Профсоюз снизу ведёт массу по лестнице боевой практики вверх

Идеолог Партии социалистов-революционеров Виктор Чернов, споря с Карлом Каутским, объясняет, чем рабочая партия отличается от профессиональных объединений рабочих

Вопрос о сущности, задачах и методах профессионального движения с каждым днём всё более и более выдвигается на первый план и в русской, и в западноевропейской социалистической литературе. Все социалистические фракции спешат определить своё отношение к нему и свой способ решения основных проблем теории и практики профессионализма.

Несколько крупных явлений современной социально-исторической действительности сделал этот поворот общественного внимания необходимым. Везде в области профессионального движения выросли и обозначились новые факты, с которыми приходиться считаться.

С одной стороны, могучие английские тред-юнионы, ранее обращавшие мало внимания на «политику», теперь выступили со своим «комитетом рабочего представительства» почти в качестве самостоятельной политической партии; следом за ним пошла и американская Федерация Труда, решившая принять самостоятельное участие в избирательной кампании наряду с былыми монополистами политического влияния — республиканцами и демократами.

С другой стороны, в Германии выросло могущественное профессиональное движение, во многом напоминающее английский тред-юнионизм. Представляя политическую арену социал-демократической партии, чего за слабостью социализма в Англии не могли сделать тамошние тред-юнионы, оно не принимает непосредственного участия в государственной жизни; зато, сосредоточившись на экономической деятельности, оно сорганизовало огромную массу рабочих, накопило значительные денежные средства и развило такую профессиональную прессу, что во многих этих отношениях успело далеко опередить германскую социал-демократическую партию, являющуюся со своим скромным бюджетом «бедной родственницей» профессиональной организации.

Наконец, в романских странах — Франции, Италии — с большим шумом и яростью выступило синдикальное движение с резкой окраской революционизма, который в некоторых пунктах граничит с «аполитическими» тенденциями анархизма.

И умеренный английский тред-юнион, ныне на время избирательной борьбы «исправляющий обязанности» политической рабочей партии, и германский Gewerkschaft, тщательно размежёвывающийся по принципу разделения труда с социал-демократией, с которой он связан тысячью невидимых нитей; и воинствующий французский syndicat, презрительно третирующий «политиканов» и противопоставляющий парламентскому пути — «прямое воздействие» на капиталистов и правительство (action directe) — представляют собой совершенно своеобразные типы решения всех вопросов профессионального движения. Каждому из этих типов соответствует особая попытка построить целостную теорию профессионального движения, — теорию, которая обосновывала бы соответственные, излюбленные средства борьбы.

В профессиональной организации рабочие, собратья по тяжёлому труду, резче обособляются от элементов чуждых, непролетарских, в то время как в политической борьбе они сразу попадают в гущу крайне сложных и разнородных политических соединений.

Теория и практика английского тред-юнионизма получила достаточно полную и детальную разработку в классическом сочинении С. и Б. Вебб (Сидней и Беатриса Вебб — прим. SN), — сочинении, обладающем теми же достоинствами и недостатками, как и английское движение: деловитостью, солидностью, всесторонней разработкой деталей при слабости обобщающего, синтетического взгляда. Это направление — старое, давно известное; современный социализм давно свёл с ним свои теоретические счёты.

Более молодым является французский революционный социализм, теория которого складывается в трудах Жоржа Сореля, Юбера Лагарделя, Эмиля Пуже, Эдуарда Берта, не говоря уже о покойном Фернане Пеллутье. Это течение, хотя и определилось в некоторых основах своих, всё же продолжает быть крайне шатким в целом ряде вопросов первенствующей важности.

Всего хуже дело обстоит для германского профессионального движения, представители которого лишь начинают ощупью искать теоретические основы для своей тенденции эмансипироваться от опеки социал-демократической партии, разделаться с тем зависимым и подчинённым положением, которое начало их тяготить. Раздаются пока общие и неопределённые требования принципиально признать за профессиональной организацией полную независимость и равноправие с политической партией в деле руководства борьбой рабочего класса за его жизненные интересы.

На конференции представителей профессиональных союзов Брингман, Пеплов и др. при знаках общего одобрения заявляют, что общепринятая в партии теория классовой борьбы односторонняя и устарела, что она недостаточно считается с профессиональным движением и недооценивает его, а потому и отводит ему зависимую и второстепенную роль; что «профессиональные союзы должны развить “из себя” свою собственную теорию профессиональной борьбы», — целостную теорию, которой у социал-демократии, в сущности, не было и нет, которая ещё только должна быть создана.

В профессиональном движении вопрос о коалициях с непролетарскими элементами и соблазн грехопадений отсутствует; рабочий, конечно, должен также заключать сделки с хозяином, но эти сделки носят более элементарный и ясный характер временного перемирия впредь до нового накопления сил и нового наступления…

Правда, разговоры об этой «новой профессиональной теории» пока оставались разговорами; никто не переходил от слов к делу, никто не предложил готовой системы, все только приглашали друг друга создать что-то новое, но что собственно и в каком смысле — неизвестно. Все эти взаимоприглашения оставались, таким образом, звуком пустым, вроде известного сказочного поручения: «пойти туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Дело от этого, однако, не становилось легче.

Как бы то ни было, если профессионалисты и не могли в точности указать, где и почему жмёт их башмак, — недовольство их башмачником от этого не становилось меньшим. Скорее напротив: к нему присоединялось досадное чувство невозможности дотолковаться до чего-нибудь путного с «политиками». Полемика приобрела личный, придирчивый, раздражительный оттенок, и только примирительное вмешательство Бебеля и компромиссная резолюция Маннгейского партейтага внесла некоторое успокоение во взаимные отношения «политиков» и «профессионалистов».

Карл Каутский — toujours sur la breche (буквально «всегда на пробоине», приблизительный перевод — «всегда в ходу», что по смыслу совпадает с русским выражением «в каждой бочке затычка» — прим. ред. SN)  — в виду такого оборота событий поспешил выступить со статьёй, твёрдо устанавливающей партийную ортодоксальную позицию в этом вопросе. Он постарался доказать, что смысл профессиональной борьбы, её основные задачи и её отношение к партийно-политической борьбе рабочего класса вскрываются с достаточной определённостью только при свете марксисткой теории. И эта попытка Каутского для нас приобретает тем больший интерес, что взгляды этого великого догматика и инквизитора марксизма для «русских учеников» немецкой социал-демократической ортодоксии имеют руководящее значение.

Путь, который должен быть пройдён пролетариатом до выработки классового самосознания в истинном, глубоком смысле этого слова, отнюдь не усеян розами.

Нельзя забывать, что русские социал-демократы уже играют значительную роль в развитии нашего профессионального движения; а самое движение это ещё настолько молодо, настолько не окрепло, что легко может поддаться всяким влияниям. Детский возраст нашего профессионального движения делает из него почти tabula rasa (чистая доска — прим. ред. SN). Первоначальные детские впечатления, падающие на ничем не занятую почву, бывают самыми сильными, и от них потом всего труднее отделаться.

Понятно, что этой точки зрения, насколько вредно было бы для дела, если бы воззрения К. Каутского — раз они являются глубоко ошибочными — были некритически усвоены деятелями и работниками профессионального движения и наложили свою трудноизгладимую печать на весь его дальнейший ход.

Приглядимся же поэтому особенно внимательно и ко взглядам К. Каутского на профессиональное движение, и к аргументации, их подкрепляющей.

«Марксистская теория классовой борьбы, — говорит Каутский, — не только не игнорирует деятельность профессиональных союзов, но, напротив, рассматривает её как важный, даже необходимый момент пролетарской классовой борьбы… И только при посредстве этой теории классовой борьбы становится ясным и понятным профессиональное движение».

«Однако, с другой стороны, не всякое профессиональное движение тем самым непременно является уже и классовой борьбой. Оно с естественной необходимостью вытекает из классового противоречия между капиталом и трудом, но проистекающие из этого противоречия столкновения лишь в том случае становятся истинно классовыми столкновениями, проявлениями истинно классовой борьбы, если пробуждается и руководит ими классовое самосознание; если борющиеся обогащаются сознанием, что им приходится бороться не просто с какими-то случайными или вытекающими из личного произвола факторами, и что борются они не только за самих себя, но и за своих товарищей по классу, что эти последние, в свою очередь, заинтересованы в победе своих товарищей; и что окончательная победа над врагом возможна лишь как победа целого класса» (K.  Kautsky. Partei und Gewerkschaft. Neue Zeit. XXIV. Bd. II. S. 716-725; 749-754).

Даже самая несовершенная и примитивная профессиональная борьба есть уже школа хотя бы и не особенно широкой, но естественно идущей к расширению товарищеской солидарности, умения стоять друг за друга, жертвовать для общего дела личным интересом.

Итак, исходная точка дана. Установлены основные понятия, с которыми приходится оперировать. Это, во-первых, чисто объективное понятие о материально существующем, фактически данном классовом противоречии. Это — антагонизм интересов, всё равно — сознаваемых или несознаваемых, смутно ощущаемых или даже пока ещё вовсе не дошедших до порога сознания; это, иными словами, антагонизм социальных положений, ролей и функций, отправляемых в социальном quasi-организме, антагонизме источников доходов.

Это, во-вторых, понятие о классовом сознании, — понятие уже субъективно-психологического порядка; оно налицо лишь там, где не только ощущается или сознаётся наличность классового противоречия как голого факта, но и понимаются источники этого факта и средства для победы и устранения факта путём устранения глубоких первопричин-источников. Иными словами, требуется известная высота интеллектуального развития, чтоб наличное, объективно данное сознание определённого класса заслужило имя «классового самосознания».

Классовое противоречие, хотя бы лишь смутно ощущаемое, может вызвать к жизни те или другие общественные движения. Эти движения, столкновения, конфликты лишь в том случае могут быть названы «действительно классовыми», «истинно-классовыми» конфликтами, когда в них есть налицо оба вышеуказанных фактора: и объективно-материальный (порождены классовым противоречием), и субъективно-психологический (направляются классовым самосознанием).

Итак, мы получаем третье, синтетическое понятие: понятие о классовом столкновении, общее — классовой борьбе, как сложном историческом синтезе объективного и субъективного элементов.

Установив эти понятия, Каутский подходит к явлению, имя которому — профессиональное движение, профессиональная организация и борьба и — заметим это — не определяя точно данного явления, решает, что профессиональная борьба, бесспорно, проистекает из классового самосознания, но не обязательно направляется и руководится истинно-классовым самосознанием, а потому и не обязательно является “von vornherein”, с самого начала и по своему внутреннему существу, борьбой классовой.

Чем обобщённее профессиональное движение, тем более оно способно служить школой самого широкого альтруизма, самоотвержения и идеализма — так же как и высокоразвитая политическая партия — ибо тем обобщеннее и представляемые им интересы.

Естественно является вопрос: ну а политическое рабочее движение? Происходит ли оно необходимо из классового противоречия? Руководится ли оно обязательно, “von vornherein” (с самого начала), классовым самосознанием? И потому всякое ли политическое рабочее движение, всякая ли политическая рабочая организация, её политические столкновения, политическая борьба — будут классовой борьбой в том же высшем смысле слова, в каком брал его Каутский, когда говорил о профессиональном движении?

Но — к удивлению читателя — Каутский, ребром поставив все эти вопросы по отношению к профессиональному движению, и ответив на них прямо и категорически, прибегает к другому методу, когда обращается к политической организации и политическому движению пролетариата. Категорически резкая формулировка вопроса у него тотчас же куда-то улетучивается, стушёвывается, и на её место вступает смягчённая.

Каутский, иными словами, избегает сказать, что и политическая организация рабочих может быть далеко не проникнута созревшим классовым сознанием, может направляться той или иной традиционной — или даже просто чужой — идеологией, резко противоречащей требованиям настоящей классовой программы, что, таким образом, и политическая борьба лишь при известных условиях становится действительно классовой борьбой, а не является ею von vornherein (изначально) и т. п. Констатируя это, он устанавливал бы в данном вопросе параллель между профессиональным союзом и политической организацией, тогда как ему нужны не параллели, а антитезы. И вот он предпочитает односторонний экзамен профессионального движения и, лишив его диплома классового движения, смело шагает дальше:

«Между политическими и профессиональными организациями пролетариата, таким образом, существует та разница, что первые всегда (von vornherein) служат классовой борьбе и потому неизбежно рано или поздно делаются школой классового самосознания, если не вытекают из него непосредственно, тогда как у профессиональных союзов этот случай необязателен».

Что же такое, однако, этот «интерпрофессиональный» дух движения, как не самый настоящий классовый рабочий дух?

Так осторожно и дипломатически выражается Каутский о политической борьбе! Но сказанное из предыдущего вовсе не вытекает. Ведь Каутский доказал лишь, что профессиональное движение не обязательно является von vornherein движением истинно классовым, ибо вытекает оно лишь из классового противоречия, но не обязательно вместе с тем из классового самосознания. А то же самое — только с прибавкой уклончивого условного оборота («если и не вытекает непосредственно из классового самосознания»)… — он допускает и для движения политического.

В чём же дело? Или профессиональное движение даже и не «служит» классовой борьбе? Или оно не становится для будущей классовой борьбы даже и «школой»? Неужели же и этой служебной роли он не признает за существом профессионального движения, хотя бы с прибавкой тех же слов «рано или поздно» — которые он нашёл необходимым прибавить, когда говорил о политических движениях рабочего класса? Это было бы такой недооценкой профессионального движения, которую можно было бы назвать единственной во всей социалистической литературе, и чудовищность этого утверждения равнялась бы лишь его бездоказательности.

Но послушаем Каутского далее. «В государстве пролетариату противостоят не отдельные капиталисты или группы капиталистов, а властное господство целых больших классов; и власть государства распространяется  не только на одну отдельную хозяйственную область, но на разнообразнейшие отрасли общественной жизнедеятельности, которые зачастую — как, например, школьное дело — имеют очень мало прямого отношения к хозяйству, но, тем не менее, глубоко задевают пролетарские интересы».

Из двух этих аргументов один более чем неточен, другой же говорит прямо против Каутского. Неточно, будто в государстве пролетариат непосредственно сталкивается с господством классов. Он сталкивается с борьбой партий, а это далеко не одно и то же. Классы дробятся на слои частью с относительно-противоречивыми интересами, частью с различным уровнем сознания, различной степенью просвещённости или невежества и власти традиций; в результате этого часто бывает пёстрое переплетение партий, крайне разнообразных по своему классовому составу; национальные, сословные, религиозные отличия вносят и свою лепту в эту пестроту и запутанность партийных отношений; капризы борющихся идеологий, претендующих единственно истинным образом отразить интерес одного и тоже класса, усиливают калейдоскопичность картины. За этим лабиринтом надо ещё проследить сокровенные классовые нити и пружины, которые часто не только не обнажаются, а, наоборот, заслоняются пышным узором партийных идеологий и демагогических уловок.

И в рабочую партию идут друзья — надёжные и ненадёжные, искренние и фальшивые, самоотверженные и честолюбиво-карьеристские — из других классов, и сами рабочие — сплошь и рядом крайне долго — дробятся между различными партиями.

Профессиональный союз не экзаменует своих членов и не ставит условием вступления в свои ряды исповедания какой-либо определённой социальной системы. Для него достаточно готовности сообща, солидарно бороться, подчиняясь товарищеской дисциплине.

Конечно, все это «школа», но школа, в которой каждая новая истина покупается горьким опытом, ценою многочисленных ошибок. И в некоторых отношениях профессиональная организация здесь даже обладает преимуществом перед политической, так что влияние той и другой взаимно пополняют друг друга.

В профессиональной организации рабочие, собратья по тяжёлому труду, резче обособляются от элементов чуждых, непролетарских, в то время как в политической борьбе они сразу попадают в гущу крайне сложных и разнородных политических соединений. Профессиональная ячейка проще, элементарнее, — но на известной ступени развития ей сложность и не по зубам.

В профессиональном объединении члены подобраны ровнее, нет столь резкой разницы в умственном развитии, как в партии, где может царить подавляющее влияние отдельного выдающегося теоретика-мыслителя. По этим причинам профессиональная организация часто бывает более подходящей школой самодеятельности, — а без широкого развития самодеятельности рядовых рабочих нет прочной классовой борьбы.

Нет спора, профессиональные организации страдают другими проблемами, — но ведь мы говорим лишь о равноправии профессиональных организаций с политическими в деле воспитания пролетариата; мы отнюдь не хотим «помрачать» политические организации перед профессиональными и совершать — только навыворот (так, кстати сказать, охотно поступают теоретики романского «революционного синдикализма», о которых я надеюсь поговорить как-нибудь особо) — ошибку Каутского, желающего во что бы то ни стало принизить профессиональную организацию перед политической.

Итак, если политическая борьба в одних отношениях помогает возвыситься до понимания более широких классовых взаимоотношений, то в других она представляет значительные трудности для такого понимания: как раз в этих самых отношениях профессиональная организация при всех иных пробелах значительно облегчает понимание, осуществляя собою чрезвычайно естественное обособление пролетариев на твёрдой почве их существования как производителей, объединённых самым процессом капиталистического хозяйства.

Профсоюз стремится охватить все те элементы рабочей среды, которые дошли до сознания необходимости бороться за свои интересы, — словом, всё живое, активное, способное постоять за себя, вышедшее из спячки

Что же касается другого аргумента Каутского, то разнообразие и богатство той сферы, которая захватывается государством, вряд ли сильно облегчает дело классового воспитания пролетариата. Именно в тех вопросах, связь которых с хозяйством весьма отдалена и косвенна («опосредована», как говорят немцы), именно в таких вопросах особенно часто отходит на второй план различие классового состава партии и выдвигается наперёд идеология; именно в этих вопросах интересы пролетариата часто совпадают со стремлениями передовых фракций буржуазии.

Поэтому-то политическая жизнь и есть великая школа политических соглашений; но заключать соглашения и координировать действия лишь постольку, поскольку это необходимо, и на то время, на какое необходимо, не превращая этих соглашений в компромиссы и не заменяя «борьбы классов» «сотрудничеством классов» — это целое искусство, вырабатывающее не сразу, а лишь после долгих неудачных опытов и ложных шагов, заставляющих иногда потерять дорогу.

Наоборот, в профессиональном движении вопрос о коалициях с непролетарскими элементами и соблазн этого рода грехопадений отсутствует; рабочий, конечно, должен также заключать сделки с хозяином, но эти сделки носят более элементарный и ясный характер временного перемирия впредь до нового накопления сил и нового наступления; перемирие это не осложняется союзом с одним из врагов против другого врага.

Резюмируя всё сказанное, мы можем вообще установить, что путь, который должен быть пройдён пролетариатом до выработки классового самосознания в истинном, глубоком смысле этого слова, отнюдь не усеян розами. Ни политическая, ни профессиональная организация не представляют собой простой удобной лестницы, по которой можно прямым путём, безостановочно, добраться до вершин классового самосознания; и в профессиональной, и в политической борьбе есть своеобразные трудности и препятствия, которые приходится преодолеть; и легче всего достигнуть цели, равномерно пользуясь обеими этими аренами борьбы за свои жизненные интересы. Поэтому-то и вредно всякое местничество, всякая исключительность, всякая тяжба между профессиональным и политическим движением.

Но Каутский гнёт всё время свою линию — тенденциозно и до последней степени исключительно подчеркивая казовую сторону политических организаций и теневую профессиональных. «Правда, политические организации столь же мало, как и профессиональные — пусть даже ещё меньше — способны охватить когда-нибудь пролетариат во всей его совокупности. Но меньшинство, из которого они состоят, не может в политической борьбе представлять лишь свои собственные, особенные интересы; оно всегда должно вступаться за интересы класса в его совокупности, и даже более того: вследствие своеобразного положения пролетариата, как самого низшего из всех классов, оно должно вступаться за интересы всех угнетенных и эксплуатируемых.

Таким образом политическая борьба делается борьбою меньшинства за интересы целого, школой альтруизма, самоотвержения и идеализма. С другой стороны, она расширяет политический кругозор борющихся, так как выводит их из узких рамок проблемы — “как мне наилучшим образом поправить моё личное положение” и возвышает до величайшей проблемы: “как мне преобразовать государство? Как мне использовать преобразованное государство для преобразования всего общества”? Профессиональная же борьбы есть прежде всего борьба организованных рабочих за свои собственные, личные интересы, за более высокую плату, короткое время работы, лучшее обращение и т.п.».

Во всем том, что говорит здесь Каутский, есть несомненная доля истины; но краски слишком сгущены в одну сторону и слишком разрежены, слишком сделаны тусклыми в другую.

В самом деле, партия партии рознь. Наряду с такими, которые действительно блещут энтузиазмом, самоотвержением, идеализмом, — есть такие, которые поражают умеренностью и аккуратностью, трезвенностью, оппортунизмом. Не так трудно указать тому примеры среди даже новейших социалистических школ и течений.

Что же касается до борьбы «за всех униженных и эксплуатируемых», то опять-таки не трудно указать среди иных социалистических фракций примеры столь чёрство-доктринёрского отношения, например, к страданиям и нуждам слоёв, не имеющих чести принадлежать к чистокровному пролетариату современной промышленности, что если здесь и есть много искреннего идеализма, то совершенно особого рода — от которого многим «угнетённым и эксплуатируемым» не тепло, а очень, очень холодно.

Общее содержание, что пролетариат есть низший из всех общественных классов, а потому его освобождение есть освобождение всех, заключат в себе некоторую несомненную истину — поскольку разговор идёт об осуществлении программы-maximum.

Да, конечный интерес пролетариата в своём осуществлении есть освобождение всех. Но по пути к этому «конечному свершению» всего желаемого пролетариатом мы имеем долгую реальную борьбу с завоеванием шаг за шагом частичных улучшений. И если это право на частичные улучшения будет признано монополией пролетариата, а другим слоям, например, трудовому крестьянству, в нём будет — из самых чистых доктринальных соображений — отказано, то ведь практически получается всё та же старая сказка по белого бычка: для трудового крестьянства такая программа лишь количественно, а не качественно будет отличаться от старого поповского предложения — потерпеть в этой жизни, утешаясь мыслью о вечном блаженстве там, в жизни будущей.

Итак, разные социалистические партии, фракции и школы далеко не все в равной мере полны идеализма, революционного энтузиазма и действенного внимания к нуждам решительно всех угнетённых и эксплуатируемых.

С другой стороны, профессиональное движение вовсе не в такой степени пропитано лично-эгоистическими мотивами, как это здесь старается представить Каутский. Даже и на первоначальных стадиях, при самых первичных, низших формах профессионального движения “eigene personlichen Interessen” уже расширяются и обобщаются до степени, по крайней мере, групповых. Что бы мы ни говорили о способности организованных рабочих замкнуться в обособленную привилегированную касту — при известных условиях это бывает, и мы отнюдь не имеем желания идеализировать все формы и типы, в какие только способно вылиться иной раз профессиональное движение, — однако нельзя не видеть, что организованная часть рабочих своею борьбой добивается от хозяина уступок для всей фабрики или всей отрасли промышленности; неорганизованные рабочие порою при этом пользуются плодами борьбы своих передовых собратьев, не принимая в ней никакого участия.

Во всяком случае, даже самая несовершенная и примитивная профессиональная борьба есть уже школа хотя бы и не особенно широкой, но естественно идущей к расширению товарищеской солидарности, умения стоять друг за друга, жертвовать для общего дела личным интересом.

Но разве при своем сравнении мы должны брать обязательно самые низшие формы профессиональных группировок? Здесь-то и заключается одна из самых типичных ошибок Каутского, ошибок, возводимых им в принцип. Когда он берёт политическую рабочую партию — вы тотчас же видите перед собою, так сказать, «положительный тип» такой партии, политическое соединение, достигшее определённой высоты на лестнице нормального развития; но как только наш автор направляет своё внимание на профессиональное движение, так тотчас же у него является неудержимая тенденция обращать внимание либо на низшие, недоразвившиеся, либо на уродливые, перерождающиеся формы профессионального объединения — на сцену выплывает узкое себялюбие, рабочая аристократия, цеховая исключительность и т.п. Я сказал, что это типичный для Каутского приеём.

В самом деле он часто практикует его и в других областях. Так, в своём обсуждении аграрного вопроса он при споре о преимуществах крупного и мелкого хозяйства сравнивал, с одной стороны, «современное» крупное хозяйство, тщательно отделяя его от традиционного, «полуфеодального» хозяйства — с заурядным рутинным мелким, и получал неоспоримый довод в пользу «концентрации»; так же точно при обсуждении аграрной программы он сравнивал «настоящего», «современного», отборного пролетария крупной промышленности с крестьянином, являющимся живым пережитком допотопной старины, — получал непроходимую пропасть между крестьянством и пролетариатом как социальными категориями.

К этому же самому методу прибегает он и теперь при сравнении политической организации с профессиональной. На деле и ту, и другую можно сравнивать при прочих равных условиях, при одинаковых шансах; ту и другую надо брать не в различных стадиях их кристаллизации, — а в процессе развития. Рассматривая таким образом, профессиональное движение уже не будет заставшим движением нескольких обособленных корпораций. Нет, профессиональное движение обнаруживает совершенно очевидную тенденцию развиваться вширь и вглубь; с одной стороны, оно стремится охватить всё и больше членов; с другой стороны, оно стремится принять всё более и более сложные формы.

Для примера возьмём хотя бы Францию. Отдельные местные союзы разных отраслей промышленности объединяются территориально в местные «биржи труда»; разные местные союзы одной и той же отрасли промышленности объединяются в национальную федерацию бирж; в свою очередь, отдельные национальные федерации отдельных отраслей промышленности объединяются в национальную федерацию всех централизованных профессиональных союзов; и, наконец, эта последняя вместе с федерацией бирж и с местными союзами, необъединёнными почему-то ни в какие другие высшие сочетания, сливаются в единую «Всеобщую конфедерацию труда». Такова законченная форма профессиональной организации. Она «профессиональна» в том смысле, что каждая из её ячеек подобрана по профессиональному признаку; но в целом движение можно было бы с гораздо большей справедливостью назвать уже не «профессиональным», а «интерпрофессиональным», — по аналогии с социалистическим движением, которое «национально» тоже по строению ячеек — национальных партий — но интернационально по своему духу.

Что же такое, однако, этот «интерпрофессиональный» дух движения, как не самый настоящий классовый рабочий дух? А если это так, если логика развития профессиональной организации и движения ведёт его всё более к развитию интерпрофессионального принципа, то мы пришли к положению, что профессиональное движение по мере своего расширения и усложнения стремится стать всё более и более чистым и глубоким классовым движением.

Чем обобщённее профессиональное движение, тем более оно способно служить школой самого широкого альтруизма, самоотвержения и идеализма — так же как и высокоразвитая политическая партия — ибо тем обобщеннее и представляемые им интересы.

Уже и теперь есть международные съезды отдельных профессиональных союзов, есть и общее бюро и конференции для национальных федераций профессиональных союзов всех стран — своего рода зародыш «Синдикального Интернационала», которому, быть может, принадлежит блестящее будущее.

Есть одна из своеобразных выгод профессиональной организации, которую отмечает в своей статье Каутский. «Если и профессиональные союзы столь же мало, как и любая другая организация, могут дойти до того, чтобы охватить всю совокупность пролетариата; если в нём всегда будут заключаться широкие слои, неспособные организоваться вследствие каторжного гнёта капитализма, — то всё-таки профессиональные союзы являются именно той формой, которая в состоянии всего скорее охватить все доступные организации слои пролетариата для общего действия. В гораздо более высокой степени, чем политические организации, способны они превратиться в организации массовые; и без них борющейся части пролетариата было бы невозможно приобрести тот максимум силы и боевой готовности, на которую он способен».

Откуда же эта разница? Она остаётся у Каутского совершенно неосвещённой. Особенности организации политической и организации профессиональной Каутскому не удаётся достаточно метко охарактеризовать, ибо он задался тенденциозным намерением подчинить профессиональную организацию — политической, а для этого ему нужно доказать низшее достоинство первой сравнительно со второй. Более беспристрастный, более свободный от предвзятости анализ должен остановиться на совсем других сторонах дела, задаваемых Каутским лишь вскользь и мимоходом.

Политическая партия исходит из законченной, научно разработанной системы понимания положения рабочего класса в современном обществе и средств преобразования его, и, следовательно, из определённой, заранее предначертанной программы преобразующей действительность. К этой системе воззрений, к этой программе и идёт подбор единомышленников. По мере того, как отдельные члены данного класса поднимаются интеллектуально до этой стадии понимания окружающего, партия завербовывает, присоединяет их к себе. В этом смысле можно сказать, что партия подходит к массам сверху и втягивает их в свои ряды, подымая их до себя.

Совершенно иной метод организации профессионального союза. Такой союз стремится охватить все те элементы рабочей среды, которые дошли до сознания необходимости бороться за свои интересы, — словом, всё живое, активное, способное постоять за себя, вышедшее из спячки, освободившееся из-под власти традиций. Профессиональный союз не экзаменует своих членов и не ставит условием вступления в свои ряды исповедания какой-либо определённой социальной системы. Для него достаточно готовности сообща, солидарно бороться, подчиняясь товарищеской дисциплине.

Как и за что именно бороться, когда и какие требования выставлять и какие предложения отвергать — этого профессиональный союз заранее не предрешает: он предоставляет опыту борьбы определять каждый раз, чего рабочие считают необходимым добиваться. Таким образом, профессиональный союз сначала стремится захватить всю активную, боевую часть рабочей массы, а потом опыту предоставить разработку программы борьбы; он снизу ведёт массу по лестнице жизненной, боевой практики вверх и вверх, в то время как партии начинают сверху, с определённой высоты всё более и более расширять свои ряды. Иными словами, партия начинает с интенсивности, глубины объединяющей связи и затем стремится дополнить её путем пропаганды и вербовки экстенсивностью, широтой охвата масс.