В природе нет такой вещи, как свободный рынок

Книга кембриджского профессора-экономиста Ха Джун ЧХАНА «23 вещи, которые тебе не рассказывают про капитализм» произвела сенсацию не потому, что поднимает новую тему, а потому что видный ученый-экономист, считающийся восходящей звездой в своей профессии, разбивает псевдонаучные витийствования своих коллег, прямо и доступно говорит очевидные вещи о том, что современная свободно-рыночная модель капитализма по сути не наука, а общественно-политическая дисциплина, вроде научного коммунизма и обслуживает идеологические нужды отнюдь не свободного общества. Мы предлагаем ознакомиться с переводом одной из глав этой интереснейшей книги «Первый шаг понимания капитализма».

В чём они тебя убеждают

Рынок должен быть свободным. Когда правительство вмешивается, чтобы диктовать сторонам на рынке, что они должны и не должны делать, это мешает свободному и эффективному движению ресурсов. Если люди не могут делать вещи, по их мнению, наиболее выгодные, то они теряют инициативу инвестировать деньги и стремиться к новаторству. Скажем, если правительство ставит лимит на рост квартирной платы, то хозяину нет смысла проявлять инициативу, ремонтировать свою недвижимость или строить новую. Если правительство ограничивает торговлю определёнными видами ценных бумаг, то тем самым две стороны, потенциальные продавцы и покупатели, которые могли бы заработать на новаторской сделке, теряют свой заработок, и нарушается священное право свободы контракта. Людям необходимо оставить «свободу выбора», как назвал свою книгу идеолог свободно-рыночной модели Мильтон Фридман.

Чего они тебе не говорят

Свободного рынка не существует в природе. Любой рынок имеет правила и пределы, ограничивающие свободу выбора. Рынок выглядит свободным лишь потому, что мы безусловно принимаем его ограничения и отказываемся их видеть. Как можно объективно определить «свободу» рынка? Это политическое определение. Обычные утверждения экономистов, что якобы они защищают рынок от политически мотивированного вмешательства правительства, по сути, ложные. Правительство всегда вовлечено в рынок, а «антиправительственные» рыночники на самом деле так же политически мотивированны, как и все остальные. Понимание того, что невозможно определить научно, что такое «свободный рынок» и есть первый шаг в понимании капитализма.

«Труд должен быть свободным»

Об этом нам толковали казённые социалисты и записные капиталисты, коммунисты и нацисты. Даже на воротах Освенцима записали, что «труд освобождает». В 1819 году Британский парламент обсуждал закон об ограничении детского труда на хлопкопрядильных фабриках. По нынешним временам, закон был весьма «лёгким». Он запрещал лишь брать на работу детей младше 9 лет. Старшим детям, от 10-ти до 16-ти закон ограничивал рабочий день всего 12 часами. (Да, они проявили мягкость к этим детям). Новый закон распространялся лишь на хлопкопрядильные фабрики, где производство считалось особенно вредным для здоровья рабочих.  Если кто-то ищет аргументы для защиты «свободного рынка», тогдашние дебаты можно использовать в качестве хрестоматии.

Закон вызвал ожесточенные дебаты. Противники считали, что он нарушает святость свободы контракта и тем самым подрывает основы свободного рынка. В дебатах в Палате лордов закон  проваливали на том основании, что «труд должен быть свободным». Они утверждали, что если дети хотят работать (и нуждаются в работе), а хозяева фабрики готовы их нанять, то в чём проблема?

Сегодня даже самые заядлые рыночники (в Британии и других богатых странах) не осмелятся предложить вернуть детский труд, чтобы добиться ещё большей либерализации экономики. Тем не менее, до самого конца XIX века, когда были приняты первые серьёзные меры по ограничению детского труда, многие почтенные обыватели считали, что любое трудовое законодательство противоречит принципам свободного рынка. Получается, что «свобода» рынка – это что-то субъективное и относительное, вроде красоты, и зависит от наблюдателя.

Не надо ходить на два века назад, чтобы найти подобные законы, которые теперь выглядят естественной частью рыночной среды, однако во время их внедрения, вызывали немалую бурю протеста у сторонников свободного рынка. Несколько десятков лет назад, когда появились экологические законы (на производственные выбросы  и выхлопные газы), многие сопротивлялись им, как серьёзному нарушению нашей свободы выбора. Противники экологического законодательства причитали (а в Америке они это делают до сих пор): мол, если человек хочет водить машину, загрязняющую воздух, а промышленность находит более выгодным использовать грязные технологии, то по какому праву государство ограничивает их свободу? Сегодня большинство людей принимает эти правила как естественные. Люди также понимают, что надо очень бережно относится к энергетическим ресурсам, особенно к невосстановимым. Многие поверили в то, что необходимо уменьшить влияние человечества на глобальное изменение климата. Это значит, что разные люди видят разные степени свободы рынка. Другими словами, свободный рынок – это иллюзия.

Политические решения

Когда мы переехали в Англию, то нас здесь поразило, что можно вернуть товар, получив полную стоимость, даже если товар не имел дефектов. В Корее в то время ничего подобного не было, разве что в самых дорогих универсальных магазинах. В Англии право покупателя вернуть непонравившийся товар было важней права продавца избежать затрат на возврат производителю товара. Есть множество других правил, регулирующих процесс обмена, например, ответственность за безопасность товара, за задержку в доставке, за невозвращение кредита и т. д. Во многих странах требуется разрешение на выбор места торговли, скажем, запрет уличной торговли или зонирование, не допускающее коммерческой деятельности в жилых районах. Существуют и ограничения цен. И это не говоря о таких явных ограничениях, как лимит на рост квартплаты или минимальная заработная плата. Их-то свободно-рыночные фундаменталисты особенно любят ненавидеть.

Зарплаты во всех развитых странах как раз регулируются больше квотами на иммиграцию, чем любым другим фактором, включая законы о минимальной заработной плате. Как определяется допустимый иммиграционный максимум? С помощью «свободного» рынка труда? Если бы так, то очень скоро 80-90% местных рабочих заменили бы на более дешёвых (а часто и более продуктивных) иммигрантов. Однако иммиграция больше всего определяется не экономикой, а политикой. Так, что у кого ещё есть иллюзии по поводу «свободного» рынка, стоит представить себе, какими были бы наши зарплаты, если бы действительно существовал «свободный рынок труда» без государственного вмешательства.

После финансового краха 2008 года  цены на деньги сильно упали во всех странах благодаря непрерывно уменьшающимся учётным ставкам на кредиты. Это потому, что вдруг людям стал больше не нужен кредит и банки снизили цену? Нет – это результат политических решений, в попытке подтолкнуть потребление и производство, снизить безработицу. То есть банковские учётные ставки – тоже результат не сил рынка, а политики. И если зарплата и банковские проценты определяются политически, то что происходит с другими ценами?

Справедлива ли свободная торговля?

Мы видим, что законы и регуляции не имеют никакой моральной ценности. Высокие (как говорили «грабительские») пошлины на свободную торговлю, введённые федеральным правительством США в XIX веке, возмутили рабовладельцев, которые не видели ничего зазорного в торговле людьми на свободном рынке. Для тех, кто считал допустимой работорговлю, запрет на неё был также неприемлем, как ограничение торговли промышленными товарами. (Освобождение рабов было крупнейшей в истории Америки национализацией, потому что стоимость рабов превышала стоимость всей американской промышленности в четыре раза.) Корейский лавочник, вероятно, тоже считал в 1980-е годы, что обязанность вернуть деньги за товар – это неоправданный правительственный произвол, ограничивающий свободу рынка.

Такой же конфликт ценностей лежит за современными дискуссиями о свободной торговле и справедливой торговле. Многие американцы уверены, что Китай торгует свободно, но нечестно. Они полагают, что китайцам платят слишком мало и заставляют их работать в нечеловеческих условиях, а значит, китайская конкуренция – нечестная. Китайцы со своей стороны считают нечестным ограничение продажи продукции, произведённой на их потогонных заводах, как  и ограничение, налагаемое на использование их единственного ресурса, имеющегося у них в изобилии – дешёвую рабочую силу. Проблема в том, что невозможно объективно определить «неприемлемую зарплату» или «нечеловеческие условия». В мире существует огромная разница в экономическом развитии и условиях жизни. Естественно, что голодная американская зарплата в Китае выглядит весьма даже хорошей (10% от средней зарплаты в США), а в Индии и вовсе царским жалованием (2% от зарплаты в США). Большинство сторонников справедливой торговли в США не стали бы покупать и продукты, произведенные их дедами, работавшими длинные смены в нечеловеческих условиях. В начале ХХ века средняя рабочая неделя в США составляла 60 часов. В 1905 году Верховный суд признал неконституционным закон штата Нью-Йорк, ограничивающий рабочий день пекарей до 10 часов в день. Судьи записали, что закон «лишает пекарей свободы работать столько, сколько они хотят».

Всё это по поводу морали и политики. Хотя они и определяют нашу экономику, экономической науке здесь нечего сказать по существу. И это не означает, что надо вдаваться в релятивизм. Мы не можем обеспечить китайцам американских зарплат и шведских условий труда, однако мы можем многое сделать для улучшения их жизни. (Ведь американский рабочий класс сейчас живёт в Китае.)  Да и многие китайцы не принимают сложившейся системы и борются за улучшение условий труда и повышение зарплат. И здесь тоже нечего делать экономической науке, во всяком случае, свободнорыночной экономической науке, которая неспособна «научно» подсчитать, какая должна быть заработная плата в Китае.

Мы больше не Франция

В июле 2008 года, когда экономика США уже галопом неслась к обрыву, американское правительство влило в прогоревшие гиганты рынка недвижимости Фанни-Мей и Фреди-Мак 200 миллиардов долларов. Тогда бывший бейсбольный пинчер и сенатор из Кентукки Джим Баннинг выдал фразу, которая запомнится больше, чем вся его политическая карьера: «Такое может случится только в социалистической стране, вроде Франции».

Франция была для него плохая, но уже 19 сентября 2008 года лидер его собственной партии, президент США Джордж Буш превратил любимую Америку сенатора Баннинга в «Империю зла». Согласно озвученному президентом плану (позже названному Программой спасения проблемных активов TARP), правительство влило в финансовый бизнес уже 700 миллиардов долларов налогоплательщиков, чтобы выкупить «радиоактивные ценные бумаги», подведшие мировую финансовую систему на грань катастрофы. Буш, правда, не признался, что стал социалистом. Наоборот, он заявил, что это просто продолжение американской традиции свободного предпринимательства, «базирующееся на убеждении, что государство вмешивается в дела рынка лишь тогда, когда это необходимо». Просто национализация львиной доли финансового сектора была одной такой необходимой мерой. Заявление Буша – это хрестоматийный пример политической демагогии. Одно из крупнейших в истории вмешательств государства в дела рынка было представлено рядовым рыночным мероприятием. Вместе с тем, Буш сказал правду о свободно-рыночном капитализме – он вполне совместим с государственным контролем.

В любом рыночном механизме нет ничего научного. Как и в попытках его изменить – это вопрос идеологический и политический, а вовсе не восстание против науки. В точности, как легитимны и попытки защищать существующие механизмы. Вся история капитализма – это история борьбы за переделы рынка. Более того, вся история капитализма показывает тенденцию уменьшения влияния рынка, а не наоборот. Многие сферы человеческой жизни остались за пределами рынка –личная жизнь, государственная служба, выборы, судебные решения, университеты и большая часть медицины. Хотя и здесь наблюдаются попытки приватизировать и коммерциализировать, покупать голоса, приватизировать госсектор, подкупить чиновников, судей или избирателей, либо легальным путём, через судебные иски, спонсирование политических партий и т.д. Однако, несмотря на то, что движение идёт в обе стороны, ясно, что основное направление — вытеснение свободно-рыночной экономики. Появляется всё больше законов, регулирующих свободу торговли, чем даже несколько десятилетий назад. Сегодня куда более жёстко регулируется кто и что может производить, как обязан производить (скажем, ограничения на загрязнение среды) и как должен продавать (например, законы о маркировании товаров, о возврате и т. д.).

Рыночная экономика не побеждала естественным образом. Американцы воевали в Гражданскую войну за или против свободы работорговли (хотя и пошлины были важной причиной войны), Британская империя воевала в Китае, чтобы сделать свободной торговлю опиумом. Ограничения детского труда было достигнуто трудом социальных реформаторов и активистов. Введение рыночной системы в госслужбе было встречено ожесточённым сопротивлением со стороны политических партий, которые используют госслужбу для покупки голосов и вознаграждения своих активистов. Если там удалось навести порядок, то не благодаря приватизации, а благодаря общественным активистам, электоральным реформам и изменениям порядка приёма на работу.

Осознание факта, что рынок не может быть определён объективной наукой, даёт понимание того факта, что экономика – это не наука, вроде физики или химии, а общественно-политическая, идеологическая дисциплина. Свободно-рыночные экономисты хотели бы, чтобы мы поверили, что их утверждения правильны потому, что они научны. Однако, что это за наука, неспособная определить предмет своего изучения?

Некоторые сопротивляются новой регуляции, утверждая, что законы несправедливы и свободно-рыночная экономика неприкосновенна. Они борются за ликвидацию существующей регуляции, требуют расширить рынок на все сферы жизни. Это значит, что богатым надо дать больше силы по принципу, один доллар – один голос. Именно так, как работает рынок. Если свободно-рыночные экономисты заявляют, что определённые ограничения и регуляции нельзя вводить из-за того, что они ограничивают свободу, то тем самым они выражают не рациональную научную истину, а идеологическое мнение. Они внушают нам, что их идеология на самом деле не идеология, в то время, как все другие замутнены идеологическими предубеждениями. Разбить иллюзию о том, что рынок якобы объективен – это первый шаг понимания капитализма.

Авторизованный перевод и примечания — Михаэль ДОРФМАН

Другие главы книги «23 вещи, которые тебе не рассказывают про капитализм»:

(2) Компании не должны работать в интересах их владельцев;

(3) Большинство людей в богатых странах платят больше, чем они должны бы;

(4) Стиральная машина изменила мир больше, чем Интернет;

(5) В США нет высокого уровня жизни;

(6) Что богатые богатеют, ещё не делает всех нас богаче;

(7) Люди в бедных странах более предприимчивы, чем в богатых;

(8) Больше образования само по себе не сделает страну богаче;

(9) Что хорошо для General Motors не обязательно хорошо для Америки;

(10) Мы достаточно умны, чтобы оставить вещи рынку.