Михаил АНТОНОВ
В последнем ежегодном послании Федеральному собранию, озвученном Дмитрием Медведевым в его карьере первого лица страны, президент предложил возродить в России общественное телевидение, которое будет свободно от контроля власти или собственников… Одним из тех, кто долгие годы говорит о необходимости создания на российских просторах общественного ТВ, является Владимир Владимирович Познер, неоспоримый авторитет в области телевидения. Наш обозреватель попросил 77-летнего мэтра ещё раз высказать его позицию по этому наболевшему вопросу.
— Владимир Владимирович, как вы оцениваете ситуацию на российских каналах? Зачем российскому телезрителю нужно общественное ТВ?
— У нас теперь только коммерческое телевидение. И то, которое называется государственным, тоже коммерческое. Если ВГТРК, что является чисто государственным телевидением, получает немалые деньги из бюджета (в отличие от Первого канала, НТВ и так далее), то всё равно основные деньги ВГТРК имеет за счёт рекламы. А раз за счёт рекламы – сразу возникает вопрос рейтинга, потому что рекламодатель хочет разместить рекламу там, где большая аудитория. То, что не приносит денег, отбрасывается.
Телевидение – это большой бизнес. Как можно требовать от бизнеса, чтобы он не стремился заработать максимального количества денег? Если акционеру компании говорят: «Мы можем поставить «Дом-2», а можем дать Познера с его телемарафоном о ВИЧе (помимо своих проектов на Первом канале, Познер уже несколько лет ездит по разным городам с телемарафоном «Время жить!» — это первый телевизионный долгосрочный и социально ориентированный проект, связанный с проблемой ВИЧ/СПИДа, и выходил он уже в 46-ти городах. – прим. авт.), но только денег соберём в три раза меньше». Нормальный бизнесмен скажет: «Да ну его, Познера, ставьте «Дом-2». И это не нарушение законов, так бизнес устроен.
Другой разговор, что альтернативы нет. Нет в России общественного телевидения. А ведь оно существует в 49-ти странах мира. Би-Би-Си – самый яркий пример. В Японии, Германии главные телевизионные компании – некоммерческие, это общественное ТВ. Пользователи вносят за них какую-то плату, но весьма умеренную. Думаю, что и у нас люди будут вносить какую-то сумму за то, чтобы гарантированно получать правдивую, а не искажённую информацию.
— Почему же в России общественное ТВ не приживается?
— Скорей, по политическим причинам, а не по экономическим. И НТВ, и Первый канал, и ВГТРК довольно жёстко контролируются властью – это мы знаем, плюс – предвыборное время, когда власть страшно нервничает, потому что она чувствует, что у неё нет той поддержки, которая была прежде. Эта ситуация типична для любой авторитарной власти, которая хочет контролировать те средства массовой информации, которые выходят на большую аудиторию и сильно влияют на общественное мнение. Причём наша власть до сих пор демонстрировала довольно циничный подход, не обращая внимания на те СМИ, которые выходят на маленькую аудиторию, но контролируя и ограничивая те, что выходят на большую аудиторию. Это не цензура в прямом смысле…
Вот в Советском Союзе была классическая цензура, когда надо было ходить к цензору, давать ему статью перед выходом в свет, и он должен был поставить штамп или не ставить его. Сегодня же пышным цветом расцвела так называемая самоцензура, когда люди понимают, что лучше не рисковать, не тревожить власть, хозяина, собственника, акционеров… И это очень плохое состояние для СМИ, для ТВ, потому что аудитория лишена получать разную и независимую информацию. Общественное телевидение же не контролируется властью. А наша власть пока не была готова к существованию телевидения, которое она не может контролировать. Остаётся только надеяться, что слова про необходимость создания общественного ТВ в послании уходящего президента будут услышаны и реализованы вновь избранным.
— Как вы относитесь к непрекращающимся разговорам, что пора закрыть ту или иную ТВ-программу, например, тот же «Дом-2»?
— Когда заходит вопрос о введении цензуры, я сразу задаю вопрос: а кто решает, что можно показывать и что нельзя?! Где вот эта грань? В «Доме-2» что бы вы запретили? Всю программу целиком, или частями? Кто эти мудрые люди, кто за меня, за телезрителя, решат: чего я смотреть могу, чего не могу? Я бы хотел на них посмотреть, что это за люди такие?! Когда-то ведь их предки-цензоры решили, что и Солженицына читать нельзя! Так что я категорический противник цензуры.
Другой разговор – об ответственности, о неких общих правилах. Например, программы, в которых имеются сцены насилия, порнография, нельзя показывать раньше определённого времени. Во всём мире в телевизионных программах, что печатаются в прессе, имеются сноски-обозначения: здесь есть сцены насилия, здесь откровенно сексуальные сцены, и так далее. Телезрителей и, прежде всего, родителей, предупреждают! А телевизоры выпускаются с определённым чипом, который даёт возможность некоторые программы «запереть», чтобы нельзя было их смотреть. Но решение принимаете вы сами! У нас, к сожалению, нет ни таких программок, ни чипов. И кто бы ни были эти мудрые цензоры, я им всё равно не доверяю, так как это не их, а мой вопрос, взрослых людей и их детей.
— Как вам удаётся сдерживать свои эмоции в интервью, когда ваши собеседники явно лукавят, врут, юлят?
— Как журналист я не имею права показывать зрителю своё отношение к гостю программы. Другой разговор, что зритель может об этом догадаться… Тем не менее, не в этом моя задача, не во мне дело, не я главный. А главный – тот человек, которого я пригласил, которого я хочу раскрыть для зрителя. Не моё отношение важно, а то, каким удастся показать своего героя. Пока – удаётся… Хотя иногда трудно, иногда хочется сказать кое-что, но я стараюсь воздерживаться…
Послушайте, а как получилось с Лужковым – с чего, можно сказать, начались его неприятности? В программе я задал вопрос: «Юрий Михайлович, а как вы относитесь к тому, что больше не выбирают губернаторов, а назначают?» Он ответил, что эта ситуация была оправдана. Тогда я спрашиваю: «На ваш взгляд, кто более легитимен: избираемый или назначаемый?» — «Конечно, избираемый!» — «А вы бы хотели вернуться к тому, чтобы избирать, а не назначать?» Лужков ответил: «Да». А на следующий день президент Медведев, выступая в одном из городов, говорит, что он считает назначение губернаторов оптимальным, и если какой-то губернатор не согласен с этим, он может подать заявление. Президент возвращается в Москву, а Юрий Михайлович Лужков (это мало кто знает) едет и подаёт заявление. На что Медведев говорит: «Нет, Юрий Михайлович, я не вас имел в виду…» Как бы то ни было, но Лужков после этого перестал со мной здороваться. А я же не виноват! Я задаю вопрос, и кто мешал ему ответить: «Это правильно, я поддерживаю!» И это ведь не провокационный, а законный вопрос: «Как вы считаете?» Выходит, я свою задачу журналиста выполнил…
«Познер» — одна из немногих программ на федеральных каналах, что выходит в прямом эфире. Но я выхожу в прямом эфире на Дальний Восток, в половине четвёртого дня по московскому времени. Потом программа повторяется по «орбитам». И вот во время этих повторов начальство может что-то убрать. Программа в эфире уже три с половиной года, и было несколько таких случаев, но очень редких. Разумеется, всё не просто, но надо делать своё дело…
— Не так давно на встрече с читателями известный телеведущий Владимир Соловьёв резко негативно отозвался о Познере… Какая кошка пробежала между вами?
— Пробежала! Мы друг друга не любим. Это я мягко сказал… Для меня этот человек руконеподаваемый. Мы с ним не разговариваем. Я думаю, что он мне завидует. А зависть – это страшная вещь. А так он – человек талантливый. Но человек, который может написать книгу «Евангелие от Соловьёва»… Я считаю, что просто крыша поехала. Но что уже тут поделаешь…
— Два года назад, получая премию «за выдающиеся заслуги в области ТВ», у вас, человека, который вёл программу о боксе, появились слёзы… Ваша сентиментальность – это признак возраста, или вы и раньше могли заплакать?
— Видите ли, это не сентиментальность, а эмоциональность. Я абсолютно не сентиментальный человек, но очень эмоциональный. Бывает, могу даже рыдать, но это не есть выражение сентиментальности. Просто в какие-то моменты очень сильно волнуюсь.
— И в то же время в свои 77 лет вы находитесь в прекрасной физической форме… Две встречи с читателями плюс творческий вечер – итого 5 часов вы провели стоя!
— Думаю, это результат активных занятий спортом. Я обожаю теннис и трижды в неделю по полтора часа играю на корте. Причём играю один на один, а не на парных встречах. Спортом я занимаюсь не потому, что это полезно, а потому что я это очень люблю. Что касается моей физической формы, то, думаю, это всё-таки гены. Мама моя, очень строгая француженка, всегда тщательно следила за тем, чтобы я правильно питался, вовремя ложился спать, не принимал ненужных лекарств. В детстве я жил очень здоровой жизнью, и вообще Франция в этом смысле – очень правильная страна.
— Вы часто говорите, что вы – атеист… Ладно бы только так, так вы ещё и позволяете себе весьма резкие высказывания о православии. Не боитесь, что это выйдет вам боком?
— Я имел неосторожность не так давно довольно резко высказаться о православии, за что на меня ух как напали. И патриарх Кирилл перестал со мной здороваться. Но, видите, я не похудел из-за этого, не стал хуже выглядеть. Понимаете, я интересуюсь этим предметом, много читал – и Библию хорошо знаю, и Коран тоже. Меня религия как таковая интересует. Ну и что? Нет никакого противоречия с тем, что я считаю, что Бога нет. Никого не хочу обижать, но хочу знать, что каждый имеет право верить или не верить.
— Одной из самых горячих тем 2011 года стала ситуация на Ближнем Востоке… Как вы оцениваете происходящее там?
— То, что происходит там, вещь чрезвычайно сложная. Я не думаю, что люди, которые пришли к власти в Ливии, отличаются высоким уровнем демократии и либерализма – другое дело, что Каддафи был у власти больше сорока лет, и, в принципе, никто не должен быть у власти сорок лет. Это диктатор, и мы можем как угодно говорить, что нам было выгодно или невыгодно, но спрашивается – а им было выгодно? Как бы то ни было, но не скидывают диктаторов, если не назрело желание у народа. Им помогали – помогали, но всё-таки, понимаете, чтобы люди взялись за оружие и пошли рисковать жизнью – просто так этого не делают. На самом деле арабский Восток – это сложная помесь, но там нет сменяемости власти. Там даже меньше сменяемость, чем у нас. И не удивительно, что, в конце концов, наступило такое брожение. Я не скажу, что это что-то прогрессивное, и теперь у них всё будет замечательно, но это было неизбежно. Всё-таки, в конце концов, людям надоедает диктатура, и происходят такие вот вещи. Причём даже самым авторитетным аналитикам очень трудно предсказать, когда это произойдёт – но вдруг маленькая искорка, и всё взрывается! Вещь непредсказуемая, но неизбежная.
— Как вы относитесь к новой волне эмиграции из России… Что можете сказать тем, что рвётся уехать в Америку?
— Я прошёл вынужденную эмиграцию, поскольку я вырос во Франции, потом жил в Америке, а затем вынужден был уехать вместе с родителями в Советский Союз. Другими словами, я попал в чужую страну, туда, куда я мечтал приехать, потому что так меня папа воспитал, что именно Советский Союз – самое справедливое, самое замечательное место на планете. Я не говорил по-русски, но я мечтал жить в СССР и делал всё, чтобы стать здесь своим. И я неплохо преуспел. Это был долгий путь, потому что я 38 лет был невыездным. Но в итоге я так и не стал русским, до сих пор многие говорят про меня: «Ну, он не наш». Так что, тех, кто сейчас эмигрирует в Америку, я предостерегаю, что вы американцами не станете, а вот ваши дети станут. Вам не удастся стать американцем – вы выросли не там, менталитет другой, хотя, может быть, вы жить будете прекрасно. Но вы всегда будете чуть-чуть чужими, даже умея говорить по-английски.
Америку я очень люблю и уважаю, хотя сейчас эта страна идет вниз, а не вверх – это абсолютно очевидно. Чем больше любишь, тем больше начинаешь искать каких-то минусов. Если не любишь – тебе всё равно, ты на это не обращаешь внимание. У меня то же самое с Америкой: есть много вещей, которые мне не нравятся. Не нравится то, что по сути дела американской мечты уже нет; не нравится гигантский разрыв между очень богатыми и очень бедными; не нравится, что средний класс в Америке постепенно исчезает; не нравится, что вся промышленность переходит в Китай. Не нравится и то, что постепенно в Америке нарастают полуфашистские настроения… Всё это не нравится. Но это потому, что я эту страну люблю, и она мне не безразлична.
Я дворняжка. Я не чистый француз, не чистый русский и не чистый американец. Нет такой вещи, как «французская кровь». Возьмёте кровь русского, американца, француза – и всё, ничего. Будет группа А, В… Но я думаю, что воспитание моей мамы, то, как я рос, то, что мой первый язык французский – наверное, всё это играет роль. Я себя чувствую в наибольшей степени дома во Франции. Но когда я во Франции, то скучаю по Америке и России…
— Вы написали книги по мотивам ваших путешествий в Америку и Францию… А когда же поклонники дождутся книги ваших мемуаров?
— В далёком уже 1990-м в Америке вышла моя книга «Прощание с иллюзиями». Она о том, как я постепенно потерял свою веру – в советский строй, в коммунизм – и как сложно строились мои отношения с моим отцом, убеждённым коммунистом. Я писал эту книгу по-английски, рассчитывая, что, если найдётся российский издатель, переведу её сам на русский. К удивлению издателей и моему собственному, в начале 90-х моя книга попала в самый авторитетный список бестселлеров «Нью-Йорк Таймс» и продержалась там 12 недель. Но книга далась мне мучительно тяжело, и когда я её окончил, у меня не было никакого желания браться ещё и за перевод.
Прошло почти 20 лет, и я всё-таки собрался – перевёл свою же книгу на русский. Но чем больше в неё углублялся, тем больше понимал, что в таком виде она не может появиться! С годами слишком многое изменилось. Я хотел её переписать, осовременить, но понял, что получится уже другая книга. В итоге пришел к решению о необходимости по ходу книги вставлять новые фрагменты, набранные другим шрифтом – о том, что уже написано, о том, что я думаю сегодня. В феврале 2012 года «Прощание с иллюзиями» — та самая, но с сегодняшними дополнениями – выйдет в свет.
Фото Михаила САДЧИКОВА-младшего
