Товарищ Троцкий с отрядом флотским

Дмитрий ЖВАНИЯ, кандидат исторических наук

Продолжение. Начало: «Красная армия и химеры добровольчества»

День Красной армии следует отмечать либо 15 января, либо 29 июля. 15 января 1918 года Совет Народных Комиссаров принял декрет о создании РККА, а 29 июля того же года советское правительство утвердило предложенный за три дня до этого наркомвоенмором Львом Троцким декрет «Об установлении  всеобщей воинской повинности трудящихся и о привлечении соответствующих возрастов буржуазных классов в тыловое ополчение».

Во главе Красной армии Троцкий встал в марте 1918 года. 28 марта его назначили председателем Высшего военного совета, образованного 1 марта; а в апреле — народным комиссаром по морским делам. Правда, ещё до декрета о всеобщей воинской повинности ВЦИК объявил призыв всех рабочих и не эксплуатирующих чужого труда крестьян в 51 уезде Приволжского, Уральского и Западно-Сибирского военных округов, а кроме того, было признано необходимым призвать рабочих в Петрограде и Москве. Вскоре призыв в ряды Красно Армии был распространён и на командный состав. Наконец, декретом от 29 июля всё военнообязанное население страны в возрасте от 18 до 40 лет бралось на учёт, и устанавливалась конская повинность. «Эти декреты, — отмечает военный специалист Н. Е. Какурин, — определили собою значительный рост вооружённых сил Республики, вливавшихся в уже готовые для них рамки». Уже к 15 сентября 1918 года численность Красной Армии увеличилась до 452 509 человек (1).

«В Калужской губернии, Воронежской или Рязанской десятки тысяч молодых крестьян не являлись на первые советские призывы. Война шла далеко от их губерний, учёт был плох, призывы не брались всерьёз, — рассказывает Лев Троцкий в «Моей жизни». — Неявившихся называли дезертирами. Против неявки открыли серьёзную борьбу. При военном комиссариате Рязани набралось таких “дезертиров” тысяч пятнадцать. Проезжая через Рязань, я решил посмотреть на них. Меня отговаривали: “Как бы чего не вышло”. Но всё обошлось как нельзя быть лучше. Из бараков их скликали: “Товарищи дезертиры, ступайте на митинг, товарищ Троцкий к вам приехал”. Они выбегали возбуждённые, шумные, любопытные, как школьники. Я воображал их похуже. Они воображали меня пострашнее. Меня в несколько минут окружила огромная распоясанная, недисциплинированная, но ничуть не враждебная братва. “Товарищи дезертиры” глядели на меня так, что, казалось, у многих выскочат глаза. Взобравшись на стол тут же на дворе, я говорил с ними часа полтора. Это была благодарнейшая аудитория. Я старался поднять их в их собственных глазах и под конец призвал их поднять руки в знак верности революции. На моих глазах их заразили новые идеи. Ими владел истинный энтузиазм. Они провожали меня до автомобиля, глядели во все глаза, но уже не испуганно, а восторженно, кричали во всю глотку и ни за что не хотели отлипнуть от меня. Я не без гордости узнавал потом, что важным воспитательным средством по отношению к ним служило напоминание: “А ты что обещал Троцкому?” Полки из рязанских “дезертиров” хорошо потом дрались на фронтах» (2).

Весна и лето 1918 года были самым тяжёлым временем для молодой Советской власти. «Только теперь выходили наружу все последствия войны. Моментами было такое чувство, что все ползёт, рассыпается, не за что ухватиться, не на что опереться, — рассказывает Лев Троцкий в книге «Моя жизнь». — Вставал вопрос: хватит ли вообще у истощённой, разорённой, отчаявшейся страны жизненных соков для поддержания нового режима и спасения своей независимости? Продовольствия не было. Армии не было. Железные дороги были в полном расстройстве. Государственный аппарат еле складывался. Всюду гноились заговоры.

На западе немцы захватили все части бывшей империи: Польшу, Литву, Латвию, Белоруссию и значительную часть России. Псков был в немецких руках. Украина стала австро-германской колонией. На Волге летом 1918 года восстал чехословацкий корпус из бывших военнопленных. Силы чехословацких легионеров составляли всего около 40-50 тысяч человек, что казалось незначительным для России, ещё год назад располагавшей чуть ли не 15-миллионной армией. Однако на тот момент чехословаки оказались чуть ли не единственной военной силой в стране, сохранившей боеготовность». «Немецкое командование дало мне через своего военного представителя понять, что, если белые будут приближаться к Москве с востока, немцы будут приближаться к Москве с запада, со стороны Орши и Пскова, чтобы не дать образоваться новому Восточному фронту, — продолжает Троцкий. — Мы оказывались между молотом и наковальней. На севере были захвачены англичанами и французами Мурманск и Архангельск, с угрозой продвижения на Вологду. В Ярославле разыгралось восстание белогвардейцев, организованное Савинковым по прямому требованию французского посла Нуланса и английского уполномоченного Локкарта, дабы связать через Вологду и Ярославль северные войска с чехословаками и белогвардейцами на Волге. На Урале орудовали банды Дутова. На юге, на Дону, развернулось восстание, руководимое Красновым, который тогда находился в непосредственном союзе с немцами» (3).

На среднем Поволжье под прикрытием чехословацкого мятежа возникла белая Народная армия, на которую опирались эсеры (члены Партии социалистов-революционеров) и самарского Комитета учредительного собрания. Формирование её началось сразу после захвата Самары чехами, то есть 8 июня 1918 года. Интересно, что формировалась она на основе добровольчества. Ядром этой армии стала подпольная офицерская организация. Как сообщает Н. Е. Какурин, «эта армия не была популярна у населения» (4).

13 июня 1918 года командующим Восточным фронтом был назначен Михаил Муравьёв. По данным Ричарда Пайпса, сотрудник германского посольства Курт Рицлер, желая мотивировать Муравьёва на борьбу с чехословацким корпусом, вручил ему взятку. Однако это обстоятельство ничуть не помешало новому главкому через месяц взбунтоваться против большевиков. 10 июля, через 4 дня после мятежа левых эсеров в Москве, Муравьёв поднял мятеж. До сих пор достоверно неизвестно, пошёл ли он на это по собственной инициативе, или получив соответствующий приказ ЦК партии левых эсеров, в которой он состоял. Большинство современных исследователей сходятся на том, что Муравьёв поднял мятеж самостоятельно, получив известия о событиях в Москве, и опасаясь ареста из-за подозрений в нелояльности. Сам же Муравьёв во время событий заявлял, что он «действует самостоятельно, но ЦК [ПЛСР] обо всём знает». Историк Юрий Фельштинский подчёркивает, что достоверность этого заявления Муравьёва остаётся сомнительной (5).

В ночь с 9 на 10 июля Муравьёв, бросив штаб фронта в Казани, без ведома Реввоенсовета фронта погрузил два лояльных себе полка на пароходы и отбыл из города. Перед мятежом он успел приказом по фронту перебросить из Симбирска в Бугульму местную коммунистическую дружину. 11 июля Муравьёв с отрядом в тысячу человек прибыл на пароходе «Мезень» из штаба фронта, размещавшегося в Казани, в Симбирск, занял стратегические пункты города и арестовал руководящих советских работников (в том числе командующего 1-й армией Михаила Тухачевского). Муравьёв выступил с инициативой создания так называемой Поволжской Советской республики во главе с левыми эсерами Марией Спиридоновой, Борисом Камковым и Владимиром Карелиным. Кроме того, он планировал привлечь к себе  чехословаков и офицеров. На сторону Муравьёва перешли левые эсеры: командующий Симбирской группой войск и Симбирским укрепрайоном Клим Иванов и начальник Казанского укрепрайона Трофимовский.

Ленин и Троцкий в совместном правительственном обращении заявили, что «Бывший главнокомандующий на чехословацком фронте, левый эсер Муравьёв, объявляется изменником и врагом народа. Всякий честный гражданин обязан его застрелить на месте». Однако это обращение было опубликовано только 12 июля, когда сам Муравьёв уже был мёртв, его то ли убили при аресте латышские стрелки, то ли он сам застрелился, когда понял, что его положение безнадёжно. 12 июля официальная газета ВЦИК «Известия» поместила правительственное сообщение «Об измене Муравьёва», в котором утверждалось, что «Видя полное крушение своего плана, Муравьёв покончил с собой выстрелом в висок» (6).

«Муравьёв отличался бешеным честолюбием, замечательной личной храбростью и умением наэлектризовывать солдатские массы… Мысль “сделаться Наполеоном” преследовала его, и это определённо сквозило во всех его манерах, разговорах и поступках. Обстановки он не умел оценить. Его задачи бывали совершенно нежизненны. Управлять он не умел. Вмешивался в мелочи, командовал даже ротами. У красноармейцев он заискивал. Чтобы снискать к себе их любовь, он им безнаказанно разрешал грабить, применял самую бесстыдную демагогию и проч. Был чрезвычайно жесток. В общем, способности Муравьёва во много раз уступали масштабу его притязаний. Это был себялюбивый авантюрист, и ничего больше», — так оценил Муравьёва Тухачевский, которого тот едва не расстрелял (7).

Как подчёркивает исследователь Б. В. Соколов в своей работе «Михаил Тухачёвский — жизнь и смерть красного маршала», войска Восточного фронта были деморализованы и сбиты с толку сначала телеграммами главкома Муравьёва о мире с чехословаками и войне с Германией, а затем — об измене Муравьёва, и о продолжении войны с чехословаками (8). Белый подполковник В. О. Каппель решил воспользоваться моментом, и нанести удар. Красная армия вскоре оставила Бугульму, Мелекесс и Симбирск, а 6 августа и Казань, где в руки чехословаков и Народной армии Комуча попала часть российского золотого запаса.

Наспех сколоченные красные части снялись без боя и обнажили подходы к городу. Красные сумели закрепиться в городе-крепости Свияжске, куда на бронепоезде прибыл главковерх и наркомвоенмор Троцкий. «Армия под Свияжском состояла из отрядов, отступивших из-под Симбирска и Казани или прибывших на помощь с разных сторон, — рассказывает он о той ситуации. — Каждый отряд жил своей жизнью. Общей всем им была только склонность к отступлению. Слишком велик был перевес организации и опыта у противника. Отдельные белые роты, состоявшие сплошь из офицеров, совершали чудеса. Сама почва была заражена паникой. Свежие красные отряды, приезжавшие в бодром настроении, немедленно же захватывались инерцией отступления. В крестьянстве пополз слух, что Советам не жить. Священники и купцы подняли головы. Революционные элементы деревни попрятались. Всё осыпалось, не за что было зацепиться, положение казалось непоправимым» (9).

Получив в подобных условиях новое назначение, Троцкий становится фактически первым главнокомандующим Красной армии и одним из её ключевых основателей. По мнению современника Троцкого Г. А. Зива, в качестве наркомвоенмора Троцкий «нащупал свою настоящую профессию: …неумолимая логика (принявшая форму военной дисциплины), железная решительность и непреклонная воля, не останавливавшаяся ни перед какими соображениями гуманности, ненасытное честолюбие и безразмерная самоуверенность, специфическое ораторское искусство» (10).

Продолжение следует

Использованная литература:

1.  Какурин Н. Е. Как сражалась революция. Т.1. 1917-1918. М.: Политиздат. 1990. С.135
2.  Троцкий Л. Д. Моя жизнь. М.: Книга,1990. Т.2. С.141-142
3.  Там же. С. 123-124
4.  Какурин Н. Е. Там же. С.145
5. Цит. по: Савченко В. А. Авантюристы Гражданской войны / Главнокомандующий Муравьев: «… Наш лозунг — быть беспощадными!»/ http://militera.lib.ru/bio/savchenko/02.html
6.  Там же
7.  Там же
8.  Там же Соколов Б. В. Михаил Тухачевский: жизнь и смерть «Красного маршала» / http://www.likebook.ru/books/view/49990
9.  Троцкий Л. Д. Моя жизнь. Т.2. С.125
10.  Зив Г. А. Троцкий. Характеристика по личным воспоминаниям. / http://www.razym.ru/literarura/biogistoriya/142214-ziv-ga-trockiy-harakteristika-po-lichnym-vospominaniyam.html