Улица – лица!

Дмитрий ЖВАНИЯ

Что нуждается в срочной модернизации, так это наше городское публичное пространство. Его можно охарактеризовать одним словом — мрак. Грязь, унылая реклама, однотонный людской поток. Однако есть решение, которое позволит сделать городское пространство более оптимистическим и бодрящим — умелое применение стрит-арта.

Реклама против гения места

Если взять исторический центр Санкт-Петербурга, то его среда действует на человека благотворно благодаря красоте, а точнее — стильности его рядовой застройки (которая разрушается нынешней городской властью) и перспективам. Однако вид центра портит реклама.

«В последнее время наблюдается процесс потери Невским проспектом роли главной улицы, — справедливо отмечает депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга Алексей Ковалёв («Справедливая Россия»), предлагая поправку в закон о Правилах землепользования и застройки, по которой Невский проспект и прилегающие к нему кварталы должны были стать особой территорией. — Это проявляется в том, что многие объекты торговли и обслуживания, всегда традиционно располагавшиеся здесь и формировавшие его лицо, постепенно исчезают и уступают место другим, в том числе таким, которые могли бы располагаться в любом другом месте города, нивелируя тем самым особенность Невского проспекта. Среди новых объектов обслуживания на Невском проспекте есть и такие, которые теперь не рассчитаны на массового потребителя: дорогие бутики, где ждут единичного покупателя, а для другой публики эти объекты превратились в закрытые, омертвелые зоны. Таким образом, происходит нежелательное изменение специфики среды Невского проспекта».

Ковалёв утверждает, что необходимо сохранять не только архитектурное наследие центра, но и его дух (genius loci — гений места), иначе и архитектурное наследие будет разрушаться. Ковалёв настаивает, что необходимо жёстко зафиксировать предназначение того или иного объекта на Невском проспекте. Иначе продолжится процесс сноса старых зданий на Невском, чтобы потом в воссозданных зданиях появились современные универмаги с огромными витринами и стеклянными надстройками. По мнению Ковалёва, на Невском проспекте должны располагаться такие учреждения, которые бы укрепляли имидж Петербурга как культурной столицы: театры, музеи, выставочные залы, библиотеки, лектории, дома творчества, образовательные учреждения, жилые дома, офисы государственных структур, а также общественных и некоммерческих организаций. Но предложенная Ковалёвым поправка не прошла в ЗакСе.

Весной 2009 года  думские единороссы Светлана Журова (вице-спикер) и Григорий Ивлиев (председатель комитета по культуре) вынесли на рассмотрение нижней палаты федерального парламента поправки в федеральный закон 73-ФЗ «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации», которые ограничивают размещение наружной рекламы на домах-памятниках. По мнению авторов инициативы, реклама, размещённая на памятниках, уродует здания и панорамы. На январь 2011 года поправки так и не приняты «медвежьим» большинством Госдумы. Видимо, думцы, понимая, чья реклама уродует здания (в частности, в Санкт-Петербурге), не хотят портить отношения с этими рекламодателями.

Реклама в центре тоже должна поддерживать тот самый genius loci, о котором писал депутат Ковалёв. Такие рекламные щиты висят, например, на доме номер 1 по Большой Подьяческой, над которым сейчас нависла угроза сноса — стилизация под купеческий стиль начала ХХ века. В принципе, реклама может быть частью стрит-арта. Не раздражать глаз, а стать органической частью городской среды. Как парижские надписи Café — они воспроизводятся даже в театральных декорациях.

Заборная литература и живопись

Что касается брандмауэров — глухих стен в центре Петербурга, то есть разные мнения, стоит ли их украшать или нет. «Когда шли по каналу Грибоедова и увидели, что на брандмауэре старого здания нарисована какая-то фигня – мы решили, что здесь это совершенно не смотрится. Ведь Петербург — это регулярный мегаполис, он имеет лицо совершенно конкретного века. В Париже, а Петербург чем-то похож на Париж, есть группа художников, которой город отдал торцы зданий, но они делают очень сложные работы, а не какой-то лубок», — сказала в беседе с Артелью аналитиков московская художница Наталья Гец, участница арт-объединения «Комки и палки», одна из организаторов проекта «Атомстритарт» в рамках программы «Чистая энергия».

Наверное, она права. Бессмысленный авторский тэг на брандмауэре строгого петербургского дома — пример негативного внедрения в публичное пространство. Как и надпись «Маша (Петя, Вася, Лена), я тебя люблю» на заборе (или асфальте) перед заветными окнами. Однако креативные решения ещё никогда нигде не вредили. Если на том же брандмауэре изобразить мышей, которые в страхе вылезают из вентиляционной трубы, или трубочистов, или промышленных альпинистов (их изображения будут напоминать, что снег с крыш должны скидывать профессионалы, а не кто попало), то петербургские крыши приобретут новый вид. Люди будут смотреть вверх и улыбаться. (Правда, зимой в Петербурге глазеть на крыши небезопасно.)

По мнению современного петербургского стрит-артиста, известного как Solea, «вандализм — это то, что не несёт художественной ценности, а просто уродует здание». «Всегда нужно задумываться, как рисунок будет смотреться в среде. Украсит ли он стену или наоборот?»-  считает он.

Здесь уместно вспомнить как творчество знаменитого и таинственного англичанина Бэнкси, так и призыв русских футуристов, брошенный в массы вскоре после Октябрьской революции. «Товарищи и граждане, мы, вожди российского футуризма — революционного искусства молодости, объявляем:

1. Отныне вместе с уничтожением царского строя отменяется проживание искусства в кладовых, сараях человеческого гения — дворцах, галереях, салонах, библиотеках, театрах;
2. Во имя великой поступи равенства каждого перед культурой, Свободное Слово творческой личности пусть будет написано на перекрестках домовых стен, заборов, крыш, улиц наших городов, селений и на спинах автомобилей, экипажей, трамваев и на платьях всех граждан;
3. Пусть самоцветными радугами перекинутся картины (краски) на улицах и площадях от дома к дому, радуя, облагораживая глаз (вкус) прохожего. Художники и писатели обязаны немедля взять горшки с красками и кистями своего мастерства иллюминовать, разрисовать все бока, лбы и груди городов, вокзалов и вечно бегущих стай железнодорожных вагонов… Пусть улицы будут праздником искусства для всех!» — писали Владимир Маяковский, Давид Бурлюк, Василий Каменский в «Манифесте №1 «О демократизации искусств (заборная литература и площадная живопись)» («Газета футуристов». — М., 15 марта, 1918 г.)

Кое-кто в Санкт-Петербурге пытается реализовать призыв футуристов. Так, на глухой стене дома №19 на углу Коломенской улицы и Свечного переулка изображён огромный Че Гевара.

Solea, фактически повторяя положения футуристического манифеста 1918 года, говорит, что в стрит-арте его привлекает именно его демократичность: «Рисунок на стене увидит любой прохожий. Стрит-арт — это не закрытое искусство, не запертое в галереях. Не искусство для избранных. Обычный человек может свободно реагировать на рисунок. Позитивно или негативно. Хотя, мне кажется, что, если рисунок сделан с душой, то это должно вызывать позитивный эмоциональный отклик».

Трамвай как искусство

Однако стрит-арт — это не только рисование на стенах и удачная реклама. Это любое неожиданное, но органичное внедрение в публичное пространство города. Так, в Париже есть станция  метро, где ступеньки выполнены в виде клавиш и, если на них наступить, они издают свой звук. Детей с этой станции приходится уводить едва ли не силой. Пример великолепного стрит-арта — недавняя акция балкарских старейшин на Манежной площади, требующих исполнения российских законов на территории их республики. Засыпанные снегом бородатые старики в бурках у стен древнего Кремля смотрелись великолепно.

Ретро-трамвай на улицах исторического центра Петербурга (или любого другого старого города) — тоже стрит-арт. К сожалению, в российских столицах трамвай безжалостно уничтожают власти, лишая их жителей не только экологичного транспорта, но и ощущения истории. А вот в столице Португалии Лиссабоне, трамвай — неотъемлемая часть городского пейзажа. Без старого стильного трамвайчика Лиссабон представить невозможно.

Кроме того, под современное понятие стрит-арт подпадают традиционные театрализованные шествия, например, карнавал в Рио-де-Жанейро или шествие на День волхвов в Испании, а также массовые религиозные практики, например, Санта Семана в испанской Севилье или сицилийском Палермо, когда члены церковных общин выходят на улицы в средневековых нарядах. В России эта традиция, к сожалению, утеряна, и все попытки возродить её выглядят жалко. Не воспринимать же всерьёз народные гуляния «а ла рюс» со скоморохами. А петербургский карнавал на День города больше напоминает демонстрацию 1 мая в позднесоветский период, только вместо портретов членов политбюро участники шествия несут плакаты с логотипами брендов и предприятий-спонсоров.

ЗАТО и стрит-арт

Если на крышах домов в историческом центре Петербурга не появятся изображения мышей и альпинистов, восприятие центра Петербурга человеком от этого не сильно проиграет. Главное, чтобы исторический центр не застраивали дальше стеклянными зданиями в виде гранёного стакана. Другое дело спальные районы с их унылой архитектурой. Собственно стрит-арт и появился как ответ на архитектурный минимализм городов и кварталов, построенных после второй мировой войны.

Очень интересный опыт применения стрит-арта в послевоенных городах получила группа московских художников «Комки и палки»: Наталья Гец, а также Наталия и Сергей Миронычевы. Они работали не где-нибудь, а в закрытых городах атомной отрасли, и не с кем-нибудь, а с простыми детьми. (Участвуя в Кронштадтском экологическом арт-фестивале в начале сентября 2009 года «Комки и палки» сделали копию портрета композитора Модеста Мусоргского работы Ильи Репина из мусора.

«Комки и палки» предпочитают «работать с детьми не испорченными художественным образованием» потому что «наше художественное образование — очень жёсткое, дети после художки очень зажаты — они по два часа боятся начать что-либо делать, так как боятся ошибиться».

Закрытые города они выбрали для своего эксперимента по той причине, что «история в них более концентрирована», и «дети там другие». С точки зрения Владимира Миронычева, сейчас «пропадает адаптация истории в монументальное искусство», а «этим нужно заниматься».

Конечно, первыми, кто откликался на призыв художников порисовать на улицах, были юные граффитисты. «Конечно, все эти маленькие граффитисты — фетишисты, — объясняет Наталья Гец. — Им обязательно нужна вся эта эстетика — громкая музыка, даже рисуя кисточкой, они обязательно надевали респираторы, как если они рисовали баллончиками. Но если правильно направить подростковое желание, а граффитисты — это в основном мальчики, и это связано с физиологией – им хочется изрисовать всё вокруг — пометить, то можно получить удивительные вещи. Все эти широкоштанные подростки просто хотят высказываться. Хотят быть модными и современными. Когда предлагаешь им человеческую тему, они с удовольствием за неё берутся. Они не экстремисты и не вандалы».

«Мы раскладывали книжки с Бэнкси и со всеми друзьями, но говорили: «Он уже это сделал, он эту нишу забил, а вы-то что сделаете?» — дополняет Наталия Миронычева. — Мы не противники граффити. Но мы хотели адаптировать монументальное искусство к подростковой эстетике. И самим детям планку поднять. Чтобы они смотрели, прошу прощения, не на Бэнкси, а на Джотто».

Но подростков вдохновлял всё же не средневековый итальянец, а каталонец начала ХХ века Жуан Миро. Гвоздём проекта было написание на большой стене в каждом ЗАТО (закрытое административное территориальное объединение) слогана «Страна Росатом». Каждая буква, полтора на два метра, символизировала тот или иной ЗАТО или город, где находится АЭС. Причём дети рисовали образ не того города, в котором живут, а другого — о котором знали только то, что это тоже ЗАТО.

Кстати, ЗАТО преуспевают по части стрит-арта. Как рассказала на конференции «РОСАТОМ — территория культуры», которая проходила в Петербурге в середине декабря 2010 года, директор галереи «Арт-Яр» Дина Гурарий, в ЗАТО постоянно проводятся различные художественные и скульптурные симпозиумы, в рамках которых художники и, в особенности, скульпторы внедряются в публичное пространство, воздвигая, например, скульптуры из металлолома и других подручных материалов. Конечно, самим фактом изготовления скульптуры из металлолома сейчас трудно кого-либо удивить. Важно то, что в ЗАТО не закрывают их в галереях, а внедряют их в городской ландшафт, который далеко не всегда отличается изысканностью стиля. Приблизительно тем же самым в Ставрополе пытается заниматься художник Василий Чуйков.

Политические послания

Время от времени в художественной среде и в масс-медиа возникает спор, считать ли политические арт-акции искусством или нет. Если граффити или перфоманс на улице лишены политического смысла — это искусство, а если они такой смысл имеют, то это пропаганда — считают некоторые эстеты. По правде сказать, предмет спора удивляет. Искусство ХХ века было насквозь политизированным, начиная с футуризма. И почему бы этой традиции не продолжиться?

Тот факт, что политизированным стрит-артом в основном занимаются не профессиональные художники, а политические активисты, принципиального значения не имеет, так как стрит-арт сам по себе и призван стереть грань между художником и зрителем. Так, примерами остроумного стрит-арта можно назвать акции Движения сопротивления имени Петра Алексеева. В особенности их перфоманс «Экстремист», когда активисты, переодетые охранниками (использование милицейской формы запрещено), выявляли в толпе подозрительного человека, похожего на экстремиста (эту роль тоже выполнял активист), хватали его и тащили к конструкции, которая напоминала средневековое пыточное приспособление. У приспособления стоял судья в средневековом балахоне и зачитывал обвинение: «Этот человек сомневается в правильности политики президента и правительства, а значит — он экстремист. Наказать!». Несчастного запихивали в пыточный хомут и уводили с позором. Начало перфоманса повергало невольных зрителей в шок или наоборот, приводило в лихорадочное возбуждение. Так, всегда находились активные пенсионеры, которые пытались помочь «дружинникам» задержать злодея. Затем, когда публика понимала, что это шутка, она расслаблялась и смеялась, а некоторые граждане даже добровольное залезали в пыточный хомут, чтобы их сфотографировали в таком виде.

Политическая акция, выполненная в виде небольшого представления не так сильно напрягает обывателя. А главное, позволяет быстрей достучаться до его сознания, что собственно и составляет цель любой политической акции. В то время как люди с суровыми лицами и стиснутыми ртами — хороши для газетного фото на полосе «Политика». Но обывателя такие люди пугают.

В конце концов, акция националистов и футбольных фанатов на Манежной площади 11 декабря — тоже стрит-арт. Перекрытие этой публикой Ленинградского проспекта в Москве менее активно обсуждалось в традиционных СМИ и блогах, так как оно не предоставило чарующей картинки. А акция 11 декабря такие картинки предоставила. Когда на фоне Кремля взлетает ракета, оставляя за собой хвост из чёрного дыма, это ещё воздействует на эстетическое восприятие. Положительно или отрицательно — не в этом суть, главное, что воздействует. А шествие по дороге с криками «Русские, вперёд!» — это банальность.

Вы можете не интересоваться политикой, но политика обязательно заинтересуется вами. Тот же петербургский стрит-артист Solea — весьма политизированный художник. Он и его товарищи по арт-группе TDF в устье Смоленки на Васильевском острове нарисовали гигантского кита, чтобы выразить протест против уничтожения этого морского млекопитающего. «Это уже идея, преподнесённая художественным образом. Думаю, такие вещи воспринимаются людьми на более глубоком уровне. Оказывается нервная система китов гораздо сложнее человеческой, а человек при этом считает себя вправе уничтожать и использовать их», — говорит он.

Solea использует разные религиозные образы вне религиозного контекста. «Например, в рамках TDF, понятие Апокалипсиса перенесено на современное общество потребления, его коллапс», — говорит художник.

В последнее время ведётся много споров по поводу деятельности арт-группы «Война»: искусство это или провокация. А разве больше 150 лет одно не дополняет другое? Эдуард Мане, рисуя двух одетых мужчин рядом с полностью обнажённой девицей, прекрасно понимал: то, что он делает — это провокация. Чтобы попасть в зал, где дадаисты впервые выставили свои работы, нужно было пройти через мужской сортир. Это вызвало ярость публики, которая разрушила все экспонаты. Перечислить все примеры провокативности искусства ХХ века невозможно, слишком много их было. В конце концов, жёлтая кофта Владимира Маяковского — это тоже провокация в серой толпе. Искусство должно заставлять людей задуматься. А разве не заставляет задуматься провокационное  граффити: «Нашёл смысл жизни. И что?».

Но деятели политического стрит-арта должны, конечно, учитывать особенности обитателей пространства, в котором провокация совершается. Иначе их провокация не достигнет цели, не станет толчком процесса осмысления обывателями своей собственной жизни. «То, что сделала «Война» с мостом (художники нарисовали гигантский фаллос, который встал в результате развода моста – Д.Ж.) — это откровенный гэг (от англ. gag — шутка, комический эпизод — Д.Ж.). Для восприятия этого нужна культурная прививка. Скажем, человек из Удомли этот гэг не поймёт, точнее, поймёт совершенно иначе. Эта фишка работает только в больших городах, где много всякой экзальтированной интеллигенции. Если в Лондоне и Петербурге это пройдёт, то в маленьких городах — нет. Там нет такой жёсткой капитализации, там люди другие, они гораздо мягче», — считает Владимир Миронычев.

Так или иначе, стрит-арт делает жизнь человека ярче. И чем удачней будет его применение, тем жизнерадостней и дружелюбней будут люди на улицах. А то ведь, как в последний путь идут.

Фотогалерея Стрит-арт в городах мира.