В свете недавних событий пора разобраться с одной священной коровой нашей клавиатурной общественности. Речь идёт о так называемой «монополии государства на насилие».
О ней вспоминают, когда отморозки, увешанные георгиевскими бантиками, забрасывают зелёнкой участников малочисленного оппозиционного пикета. Или, когда бородатые «православные» фанатики, подражающие запрещённому ИГ, поджигают кинотеатры, требуя запретить фильм про интрижку наследника престола с балериной.
«Государство в России теряет монополию на насилие!» — бьёт в набат клавиатурная общественность.
Не совсем понятно, какой смысл в эту фразу вкладывают либеральные адепты секты Свидетелей Всеблагого и Непогрешимого Государства. Вообще, что это значит — «монополия на насилие»?
Испокон веков государство (в лице верховного суверена, обладающего аппаратом принуждения), пользуясь неравенством весовых категорий, откусывало у подданных часть естественного права, объявляя его своей, т. е. государственной, монополией. В разные исторические периоды государство присваивало монопольное право на торговлю солью, хлебным вином, рабами, пушниной, табаком, драгоценными металлами и т. п. высокодоходными товарами. Экономическая целесообразность перекликалась с политической: если в руках неподконтрольного суверену слоя, будь то родовая аристократия или буржуазия, скапливалось слишком много богатства, божьему помазаннику приходилось расстаться с частью власти или с частью тела.
Руководители авторитарных и тоталитарных государств устанавливают монополии даже там, где их введение не имеет разумного обоснования. Например, вводят так называемые «твёрдые цены», то есть пытаются подменить рыночный механизм ценообразования волюнтаристским. В результате вместо рая на земле получается дефицит, чёрный рынок и скрытая инфляция — всё то, что мы проходили в СССР, а сейчас это проходят Венесуэла и Северная Корея. Также в несвободных государствах устанавливается госмонополия на информацию, и за радиоприёмник или самиздатскую книжку счастливый гражданин солнечной утопии может уехать поправлять здоровье в лагеря.
Испокон веков государство (в лице верховного суверена, обладающего аппаратом принуждения), пользуясь неравенством весовых категорий, откусывало у подданных часть естественного права, объявляя его своей, т. е. государственной, монополией.
Государства и по сей день обладают исключительным правом на выпуск условных единиц обмена на контролируемой территории и на отъём части собственности, то есть на взимание налогов. Нарушения этих видов госмонополии называются, соответственно, фальшивомонетничеством и рэкетом, и в уголовных уложениях даже самых либеральных стран за них предусмотрены наказания. И это тоже обусловлено логикой существования государства, хотя и есть мнение, что бурное развитие криптовалют, случившееся в последние годы, похоронит монополию государства как единственного эмитента.
Очевидно, что, чем более свободна страна, чем меньше руководство отчуждено от массы рядовых граждан, тем меньше уровень «государственной монополизации» всего и вся.
…И тем более странно слышать, как люди, называющие себя либералами, сокрушаются о том, что государство «теряет монополию на насилие». Что они хотят этим сказать? Что избивать демонстрантов, заливать им глаза зелёнкой, поджигать машины и здания дозволено только сотрудникам государственных спецслужб? Получается, что так. А ещё товарищи с «корочками» вправе похищать людей, пытать и время от времени убивать «тех, кто не понимает по-хорошему». У них же монополия на насилие, всё в порядке!
А простой гражданин, которому не выдана «корочка», не смеет даже дать по голове бандиту, напавшему на лесной дороге: он имеет право только убегать и кричать «Полиция!» (не слишком громко, чтобы не нарушить общественный порядок, у нас с этим строго).
То, что творят «возмущённые простые люди», все эти SERB’ы, православные талибаны и им подобная фауна, называется простым русским словом «преступление». Правда, в отличие от простых хулиганов, «патриотические» погромщики развлекаются с дозволения того самого государства, к которому тщетно взывают напуганные либералы. Так что проблема не в том, что российское государство «теряет монополию на насилие». Всё наоборот: бесконтрольное насилие монополизировано российским государством, которое может дать его на откуп «простым людям», но только тем, кого контролирует на 146%, и ровно в той мере, насколько это необходимо.
То, что творят «возмущённые простые люди», все эти SERB’ы, православные талибаны и им подобная фауна, называется простым русским словом «преступление». Правда, в отличие от простых хулиганов, «патриотические» погромщики развлекаются с дозволения того самого государства, к которому тщетно взывают напуганные либералы.
Если бойцовые марионетки начинают своевольничать, расправа следует быстрая и неотвратимая. Так отправились за решётку несколько активистов «Русского образа» — ультраправой организации, занимавшейся спорадическим террором и сотрудничавшей с Администрацией президента, так отправились ещё дальше многие полевые командиры «Новороссии».
Но до тех пор, пока сверчки знают свой шесток, им будет позволено многое и даже чуть больше. Так, Игорь Бекетов, предпочитающий называть себя «Гоша Тарасевич», во время нападения на либеральный пикет в 2016 году немного побил подвернувшегося под руку полицейского. Обычный гражданин (не говоря уж об активисте оппозиции) за такие подвиги надолго отправился бы за решётку, но Бекетову всё сошло с рук.
А инциденты, подобные происшествию в редакции «Эха Москвы», где психопат едва не зарезал журналистку Татьяну Фельгенгауэр, опасны не только сами по себе. Они сдвигают пресловутое «окно Овертона»: то, о чём ещё вчера неприлично было даже говорить вслух, сегодня становится модной радикальной идеей, а завтра это будет почти норма. Суровых «ватников» никто не наказывает за публичные призывы «резать и вешать либералов», а теперь вот нашёлся тот, кто воплотил их грёзы в жизнь. И те, кто ритуально ужасается «беспределу девяностых», отчего-то не спешат осуждать психа с ножом, а наоборот — не скрывают радости по поводу случившегося. «Это то самое “свободное общество”, о котором вы так мечтаете, — пишет некий Георгий Пашинов. — Свободный гражданин свободно пришёл в студию свободной радиостанции и свободно выразил своё мнение в доступной ему форме».
С точки зрения трусоватых российских «титушек», свобода — «это когда я могу либерасту в торец дать, а он мне — ни хера». Потому что в России государство обладает монополией на насилие. А вот в настоящем свободном обществе государственной монополии на насилие нет. И потому история, которая так восхищает товарища Пашинова и ему подобных, имела бы немного другой финал. Придурка, набросившегося с ножом на женщину, свободные вооружённые мужчины пристрелили бы, как бешеную псину. После чего позвонили бы в полицию и попросили прислать кого-нибудь забрать падаль.
