— Лихоимство — страсть крайне развращенных людей, у которых кроется в сердце безбожие, хотя устами они и исповедуют Бога. Это признак человека, превратившегося в хищного зверя, который без разбора нападает на всякое животное, чтобы насытиться плотью и кровью его, или даже хуже зверя, как учит святой Златоуст. Ибо звери, насытившись, более не устремляются на животных, а корыстолюбцы никогда насытиться не могут, но всегда алчут и жаждут чужого добра… и чем более собирают, тем более желают и похищаю).
Лихоимство — страсть крайне развращенных людей, у которых кроется в сердце безбожие, хотя устами они и исповедуют Бога.
Лихоимство опаснее прочих беззаконий. Блуднику, злобному, пьянице и прочим нужно только отстать от грехов и покаяться, чтобы спастись, а лихоимцу не только нужно отстать от лихоимства, но и похищенное возвратить тому, у кого похитил, или, если это сделать невозможно, расточить то, что собрал недобрыми средствами, и так покаяться, иначе ему и каяться невозможно.
Сребролюбие и лихоимство не только другим причиняют зло, но и своих ревнителей ввергают в бедствия.
Сребролюбие, как и всякая страсть, гнездится в сердце человека и обладает сердцем. Следовательно, не только тот сребролюбец, который на самом деле всяким способом собирает богатство и хранит у себя, не уделяя требующим, но и тот, кто хотя не собирает и не имеет, но ненасытно желает его. Не только тот лихоимец и хищник, кто на самом деле похищает чужое, но и тот, кто неправедно желает чужого, что является грехом против десятой заповеди: «Не пожелай…». Ибо в воле своей он лихоимствует и похищает чужое, а что не исполняет этого на деле, то не от него зависит, а от внешнего препятствия, которое не допускает его к похищению чужого добра.
Сребролюбие, как и всякая страсть, гнездится в сердце человека и обладает сердцем.
Видим, сколько человек собирает ради убогого и смертного своего тела, которое малым куском хлеба и каким-нибудь одеянием довольствуется, сколько, говорю, собирает, хотя и знает, что при смерти всё оставит; это действует в нём сребролюбие и лютая похоть богатства, гнездящаяся в сердце.
Самолюбие, скупость, сребролюбие и немилосердие вымышляют так много причин и извинений, что их исчислить невозможно. Из-за этих-то причин трудно богатым войти в Царство Небесное (Мф. 19, 23). Они уповают на богатство своё, а не на Бога живого, что есть идолослужение. В богатых гнездятся скупость и сребролюбие, гордость и дочь её — презрение бедных и убогих, немилосердие к страждущей братии, пагубная роскошь и прочее. А всему корень — самолюбие. Не богатство виновно в гибели богатых, ибо богатство — Божие дарование и многие были богаты, но благочестивы… Губит богатых сердце самолюбивое и прилепляющееся к богатству, и отвращающееся от Бога Живого. Поэтому и говорит Давид: «когда богатство умножается, не прилагайте к нему сердца» (Пс. 61, 11).
В богатых гнездятся скупость и сребролюбие, гордость и дочь её — презрение бедных и убогих, немилосердие к страждущей братии, пагубная роскошь и прочее. А всему корень — самолюбие.
Берегись роскоши, как моровой язвы. Она весьма расслабляет христианскую душу, учит похищать чужое, обижать людей и удерживать руку от подаяния милостыни, что требуется от христианина. Роскошь, как чрево, не знает сытости и, как пучина, всё добро пожирает… Так роскошь всё пожирает и расслабляет ум. Берегись роскоши. Естество довольствуется малым; похоти и роскоши требуется много.
Похоть и роскошь много желает и ищет… она никогда не может насытиться, как не может утолиться жар сердца, сколько бы ни пил больной. Познай и похоть, и естественную необходимость и поступай по требованию естества, а не по желанию похоти.
Сатана, враг душ человеческих, предлагает человеку мысли о прихотях и роскоши и в них запутывает его: как, дескать, хорошо и приятно веселиться, то и то делать, тем и тем себя утешать, в гости ездить и гостей принимать, и прочее. Так замышляет супостат, чтобы человек этот мир за свое отечество и рай считал, а о будущем блаженстве забыл бы и так бы погиб; чтобы также он ко всякой неправде и обидам бедных людей, чему роскошь учит, стремился и так скорее, запутавшись во зле, погиб. Такова его хитрость и замысел! Сильная и действительная диавольская уда есть роскошь, которая уловляет христианские души и влечет за собой в вечную гибель.
Похоть и роскошь много желает и ищет… она никогда не может насытиться, как не может утолиться жар сердца, сколько бы ни пил больной.
С роскошью умножается всякое зло и поедает души человеческие, как пожар, который, начавшись в одном доме, сжигает весь город или село, или как моровая болезнь, которая, начавшись в одном человеке, многих находящихся вокруг заражает и умерщвляет.
Роскошь и скупость — противоположные сестры, но обе смертоносно заражают человеческие сердца. Одна расточает, другая хранит и учит стеречь богатство, но обе на гибель человеческую. Одна расслабляет, другая связывает человека, но и та и другая умерщвляют его душу.
Когда о блаженной и мучительной вечности будешь размышлять, то это размышление, как ветер мглу, развеет твои мысли о прихотях и роскоши, и ничего не потребуешь, кроме нужного. Похоти и роскоши много надо, естество довольствуется малым.
Роскошь и скупость — противоположные сестры, но обе смертоносно заражают человеческие сердца. Одна расточает, другая хранит и учит стеречь богатство, но обе на гибель человеческую.
Кто богат и кто убог? Богат, кто более не желает, но довольствуется тем, что имеет; убог, кто более и более желает. Сытым называем, кто есть не хочет, голодным, кто хочет; так богатым нужно назвать того, кто более не желает, и убогим, кто более желает богатства. Ни клеть, ни сундуки, ни карман богатыми называются, но человек. Следовательно, хотя кто и пустые сундуки и клеть имеет, но довольствуется тем, что имеет, богат, а хотя кто и полные сундуки имеет, но более желает, убог и беден, ибо в сердце ничего не имеет; не имеет, потому и желает. Многого тому недостает, кто многого желает; мало тому недостает, кто мало желает; ни в чём нет недостатка у того, кто ничего не желает. Есть у него что — хорошо, нет чего — и то хорошо: имением и неимением, богатством и убожеством доволен. Пищи и одеяния довольно ему. Блаженно такое сердце!
