Дмитрий ЖВАНИЯ
Идя на открытие 1-го кинофестиваля грузинского кино в Санкт-Петербурге (о котором я узнал совершенно случайно от своего хорошего приятеля – известного кинокритика Михаила Трофименкова), я опасался, что оно станет очередным проявлением того, что я называю «грузинщиной» (непомерного пафоса). Однако в кинотеатре «Родина» собралось немного людей, грузинская диаспора была представлена лишь мамами детей, которые исполнили перед кинопоказом народный танец, кажется, рачвельский (Рача – область в Западной Грузии). Перед зрителями выступил режиссёр фильма «Постояльцы Джако» (который есть в программе фестиваля) Давид Джанелидзе. Его речь была простой и одновременно – интеллигентной. Он сказал, что Санкт-Петербург для грузин – особый город, что он рад приехать сюда после 30-летнего перерыва. Организатор фестиваля, винодел, ресторатор и меценат Гоча Чхаидзе тоже был весьма скромен. Он сообщил, что идеей этого фестиваля он загорелся год назад, когда понял, что очень многие люди в Петербурге хотят смотреть грузинское кино: как старые шедевры, так и новые картины. «Всем моя идея понравилась, её одобрили и руководители Комитета по культуре, и Комитета по внешним связям. И всё же год ушёл на все согласования», – посмеялся Гоча.
Наверное, после того, как организаторам 1-го кинофестиваля грузинского кино в Санкт-Петербурге пришлось познакомиться с работой бюрократической машины, они и решили начать его с немой картины режиссёра Котэ Микаберидзе 1929 года «Моя бабушка». По правде сказать, во время просмотра этого фильма меня начала переполнять гордость за грузинское киноискусство. «Моя бабушка» появилась одновременно со знаменитым «Андалузским псом» Луиса Буньюэля и Сальвадора Дали. Лет 20 с лишним назад, когда я был ещё студентом, один кинокритик, не помню, кто конкретно, заявил на лекции об искусстве Луиса Буньюэля, что в «Андалузский пёс» передаёт «предчувствие гражданской войны в Испании». По правде сказать, я никакого предчувствия гражданской войны в этом кино не заметил. Кстати сказать, и сам Буньюэль отвергал любые социологические интерпретации фильма. При написания сценария он и Сальвадор Дали запретили себе использовать «любые идеи или образы, которые могли бы иметь рациональное объяснение», вспоминал он. «В фильме нет ничего, что бы символизировало что-то. Единственным методом исследования символов, возможно, является психоанализ», – утверждал испанский режиссёр. Мужчина средних лет во время полнолуния, выйдя на балкон, опасной бритвой режет глаз девушке; бедолага тащит рояль с дохлыми ослами в нём и болтающимися священниками под ним, парень с закатившимися глазами и пеной на губах ласкает девичьи грудь и ягодицы, рука с дыркой, из которой вылезают муравьи…Все эти видения в «Андалузском псе», конечно, забавны. Однако, как любил говорить один мой знакомый редактор, «а в чём мысля?»
В «Моей бабушке» Котэ Микаберидзе (которая, ещё раз делаю акцент на этом, появилась на свет одновременно с иконой киноавангарда – «Андалузским псом») есть «мысля». И не одна. И тем интересней, что мысли эти выражены языком киноавангарда. Микаберидзе смело высмеивает вырождение советского госаппарата, его бюрократизм, неэффективность, паразитизм. «Сатирическая фантасмагория, хмурый гротеск, ожившая карикатура – как способ осмеивания и открытия», – написано в одной из рецензий на фильм.
…Без десяти минут восемь. В здании треста сидит охранник в рваной одёжке. Ожидая начальство, он читает учебник политграмоты. Начальство подходит ровно к восьми и рассаживается за огромным круглым столом. За спиной каждого чиновника – дверь с табличкой: «Пред. правления», «Нач. канцелярии», «Главбух», «Канцелярша». На стенах висят плакаты с бодрящими изречениями типа «Кончил дело, гуляй смело», «Нет ничего приятней делового человека», «Не мешать» и другие. Но чиновники ведут себя, как клинические идиоты. «Пред. правления», лысый мужчина лет 50-ти, развлекается, катая по столу игрушечный автомобиль, другой пытается завладеть машинкой, но получает от лысого отпор и нагоняй: «В этом деле заместитель мне не нужен!» Третий плюёт на пол, а точнее – в таракана, который застыл рядом с его ногой — мужчина гадает, любит его или нет, дама сердца. Наконец он попадает-таки слюной в таракана, из чего делает радостный вывод, что дама его любит. Дама стоит под окном, он кидает ей букет бумажных цветов, но она с презрением топчет такой дешёвый знак внимания. Томный мужчина с модными (в те годы, естественно) усиками кидает бумажные самолётики в молоденькую машинистку. Он так заигрывает с девушкой. Но та даёт понять, что все его усилия тщетны. Тогда томный мужчина достаёт пистолет и стреляет себе в висок. На его смерть обращает внимание лишь его сосед, которого незадолго до этого отвергла дама сердца, несмотря на то, что он точно плюнул в таракана. Между двумя чиновниками завязывается драка, они возятся в куче мятой бумаги. Появляется ещё один модник с множеством рекомендаций. Один из чиновников замечает: «Вот это да! С такой протекцией он мог стать директором треста».
Тем временем за дверью правления томятся посетители. Их не пускает на приём тот самый оборвыш, который изучал учебник политграмоты. Появляется рабочий (Акакий Хорава) с бумагой, на которой написано: «Просим выделить на нужды цеха 50 рублей». А чиновниками неожиданно овладел сон. Бумага облетела каждого из них и в итоге сама забралась под сукно. Проходит один день, второй, третий – контора спит. И лишь после того, как эпический рабочий в исполнении Хоравы топнул ногой, чиновники пробудились и лихорадочно заработали. Управделами (Александр Такайшвили), сидя в своём кабинете, беспрерывно курит, а его секретарша спит. Появляются титры: «Когда ничего не происходит, и время может остановиться». Застывает и очередь в кабинет. Но появляется другой титр: «Но не дремлет комсомолия – наша лёгкая кавалерия». Мальчик в пионерском галстуке и шортах бросает в окно треста копьё в виде перьевой ручки и попадает точно в управделами, который превращается в рисованного человечка в стенгазете «Железная метла». Его сняли с должности, и он не находит себе места. Ведь его жена, привыкла жить, ни в чём себе не отказывая, всё, что ей хочется, она достаёт у спекулянтов (узнаём мы из титра). Она счастлива: «У кого ещё такой муж, как у меня?» Она танцует, словно под экстази, не замечая даже повесившегося на люстре супруга. Но когда дочь увидела-таки висящего отца, тот оказывается живым. На вопрос дочки: «Что ты там делаешь, папуся?», он отвечает «Упражняюсь».
Когда жена бюрократа узнаёт, что её муж потерял все привилегии, в частности, остался без служебного автомобиля, её настроение резко меняется. Она, требуя немедленного развода, вышвыривает ставшего не нужным мужа в окно. Тот упал с третьего этажа, но не разбился, а лишь потерял сознание на несколько секунд. Начинаются типичные для немого кино комические гонки. Муж убегает от жены, та от него не отстаёт. В ходе всей этой беготни герой Такайшвили узнаёт от человека, получившего множество рекомендаций (их так много, что они не помещаются в один портфель, и он ходит с двумя), что «всё дело в бабушке». «Найди бабушку. Будь надоедлив. Будь нахален. Итого: устроишься» – получает бывший управделами инструкцию от более удачливого коллеги. Его не смущает явная абсурдность этой инструкции (а нас она заставляет недоумевать). Но, видимо, «бабушка» на жаргоне бюрократов – это высокопоставленный человек, чья рекомендация позволяет получить тёплое место. Во всяком случае, никакой бабушки на экране мы не видим, а бывший управделами бежит в какое-то учреждение, где на входе стоит статуя обнажённого мавра, которая время от времени оживает. Бывший управделами врывается в кабинет высокого начальника, доводит его до белого каления, но получает-таки пакет с рекомендацией. Его жена сразу меняет своё поведение, теперь она умоляет мужа простить её, а заодно записывает на рулоне бумаге, что ей необходимо купить в ближайшее время на чёрном рынке. Каким же было великим разочарование проштрафившегося бюрократа, когда новый управделами, а им после долгой смены руководителей стал рабочий в исполнении Хоравы, извлёк из конверта лист бумаги, на котором написано: «К тебе с этим письмом явится один мерзавец, который своей настойчивостью довёл меня до белой горячки. Гони его к чёртовой матери! С комприветом, твой друг…» Рабочий смеётся богатырским смехом, все просители его поддерживают – тоже смеются. Внезапно пролетарий перестаёт смеяться. Комкает «протекцию», бросает её в бюрократа-прохвоста и ударяет кулаком по столу. Бюрократ теряет сознание, а все просители разбегаются из учреждения, словно нечистая сила при восходе солнца…
«Многочисленные трюки режиссёр использовал умело, со вкусом, технически безукоризненно. С начала и до конца он выдержал ритм, органичный для комедии этого типа. Щедрой и буйной фантазии режиссёра были явно тесны рамки игрового фильма. И он включил в него элементы мультипликации. Рисованные человечки, которые живут под кроватью в доме того, кто ищет “бабушку”, оказываются его соседями по коммунальной квартире, они немедленно разносят известие об его увольнении со службы. Оживали детские игрушки и включались в семейную ссору между мужем и женой. Котэ Микаберидзе первым в грузинском кинематографе использовал в фильме объёмную мультипликацию. Условные декорации, контрастные свето-теневые эффекты, вывернутые ракурсы. Форма фильма была гранично-заострённой. Естественно и игра актёров была отмечена условностями. Движения были неловкими, механическими, как у марионеток», – читаем мы в рецензии (её авторство я так не смог установить). Как заметил известный кинокритик Михаил Трофименков (который, как я, впервые познакомился с «Моей бабушкой» на Первом фестивале грузинского кино в «Родине»), Микаберидке использовал все приёмы киноавангарда того времени. «Моя бабушка» великолепно ложится на джазовые вариации. Так, в показ фильма в «Родине» проходил под великолепное живое исполнение музыки эксцентричного Олега Каравайчука.
Показ «Моей бабушки» в СССР был запрещён. Цензоры решили, что это – «антисоветская картина» с «троцкистским отношением к загниванию советской системы». В принципе, цензоры были правы. Вся система управления в «Моей бабушке» показана как абсурдная, где всё решает «бабушка» — мохнатая рука. Следящие за верностью генеральной линии не могли этого не заметить. Тем более, что в 1929-м борьба с Левой оппозицией, исключённой из большевистской партии на её XV съезде, ещё не закончилась. «Враг пролез через бюрократическое окно», – били в набат левые большевики. В феврале 1929 года Льва Троцкого, лидера Левой оппозиции, выслали из СССР на турецкий остров Принкипо, а с июля 1929 года в Париже начал выходить троцкистский «Бюллетень оппозиции». Вскоре внутри партии появились другие антисталинские фракции, группа Николая Бухарина, а затем – «Союз марксистов-ленинцев» Мартемьяна Рютина, который, надо отметить, был активным борцом с Левой оппозицией, но после стал резким критиком Сталина.
И действительно, когда смотришь, как в «Моей бабушке» истерично танцует жена бюрократа, безумно счастливая (в прямом смысле) оттого, что ей удалось «всё достать у спекулянтов», невольно вспоминаешь то, как Троцкий описывал бюрократическое вырождение советской системы: «Лимузины для “активистов”, хорошие духи для “наших женщин”, маргарин для рабочих, магазины-“люкс” для знати, вид деликатесов сквозь зеркальные витрины для плебса, — такой социализм не может не казаться массам новой перелицовкой капитализма. И эта оценка не столь уже ошибочна. На фундаменте “обобщенной нужды” борьба за необходимые предметы существования грозит воскресить “всю старую дребедень” и по частям воскрешает её на каждом шагу».
Надо отметить, что в Грузии было немало сторонников Левой оппозиции: Буду Мдивани, Сергей Кавтарадзе, Котэ Цинцадзе и другие. Так что цензорам было из чего обеспокоиться. К счастью, создателям «Моей бабушки» повезло. Репрессии их обошли стороной. Котэ Микаберидзе преподавал в актёрской школе Госкинопрома Грузии, в 1945-м ему дали звание Заслуженного деятеля искусств Грузинской ССР, а сценарист Георгий Мдивани продолжал писать пьесы и сценарии (так сценарии к знаменитым фильмам о Бровкине написал именно он). Но «Моя бабушка пролежала» на полке до 1976 года. В 1976-м её восстановили. Тем, кто это сделал, посчитали, что фильм «и сегодня может бороться с некоторыми, ещё не изжитыми нашим обществом, порочными явлениями». Однако эти «порочные явления» в итоге полностью разложили советское государство и перекочевали в современность. В зале, на показе фильма в рамках Первого фестиваля грузинского кино в Санкт-Петербурге, сидела сотрудница комитета по внешним связям Администрации Санкт-Петербурга. «За эти годы ничего не изменилось! Всё так и есть, как в “Моей бабушке”», – сказала она после того, как включили свет.
