Михаэль ДОРФМАН
Законы классовой борьбы никто не отменял. Десятилетие нарастания рабочего движения в Египте даёт ключ к пониманию происходящей там революции.
Удивительные вещи происходят, когда мы сталкиваемся с событиями на Ближнем Востоке. Случается встреча арабских королей или президентов. Под кадры, показывающие, как они целуются, наш обозреватель тебе подробно расскажет всё, что было, что есть и что будет, кому эта встреча нужна, чем закончится, какие будет иметь последствия и во что это для нас выльется. Арабы же тем временем кончают целоваться, степенно следуют пить кофе и вести, как положено, неторопливую церемониальную беседу обо всём на свете, старательно не касаясь того, ради чего они на самом деле собрались. А тут не встреча королей и шейхов, а революция, как в Египте.
Обозревателям и наблюдателям следует смотреть за развитием событий. Серьёзные наблюдатели так и делают, а вот несерьёзные… Те уже пустились в рассуждения о том, кто за кем стоит, сидит и даже лежит. Уже версий двадцать попадалось, результатом чьего именно заговора стали события в Египте. Причём начинают обычно с глубокомысленно-заговорщического «ну мы-то с вами понимаем, что…», а заканчивают злобным «и тут у них, гадов, всё схвачено!» Весь такой «анализ» и выливается в беспочвенные рассуждения о том, кто за кем стоит, сидит и даже с кем лежит.
Очень трудно примириться с тем, что мир перестал быть линейным, что заработали разнообразные сетевые формы организации, отличные от привычных пирамидальных иерархий. Ещё трудней отказаться от привычно схемы понимания действительности всего по одной оси – между личностью и государством, мол, чем больше прав личности, тем более развито либерально-демократическое общество, а чем больше государство забирает, тем больше уклон в сторону тоталитаризма. А жизнь куда сложнее этой схемы. Другие субъекты тоже активно влияют на жизнь обществ, государств, а то и всего мира – семья, клан, община, племя, религиозная конфессия, профсоюз, социальный класс. Есть и иные, негосударственные игроки – транснациональные корпорации, NGO (негосударственные и некоммерческие организации), церкви и ещё много чего. И эта многокультурная, многоукладная жизнь не вписывается в примитивные схемы.
Отличительная особенность движений последнего времени – от сопротивления в Афганистане до нынешней революции в Египте – заключается в том, что у них нет чёткой иерархии и заметных лидеров. Представители внепарламентской оппозиции в Египте говорят со СМИ. Однако они не играют большой роли в организации протеста. Ни «левая» партия «Тагамму», ни неолиберальная «Вафд» не поддержали демонстраций 25 января. Даже крупнейшая политическая оппозиционная сила «Братья мусульмане» не участвовала в первых демонстрациях. Безо всякой охоты МБ рекомендовали своим сторонникам выйти на улицы лишь 28-го, понимая, что народ, так или иначе, пойдет на пятничную молитву и окажется в гуще демонстрантов.
Новая технология, несомненно, помогла развитию событий. Однако приписывать весь успех передачам Аль-Джазиры и социальным сетям Web 2.0 тоже неверно. Аль-Джазира вещает в Египте с 1996 года, сотовая связь, которая использовалась для организации протеста куда шире, чем интернет, имеется в Египте с 1998-го, а в разгар событий 28 января по всему Египту уже не было интернета и сотовой связи. Да и в отличие от жестокого подавления свободы слова в Тунисе, режим Мубарака сочетал жестокие силовые методы с послаблениями, давал ограниченные возможности высказать оппозиционные взгляды и критику.
Власть не препятствовала общественной мобилизации по некоторым спорным темам, а именно: поддержка Второй палестинской интифады в 2000-2002 годов, протест против американской интервенции в Ираке, движение «Кифайя» («Хватит!») требовавшего от Хосни Мубарака не баллотироваться в 2006 году, и ещё более широкое движение за независимость судебной системы весной 2006 года. Замечательный арабист и проницательный обозреватель Ксения Светлова в начале событий писала, что непонятно, то ли «уже началось», то ли это власти выпускают пар.
Точно предсказать, когда в Египте начнётся, не мог никто. Даже во время революции в Тунисе, большинство обозревателей писало, что Тунис — не Египет. Администрация Обамы, любящая щегольнуть модным выражением, вроде game changer (тот, кто меняет правила игры), пропустила момент смены игры в Египте, как профукала и возможности социального улучшения, открывшиеся во время глобального экономического кризиса. Эту точку зрения озвучил Нисим Николас Талеб, прославившийся теорией неожиданных событий, которые он назвал «чёрными лебедями». Талеб считает, что американцы поставили на Мубарака, финансировали его в течение всех 30 лет, и он стал «слишком большим, чтобы упасть». Единственный для американцев выход – спасти режим вопреки желанию самих египтян. Это может помочь Мубараку выиграть немного времени, но вряд ли спасёт американцев от следующего разочарования.
По мнению ведущего специалиста по рабочему движению в Египте Джоэля Бейнина, куда более важную роль в создании революционной ситуации в Египте создали две тенденции – ускоренное введение свободно-рыночной экономической модели с 1991 года и рост независимого рабочего движения в ответ на эту политику. Ускоренное введение свободно-рыночной корпоративной модели быстро обогатило богатых, вызвало процветание небольшого среднего класса. Транснациональные корпорации обратили внимание на 80-миллионный египетский рынок. Однако была и обратная сторона: ликвидация большинства социальных завоеваний авторитарной, но всё же популистской насеровской революции. 40% египтян живёт ниже черты бедности. Цены на топливо и еду подскочили, и большинство белых и синих воротничков больше не могли содержать семью. Ещё хуже положение с молодёжью, особенно городской и образованной.
Неудивительно, что вместе с ненавистным министром внутренних дел Мубарак отправил в отставку и политиков «новой школы» (как их прежде называл сам Мубарак), неолиберальных свободно-рыночных фундаменталистов – министров торговли, промышленности, инвестиций, связи и финансов. Этот шаг вызвал недоумение во всех ведущих западных экономических СМИ (общее мнение подытожил маститый John Defterios на Market Place Middle East CNN) и резкое падение кредитного рейтинга Египта. Oднако Египет не Ирландия и даже не Греция. Мубараку сейчас не до жиру, тем более не до кредитного рейтинга.
Сломать барьер страха помогло возникновение в последнее десятилетие независимых профсоюзов, действовавших вне рамок созданной в 1957 году под контролем правительства Египетской Федерации Профсоюзов. Независимое профсоюзное движение провело множество демонстраций, забастовок, сидячих забастовок. В период с 2004 года, когда Мубарак провозгласил правительство «бизнесменом», более двух миллионов рабочих приняло участие в трёх тысячах забастовок и акций протеста. Больше десятилетия неуклонно нарастала волна рабочего движения. И это даёт ключ к пониманию ситуации в Египте. Именно независимые египетские профсоюзы, как и в Тунисе, стоят за организацией нынешней революционной волны. Зная это, можно не удивляться, почему народ выдвигает экономические лозунги, почему требуют смены режима, а не только отставки Мубарака.
Египетский президент Мубарак поступил, как всегда поступала моя тёща – заявил что уходит, но… пока остался. Чем все закончится, не знает никто. В последние часы из Египта стали поступать противоречивые сведения о том, что армия уходит из городов, и в Каире, Порт-Саиде и Александрии начались схватки между противниками и привезёнными из деревень сторонниками Мубарака. Говорят, Мубарак готовит миллионную контрдемонстрацию. Разумеется, где-то плетутся заговоры, спецслужбы стараются изо всех сил. Однако, когда верхи больше не могут, а низы не хотят жить по старому – это уже не имеет значения.
