профсоюз НКТ были запрещены, социалистическая партия и её профсоюз ВСТ сохранились. Примо де Ривера стремился поддержать процесс индустриализации государственными субсидиями и иностранными капиталовложениями. Меры по улучшению инфраструктуры — строительство дорог, возведение плотин и регулирование рек — также прямо и косвенно содействовали улучшению экономической ситуации.
Но, разумеется, насущно необходимая аграрная реформа не была осуществлена, и не были исполнены пожелания каталонцев относительно автономии. В целом режим Примо де Ривера, который многие теоретики фашизма того времени ошибочно считали «фашистским», был своеобразной «диктатурой развития».
Когда, вследствие сокращения армии с 250 000 человек до 200 000 и уменьшения офицерского корпуса на 10%, Примо де Ривера подвергся резким нападкам по-прежнему весьма сильного генералитета, ему пришлось уйти в отставку (26 января 1930 года).
Замешательство и раздоры в буржуазно-консервативном лагере использовали социалисты, республиканцы и левые каталонцы, заключившие в августе 1930 года так называемый Сан-Себастьянский пакт о совместных действиях. На общинных выборах в апреле 1931 года они одержали большую победу над правыми и монархическими силами, положительно принятую даже большинством офицерского корпуса. Вследствие этого, 13 апреля 1931 года король Альфонс XIII решил отречься от престола и бежал за границу. Испания стала республикой.
На выборах 28 июня 1931 года социалисты, получив 117 мест в парламенте, стали сильнейшей партией. Вместе с левореспубликанскими партиями, получившими 80 мест, и представителями региональных партий они образовали правительство во главе с социалистом Мануэлем Асанья. Это правительство сразу же начало проводить широкую программу реформ. Был введён гражданский брак и приняты другие антиклерикальные меры, а также социальные улучшения, главным образом в пользу промышленных рабочих.
Но изданный в сентябре 1932 года аграрный закон, предусматривавший в значительной мере безвозмездное отчуждение больших латифундий, осуществлялся очень медленно и неполно. Это привело к недовольству безземельных сельскохозяйственных рабочих, которых анархо-синдикалистская НКТ стала призывать к забастовкам и восстаниям. Эти насильственные действия получили, однако, отпор со стороны правительства, так же, как и военный путч генерала Санхурхо, подавленный 18 августа 1932 года в 24 часа. Таким образом, не могло быть и речи об анархии или о немедленной перспективе социалистической или коммунистической революции.
И всё же испанские правые, резко критиковавшие социальные реформы и автономный статус Каталонии, введённый в сентябре 1932 года, чувствовали во всём происходящем крайнюю угрозу. Консервативный политик Хосе Мария Хиль Роблес сумел объединить различные правые партии в «Испанскую Конфедерацию Независимых Правых» (ИКНП, “Confederación Espanola de Derechas Autónomas”). Это привело к дальнейшему обострению внутриполитического антагонизма.
В то время как правые под руководством Хиля Роблеса усиливали свою крайне националистическую и антисоциалистическую агитацию, не стесняясь восхвалять при этом фашистский режим Муссолини, левые и левые либералы с той же резкостью обрушивались на «фашистскую», по их мнению, партию Роблеса. Несомненно, эта характеристика была неоправданна и ещё более обостряла и без того антагонистическую внутриполитическую обстановку в Испании; этим смогли воспользоваться подлинно фашистские партии, возникшие в такой кризисной ситуации — обусловленной не столько экономическими, сколько политическими мотивами.
К ним относилась, например, фашистская партия, называвшая себя «Союзами Национально-Синдикалистского Наступления» (СНСН, “Juntas de Ofensiva Nacional Sindicalista”), основанная в феврале 1931 года в Мадриде студентом философии Рамиро Ледесмой Рамосом. В нее входили, наряду со студентами, офицерами и служащими, также и некоторые рабочие, происходившие из анархо-синдикалистского движения. Рамос в самом деле пытался соединить националистические идеи с синдикалистскими. Далее, у испанских анархистов был перенят метод борьбы, называемый «прямым действием», то есть индивидуальный террор. Эта форма политического конфликта вскоре привела к первым жертвам.
Вторая фашистская партия, скорее католическо-традиционалистской окраски, была создана в Вальядолиде в июне 1931 года юристом Онесимо Редондо Ортегой и называлась «Кастильскими Союзами Испанского Действия» (“Juntas Castellanas de Actuación Hispanica”). В октябре 1931 года партия Ортеги объединилась с партией Ледесмы Рамоса. Объединённая таким образом партия продолжала борьбу против анархистов, социалистов и сепаратистов, вызывавшую жертвы с обеих сторон. Но ей не удалось выйти из призрачного существования политически незначительной сектантской группы.
То же относилось и к третьей фашистской группировке, «Испанской Фаланге» (“Falange Espanola”), основанной 29 октября Хосе Антонио Примо де Ривера, сыном диктатора. Она привлекла большее внимание общественности по той причине, что её лидер приобрел некоторую известность как депутат парламента от одной из монархических партий, опубликовавший несколько политико-философских статей.
13 февраля 1934 года Хосе Антонио Примо де Ривера удалось объединить три сектантских фашистских группы в «Испанскую Фалангу Союзов Национально-Синдикалистского Наступления» (“Falange Espanola de las Juntas de Ofensiva Nacional Sindicalista”). Фаланга, как её стали обычно называть, организовала обмундированную и отчасти вооружённую партийную милицию; в идеологическом отношении она также ориентировалась на фашистскую Италию. Сюда относились её националистические цели, касавшиеся, главным образом, внутренней политики — борьбы с сепаратистскими тенденциями басков и каталонцев; сюда же относились и «левые» пункты её программы, куда входило ограничение экономического влияния иностранцев, учреждение «хозяйственных синдикатов» и отчуждение крупных предприятий, а также не используемых или недостаточно используемых земель крупных помещиков.
Последнее требование было, однако, недостаточно радикально для Рамоса, настаивавшего на отчуждении всей крупной земельной собственности; он вышел из партии. Первоначальные синдикалистские требования были ослаблены, а входившие в программу СНСН антиклерикальные пункты были почти полностью устранены; но, несмотря на это, в фалангу по-прежнему входили, наряду с интеллигентами, студентами, офицерами и служащими, также и некоторые рабочие. В целом же фаланга сохраняла свой сектантский характер.
По этой причине она не была принята в избирательный союз правых, добившийся на выборах 19 ноября 1933 года большого успеха — 217 мест в парламенте, тогда как левые получили всего 93, а центр — 163 места. Фаланга не получила ни одного места, но она воспользовалась поляризацией политической жизни Испании. Снова и снова вспыхивали забастовки и восстания, такие, как восстание 1934 года в Астурии, которое гражданская гвардия и армия смогли подавить лишь после длительных и кровавых боёв.
После того как правое правительство распалось вследствие внутренних конфликтов, Народный Фронт, объединивший левые партии и либералов, одержал на выборах 16 февраля 1936 года решительную победу. Правые получили всего 132 места, центр — 32, а Народный Фронт — 277 мест. Сильнейшей партией были социалисты, с 90 депутатами, к которым принадлежал также ставший премьер-министром Коммунисты провели в парламент 16 депутатов.
Победе на выборах «Народного Фронта» больше всего содействовало решение анархистов отказаться от прежнего бойкота выборов, чтобы поддержать Народный Фронт в его борьбе против «фашизма». Но единственной группировкой, которую в самом деле можно было назвать «фашистской», была Фаланга, не получившая в парламенте ни одного места.
Столь же неоправданным был доходивший до паники страх правых перед будто бы приближавшейся большевистской революцией. В действительности и Асанья, избранный в конечном счёте президентом Испанской республики, и премьер-министр Касарес Кирога, и министр по социальным вопросам Ларго Кабальеро — как его часто называли, «испанский Ленин» — были заинтересованы не в революции, а в общественных реформах.
Это взаимное недоверие всё больше разжигало конфликт, имевший, как и прежде, главным образом внутриполитический характер, поскольку влияние мирового экономического кризиса в Испании было относительно невелико. Кризисную ситуацию больше всего использовали фалангисты, которым всевозможные забастовки и насильственные действия сторонников Народного Фронта давали повод бороться с правительством и его представителями методами индивидуального террора. 13 июля 1936 года, после ряда покушений фашистов на республиканских политиков и служащих полиции, полицейские убили лидера монархистов Кальво Сотело. Это дало повод нескольким генералам во главе с Франсиско Франко начать давно уже задуманный и тщательно подготовленный военный путч.
Этот военный путч, начавшийся 18 июля 1936 года, был не везде успешен. Республиканское правительство сумело сохранить или вернуть себе контроль над большей частью страны, причем его поддержали также некоторые верные республике офицеры, в особенности из воздушных сил. Для восставших военных большая трудность состояла в том, что Франко был переведён правительством Народного Фронта на Канарские острова. Правда, он сумел добраться оттуда до Испанского Марокко и подчинить своему командованию размещённые там марокканские войска и испанский Иностранный Легион. Но он не мог переправить эти войска на континент, потому что не имел достаточного количества самолётов и судов. В этой ситуации он обратился к правительствам фашистской Италии и национал-социалистской Германии с просьбой доставить ему самолёты и другое военное снаряжение. Гитлер и Муссолини готовы были ему помочь и послали вначале самолёты и оружие, а в дальнейшем, поскольку военное положение мятежников всё ещё оставалось тяжёлым, также и войска. Таким образом, военный путч Франко превратился в гражданскую войну, которую враждующие стороны вели под знаком фашизма и, соответственно, антифашизма.
Антифашисты едва ли не из всех европейских стран и из Соединенных Штатов устремились в Испанию, чтобы защитить от фашизма законно избранное республиканское правительство. Конечно, энтузиазм этих антифашистов, самоотверженно, а вначале и успешно сражавшихся в своих интернациональных бригадах с войсками Франко, итальянскими дивизиями и немецким «Легионом Кондор», заслуживает всяческого признания. Но тезис, по которому испанская гражданская война была глобальным конфликтом между «фашизмом» и «антифашизмом», был и остаётся весьма проблематичным.
Главная цель, с которой Гитлер и Муссолини послали в Испанию сухопутные и воздушные силы, состояла вовсе не в том, чтобы «фашизировать» эту страну извне. Гораздо важнее идеологических мотивов были военные — испытание новой «люфтваффе», то есть германской военной авиации, экономические — овладение испанскими источниками сырья и рынками сбыта, и политические — ослабление демократических государств, Англии и Франции. Прежде всего это относится к политике Третьей Империи. Не случайно немецкий посол Фаупель, пришедший из партийного аппарата НСРПГ (Национал-социалистической рабочей партии Германии) и пытавшийся, без особого успеха, усилить Фалангу в политическом и организационном отношении, вызвал энергичное сопротивление Франко, возражавшего против такого вмешательства во внутреннюю политику и идеологию, после чего Фаупель был заменён «нормальным» профессиональным дипломатом.
Конечно, утверждение, что немецкая политика в отношении Испании определялась преимущественно военными, экономическими и политическими целями, и в меньшей степени партийно-идеологическими установками, никоим образом не оправдывает эту политику. То же касается способа ведения воздушной войны «Легионом Кондор». Достаточно вспомнить бомбардировку Герники, где пострадало исключительно гражданское население. Но сколь бы ни было преступно и несовместимо с международным правом это германское вмешательство в испанскую гражданскую войну, при «терпимости» западных держав, уже отчетливо выражавшей политику «умиротворения», всё же нет оснований утверждать, будто Италия и Германия вмешались в испанскую гражданскую войну, чтобы экспортировать в Испанию фашизм.
Тезис, по которому испанская гражданская война была глобальным конфликтом между фашизмом и антифашизмом, вызывает сомнение ещё и по другой причине. В начале военного путча Фаланга всё ещё была относительно слабой сектантской партией. Всё её руководство, в том числе Хосе Антонио Примо де Ривера, было арестовано республиканскими властями и вскоре расстреляно. Но, по сравнению со всеми другими правыми партиями, Фаланга имела одно преимущество: у нее была партийная милиция, сразу же присоединившаяся к восставшим войскам генерала Франко. Правда, она насчитывала только 4000 человек, но это побудило Франко к дальнейшему призыву добровольцев, поскольку выяснилось, что восстание, задуманное как простой военный путч, превратилось в гражданскую войну, заставившую привлечь и военные, и политические средства.
Фаланга использовала этот неожиданный шанс, чтобы увеличить число своих членов и сторонников. В несколько месяцев она превратилась в важную политическую и военную силу. Хотя мы не располагаем конкретными числовыми данными, можно не сомневаться, что после начала гражданской войны Фаланга сумела приобрести массовую базу. За исключением карлистов в Наварре, также доставивших Франко свою партийную милицию “Requetés”, все остальные консервативные и монархические партии потеряли свое значение, между тем как фаланга стала политической силой, и перед лицом провозглашенной республиканским правительством народной войны Франко вынужден был сотрудничать с этой силой.
Поэтому 19 апреля 1937 года Франко объявил объединившуюся с “Requetés” Фалангу единственной государственной партией. Полное название этой партии было теперь «Испанская Фаланга Традиционалистов и Союзов Национально-Синдикалистского Наступления» (“Falange Espanola Tradicionalista y de las Juntas de Ofensiva Nacional Sindicalista”). Её партийной эмблемой, избранной уже СНСН, был хомут со связанными свирелями, заимствованный из герба католических королей Испании, и эта эмблема стала теперь новым государственным гербом.
Руководство новой государственной партией, в которую «добровольно» вошло также много чиновников и военных, принял на себя командующий восставшими войсками Франко. Это вызвало ожесточённую критику со стороны старых фалангистов, называвших себя “camisas viejas”, что буквально означает «старые рубашки». Выразителем этого протеста «старых борцов» фаланги стал преемник Примо де Ривера, Эдилья. Франко распорядился сместить его и приговорить к смертной казни. Но вследствие вмешательства уже упомянутого германского посла Фаупеля приговор не был приведён в исполнение. Отсюда можно видеть, что при поддержке армии и церкви, уже и раньше резко отвергавших антиклерикальные требования СНСН, Франко сумел в значительной степени подчинить себе Фалангу.
В этом отношении события в Испании развивались вовсе не так, как в Германии, где Гитлер и НСРПГ, напротив, в значительной степени подчинили себе церковь и военных. Но антифашисты в Испании и других странах не заметили этих структурных различий. Беспощадный террор Фаланги и армии Франко во время военных действий и после их окончания, направленный против коммунистической, социалистической и демократических партий, а также партий национальных меньшинств — басков и каталонцев — по-видимому, укрепил их убеждение в том, что режим Франко был фашистской диктатурой.
И в самом деле, в гражданской войне погибло 500 000 человек из общего населения Испании, составлявшего около 25 миллионов, и многие из них были жертвами контрреволюционного террора фалангистов. Но при этом нельзя упускать из виду, что и революционный террор вызвал немалые жертвы. Это касается не только членов буржуазных партий, но и многих анархистов и членов ОМРП, подвергшихся столь же беспощадному преследованию со стороны верных Москве коммунистов и советской тайной полиции. Впрочем, характеристику франкистской Испании как фашистского государства поддерживает не только крайне жестокое и чрезмерное применение террора, но и внутренняя структура этого режима.
Фаланга осталась официальной государственной партией, в то время как все другие партии были запрещены; её руководителем был Франко, который назывался теперь «каудильо», что равносильно немецкому званию «фюрер». Сверх того, он остался в должности «генералиссимуса», то есть верховного главнокомандующего испанских вооружённых сил. В качестве главы государства он не только ввёл по фашистскому образцу «корпоративную систему», но 17 июня 1942 года установил, что «депутаты» испанского парламента (кортесов) больше не будут выбираться, а назначаться им самим, а также отдельными синдикатами, общинами, торговыми палатами и научными учреждениями.
Одновременно с полным устранением парламента были отменены гражданские права и введена цензура печати — в первое время очень строгая. Режим с непреклонной суровостью подавлял социалистические и демократические силы, а также сепаратистские стремления национальных меньшинств Бискайи и Каталонии. Первоначальные антикапиталистические пункты программы СНСН всё более ограничивались, несмотря на критику старых фалангистов; но антисемитские установки отсутствовали. Впрочем, после изгнания евреев инквизицией лишь незначительное число их вновь поселилось в Испании.
Франко не выполнил и без того достаточно сдержанных националистических и реваншистских требований Фаланги, хотя после германской победы над Францией вполне мог это сделать. В апреле 1939 года Испания вступила в Антикоминтерновский пакт; но в 1940 году, на встрече с Гитлером в Андэ, Франко отверг его ультимативные требования вступить во Вторую мировую войну на стороне Германии. Отправка на фронт одной дивизии, названной по цвету мундиров «голубой», имела лишь символический характер. Для германской военной экономики очень важны были, впрочем, поставки разных видов сырья. Немецкое самолётостроение нуждалось в испанском вольфраме. Столь же важен был экспорт в Германию нефти, которую сама Испания импортировала из США.
Хотя франкистская Испания избежала военной оккупации союзников, после 1945 года она однозначно характеризовалась и Востоком, и Западом как фашистское государство, и подвергалась систематическому бойкоту. 12 декабря 1946 года Генеральная Ассамблея Организации Объединенных Наций потребовала от своих членов не признавать режим Франко и отозвать из Испании своих послов. Но в ходе холодной войны произошло сближение. В 1950 году был снят объявленный Объединенными Нациями бойкот. США заключили с Испанией военное соглашение. Были начаты переговоры с Ватиканом о заключении конкордата, успешно завершившиеся в 1953 году. В 1952 году Испания была принята в ЮНЕСКО, а в 1955 году — в Организацию Объединенных Наций.
После этих военных и политических соглашений, имевших целью включение Испании в антикоммунистический фронт «свободного мира», в середине 50-х годов началось всё более интенсивное экономическое сотрудничество с Западом. Оно весьма содействовало развитию Испании, которая была теперь в состоянии не только восполнить потери гражданской войны, но и развить процесс индустриализации и модернизации, стимулируемой вмешательством государства.
Рука об руку с экономическим подъёмом происходила некоторая либерализация внутриполитической жизни. Границы были открыты, и цензура печати смягчена. Эту ситуацию использовали действовавшие в подполье коммунистическая и социалистическая оппозиция, а также некоторые сепаратистские группировки. Хотя франкистский режим подавлял с чрезвычайной жестокостью террористические акты баскской организации ЭТА (ETA), он применял более гибкую тактику по отношению к вновь возникшим подпольным профсоюзам (“comisiones obreras”) [Рабочие комиссии (исп.)], тем более, что эти оппозиционные силы получали всё бoльшую поддержку некоторой части католической церкви.
Это была, впрочем, лишь относительная уступчивость, поскольку члены и руководители нелегального рабочего движения в ряде случаев по-прежнему подвергались преследованию и осуждались на длительное тюремное заключение. Причиной такой уступчивости было, главным образом, понимание, что слишком жестокие и террористические меры нанесли бы вред экономическому росту, выгодному не только промышленникам, но и политической элите страны.
По-видимому, церковь, поддержка которой была необходима режиму Франко, также высказывалась за определённое смягчение внутриполитического курса, а руководящие военные круги не решались применять слишком решительные и жестокие меры против оппозиционных движений, поддерживаемых отдельными представителями духовенства.
Этот относительно сдержанный внутриполитический курс резко критиковали старые фалангисты, видевшие, как вместе с тем их миллионная государственная партия, известная под названием “movimiento” («движение»), всё больше теряет своё влияние, между тем как власть военных и церкви, всегда вызывавшая у них зависть, остаётся неизменной. Вся слабость этой партии, хотя и многочисленной, но весьма разнородной и отнюдь не состоявшей из одних только подлинно фашистских элементов, обнаружилась после смерти Франко 20 ноября 1975 года.
Принц Хуан Карлос, провозглашённый через два дня после этого королём и главнокомандующим вооружёнными силами, смог опять разрешить партии и приступить к политике постепенной демократизации, без помех со стороны бывшей государственной партии. В начале 1977 года Хуан Карлос распустил “movimiento”, без серьёзного сопротивления руководства и миллиона членов этой некогда столь сильной на вид государственной партии.
Хотя в это время политик Мануэль Фрага Ирибарне сумел снова объединить различные праворадикальные и фашистские силы, его партия «Народный Альянс» (“Alianza Popular”) до сих пор не смогла преодолеть внутренние раздоры и образовать ядро новой фашистской партии с массовой базой. С другой стороны, неровное и непредсказуемое развитие испанской внутренней политики в последнее время показывает, как трудно, даже невозможно высказать в этом отношении какие-либо прогнозы. Ведь фаланга перед военным путчем 1936 года тоже была небольшой, относительно слабой фашистской сектантской партией.
Всё ещё вызывает вопросы поведение армии, которая, по всей видимости, не хочет отказаться от своей традиционной роли «фактора порядка», так что прочность вновь установленной демократической системы в Испании представляется проблематичной. Но, с другой стороны, поразительно быстрый и не вызвавший почти никаких трудностей распад франкистской системы указывает на то, что этот режим с самого начала занимал промежуточное положение между авторитаризмом и фашизмом. В ретроспективном плане многое говорит в пользу предположения, что в этом случае несомненно фашистские черты всего лишь прикрывали авторитарные по своему характеру структуры.
Верно, что режим Франко в первых своих фазах проводил крайне антисоциалистическую и антидемократическую политику, а в отношении национальных меньшинств преследовал также националистические цели. Но с течением времени эти его черты ослабели, точно так же, как встречавшиеся и в других фашистских диктатурах антикапиталистические части программы, между тем как антисемитские тенденции никогда не выдвигались.
Франкистская государственная партия, возникшая из объединения политических сил, отчасти не фашистских по своему характеру, не только была подчинена воле Франко, но никогда не могла противостоять господству армии и церкви. Когда часть духовенства отказалась поддерживать авторитарный курс режима, а военные большей частью остались пассивными, эта правящая партия, казавшаяся столь мощной и нередко считавшаяся третьей опорой режима, оказалась неспособной обеспечить ему необходимое плебисцитарное одобрение. Эта столь сильная на вид, многочисленная партия даже ни разу не пыталась защитить созданные Франко авторитарные структуры и связанную с его именем систему. По-видимому, всё говорит в пользу, может быть, слишком смелого тезиса, что «полуфашистская» диктатура Франко снова превратилась путём обратного развития в авторитарный режим, который затем, шаг за шагом и без революционных переворотов, смог превратиться в демократический строй.
«Случай Испании» ещё раз напоминает, насколько необходимо — по научным и политическим мотивам — проводить различие между фашизмом (в его различных формах) и авторитаризмом. При этом важное значение имеет фактор времени, то есть то обстоятельство, что и фашистские, и авторитарные режимы могут развиваться в обоих направлениях.
Но если франкистский режим, вопреки некоторым его тенденциям, не развился в фашистскую диктатуру, а, напротив, его фашистские и даже авторитарные черты всё более ослабевали, это объясняется также и общей ситуацией в мировой политике, существенно изменившейся после 1945 года. Эта ситуация, как мы подробнее расскажем в главе о так называемом неофашизме, затрудняла образование и существование фашистских диктатур.
Продолжение следует
Читайте также:
Главы из книги «Европейский фашизм в сравнении. 1922-1982»:
Вольфганг ВИППЕРМАН: «Глобальной теории фашизма нет»
Вольфганг ВИППЕРМАН: «Фашистские движения во Франции имели массовую базу»
Вольфганг ВИППЕРМАН: «Мистика не стесняла агрессивность “Железной гвардии”»
Тексты об истории испанской Фаланги и испанского национал-синдикализма:
Алексей ИЛЬИНОВ. Рамиро Ледесма Рамос возвращается
Иван ГРОМАДЯНИН. Рамиро Ледесма Рамос — разум национал-синдикализма
Анатолий ИВАНОВ. Был ли Хосе Антонио фашистом?
Пол ПРЕСТОН. Как Франко поссорился с Хосе Антонио Примо де Риверой
Пол ПРЕСТОН. Как Франко убил Хосе Антонио Примо де Ривера
Пол ПРЕСТОН. Как Франко поглотил монархистов
Пол ПРЕСТОН. Заговор Франко против Фаланги
Пол ПРЕСТОН. Как Франко съел Фалангу
Статьи и речи Хосе Антонио Примо де РИВЕРА:
Хосе Антонио Примо де РИВЕРА: «Труд — это долг»
Хосе Антонио Примо де РИВЕРА: «Испания вечна»
Хосе Антонио Примо де РИВЕРА. Эссе о национализме
Хосе Антонио Примо де РИВЕРА: «Счастье даётся нам как награда, а не как дар»
Хосе Антонио Примо де РИВЕРА: «Революция — задача решительного меньшинства»
Хосе Антонио Примо де РИВЕРА. Традиция и революция
Хосе Антонио Примо де РИВЕРА: «Либерализм всегда был идеологией барства»
Хосе Антонио Примо де РИВЕРА: «Никто так не волнует народы, как поэты»
Хосе Антонио Примо де РИВЕРА: «Женщина всегда соглашается на самоотречение ради цели»
Хосе Антонио Примо де РИВЕРА: «Труд — лучший знак человеческого достоинства»
Хосе Антонио Примо де РИВЕРА: «Народ — это единство судьбы, усилий, жертв и борьбы»
Хосе Антонио Примо де РИВЕРА. Государство, личность, свобода
