Светлый закат Кровавой Луны

Алексей ЖАРОВ

Анатомия реального коммунизма

40 лет назад в Варшаве умерла старая женщина. Звали её Юлия. А свою фамилию Бристигер она давно не любила, предпочитая называться и подписываться по-девичьи — Юлией Прайс. И она уже смирилась, что Польша знает её по кличкам. Чаще всего о ней вспоминают как о Кровавой Луне, а в лучшем случае — как о Жене половины прохожих. Под конец жизни она не заслуживала этого. Но принимала как должное, мечтая об искуплении. Не все этому верят, но знающие люди говорят: искупила.

Стрыйская девушка

Украинский город Стрый в начале прошлого века являл собой довольно типичный уездный город востока Срединной Европы. Населяли его в основном торговцы и ремесленники. На одном крае — паровозоремонтные мастерские, на другом — огороды и живность. Очень уважали в Стрые интеллигенцию, которой в городе было немало: на каждого поляка и украинца приходится по еврею.

Одного из стрыйских евреев звали Герман Прайс. Тоже интеллигентный человек. Учёный фармацевт. Известен как коммерсант, владелец еврейской аптеки. В России такие заведения очень пригодились в 1905 году — вывешивать на окнах Манифест о даровании гражданских свобод, складировать браунинги, проводить оперативные совещания. Но Стрый, который расцвёл в составе Речи Посполитой при короле Яне Собеском (вторая половина XVII века), в начале ХХ века находился на территории Австро-Венгрии. Здесь на подготовку давалось больше времени.

Единственную дочь, родившуюся в 1902 году, Герман Прайс назвал Юлией. Первым делом — конечно, образование. К экономике, медицине, естественным и точным наукам она склонности не выказывала. Зато интересовалась гуманитарным знанием. В Львовском университете получила диплом историка. Потом защитила диссертацию по философии. Следуя известной максиме «не умеешь сам — учи других», преподавала в литовской школе. Рано, в 17 лет, вышла замуж за неистового агитатора-сиониста Натана Бристигера. Родила сына Михала.

В общем, обычная жизнь девушки из польского еврейства. Была бы обычной, не будь девушка особенной. Вновь и вновь вспоминается фраза из советского судебного очерка перестроечных времён: «Это рай для обывателя. Но молодого обывателя тянет ещё и в ад».

Вожделение мрака

Еврейская молодёжь тех времён, увлекшись политикой, имела на выбор лишь две дороги — сионистскую и социалистическую. Тот, кто ступал на вторую, быстро соскальзывал в коммунизм. Так случилось и с Юлией.  В 1921-м Стрый отошёл к возрождённой Польше, В 1927-м Бристигер связалась с Компартией Западной Украины. В 1931-м — после скоропостижной смерти мужа — вступила в КПЗУ. Коммунисткой была не в пример теперешним «реальным политикам» — настоящей фанаткой. «Такой весь мир в крови утопит, но только цельность сохранит» (Наум Коржавин).

Руководила подпольным агитпропом. Несколько раз попадала в тюрьму. Была эффективным политическим менеджером — тут нечего сказать. Правда, участок у неё был не самый сложный. Бристигер окучивала в основном интеллигенцию, причём творческую.

Рано проявилась ещё одна черта Юлии — фантастическая амбициозность. Никого не признавала за авторитет, всё вела по-своему. И попробуй кто вякнуть. Но компартия есть компартия. Отрихтовали, как выражался Анпилов по поводу Зюганова. Исключили и приняли на условиях признания ошибок и полного впредь повиновения. Как же, как же…

Вступление советских войск при разделе Польши между Сталиным и Гитлером в сентябре 1939-го Юлия Бристигер встретила партийным секретарём. Приняла гражданство СССР, стала советским идеологическим функционером. Объясняла писателям, с какой стороны авторучку берут в свете решений XVIII съезда ВКП(б). Но объясняла на редкость злобно. Лучше было в ответ рта не раскрывать. Иначе проснёшься в НКВД. На который она смотрела с вожделением.

Тыловой террариум

Советская дружба с Гитлером длилась, как известно, не очень долго. Летом 1941-го Юлию эвакуировали через Харьков в Самарканд. Там Бристигер продолжала нести свет марксистско-ленинского учения: писала доносы в НКВД. «Ленин учил нас когда-то, что каждый член партии должен быть агентом ЧК, то есть смотреть и доносить», — гласит стенограмма XIV съезда ВКП(б). Товарищ Бристигер высоко поднимала знамя ленинского завета.

А что прикажете делать, если вокруг набилась орава сподвижников и соотечественников? Чего стоил Йозек Гольдберг, будущий Юзеф Рожаньский — правовед, исследователь марксизма и прямой агент НКВД. Информатор советских коммунистов о настроениях коммунистов польских. Юлия и Йозек казались созданными друг для друга. Единомышленники, однопартийцы, соотечественники, характеры словно под копирку… Вот последнее и заблокировало наглухо возможную любовь-дружбу. «Карл был слишком похож на Рихи и потому боялся увлекаться ею», – писала Мэри Додж в «Серебряных коньках». Тот самый случай с полной взаимностью.

Почти всю войну этот террариум провёл в глубоком тылу. Несмотря на то, что Гольдберг-Рожаньский уже 22 июня добровольцем пошёл на фронт. Мечтал отдать жизнь за отечество всех трудящихся. Но так случайно вышло, что 27 июня был отозван в распоряжение Берии и отправлен на конвойную службу в Самарканде. Что ж, у каждого своя военная судьба. Одна агитировала «за Родину, за Сталина!» в «Союзе польских патриотов». Другой стерёг заключённых. «Даже воевать не смог ты вырваться, но с других срывал ты ордена. Лепту ты свою вносил немалую, чтоб скорее кончилась война» (Владимир Асмолов).

При первой же возможности Бристигер написала донос на Гольдберга и его жену Белу Френкель: получили посылку из Лондона от польского правительства в изгнании. Обошлось. Но «тёплый дружественный взгляд великого комбинатора» они бросали друг на друга всю жизнь. Рожаньский попал во вторую половину прохожих. Которые не женились на Бристигер.

Учителя мыслить

В 1944 году милая компания в советском обозе вступила на территорию Польши. И тут судьба Юлии Бристигер сделала крутой поворот. Заслуженную коммунистку определили на службу в Министерство общественной безопасности. Адским огнём зажглось в ней то, что было у неё вместо души. Наконец-то оценили по достоинству.

Полковничьи погоны на плечи. Кобуру на пояс. Плеть в руки. Должность начальника V департамента- социально-политического — МОБ, занятого истреблением оппозиции. «И курила красная шалава посреди полка НКВД».

Её назначил Якуб Берман. Самая, наверное, монументальная фигура в галерее польского коммунизма. Такая характеристика сильна — ведь в этом паноптикуме, отдадим должное, было на кого посмотреть. Еврей-юрист, социолог-марксист, потом журналист. Гуманитарий, в общем. Всё как положено. Из тех, чьё призвание «учить людей мыслить» (Борис Кагарлицкий). А если не учатся…

Декабрь 1943 года. Идёт Нижнеднепровское наступление, сражается Керченский десант, бьются гвардейцы под Витебском, 1-й Украинский отбивает под Киевом яростные контратаки вермахта. Мотострелки НКВД депортируют калмыков в Сибирь и Среднюю Азию. Но Сталин находит время для встречи с Берманом.

От него Берман выходит вторым человеком польской компартии — ППР (Polska Partia Robotnicza) — партийным куратором репрессивного аппарата, старшим по карательной политике. Эх, любят же гуманитарии это дело. Особенно социологии, политологи и философы, не говоря о публицистах.

«Провести в сентябре месяце в каждом воеводстве по меньшей мере один публичный процесс против реакционеров. Ответственным за проведение этой акции назначить товарища Бермана», — решает политбюро ЦК ППР семьдесят лет назад. Товарищ Берман справляется. В Польше идёт гражданская война, в которой погибнут 30 тысяч. Одних приговоров по «судам» будет порядка шести тысяч. Дел невпроворот.

Луна и Жена

Гольдберг, уже ставший Рожаньским, командовал следственным департаментом МОБ. Этого правоведа запомнят как «гестаповца». Особенно тщательно подходил к допросам женщин. «Бить начал Рожаньский, — вспоминает капитан Армии Крайова Мария Хаттовская. — Когда я уже не могла стоять, двое меня подняли – чтобы ему удобнее было бить дальше. Потом он приказал Хумеру, и тот поднял кнут с металлическим подшипником на конце».

Но и женщина не отставала. Соревнование с Рожаньским было для Бристигер вопросом престижа. В отличие от следователя-юриста, историчка-оперативница не обязана была лично вести допросы. Но сердцу не прикажешь — любила это дело. И духовно, и физически, до половой тряски. «Бристигер славилась садистскими пытками молодых заключённых, — рассказывала рядовой Армии Крайовой Анна Рошкевич. — Кажется, она извращалась на этом до сексуального пунктика». Варшавскую тюрьму N 3, в которой оттягивалась коммунистическая инквизиторша, назвали «Толедо». За ней всё время тянулся шлейф какой-то жуткой романтики. Ведь не каждую садистку в погонах назовут «Кровавой Луной».

Политическая подготовка полковника Бристигер была под стать боевой. Участвовала в учредительном съезде ПОРП (Польской объединённой рабочей партии, которая образовалась с результате слияния ППР и Польской социалистической партии — прим. SN). Выступала на партийных совещаниях. Призывала не терять бдительности, давить террором. Прежде всего в двух направлениях — католическом и… интеллигентском. Держать в повиновении, отшибать лишние мозги. Учить мыслить, короче — и ни шагу необученным. Лично арестовывала священников. Люто ненавидела и веру, и разум.

Польская госбезопасность напоминала бы высококлассную ОПГ, если бы не одна черта. Слишком уж тотальный беспредел, полное отсутствие понятий. «Берман собирал все возможные материалы, которые могли представлять угрозу для Берута. Сохранились доносы Бристигер на Рожаньского, и не только на него. Рожаньский ненавидел Фейгина, Фейгин — Рожаньского, а Святло — их обоих», — говорится в историческом очерке польского сталинизма. Бристигер непрестанно грызлась с высоким начальством. Не только с равным ей Рожаньским, но и с заместителем министра госпезопасности генералом Романом Ромковским (настоящее имя — Натан Гриншпан-Кикель), с самим министром Станиславом Радкевичем. И наверняка Кровавую Луну быстро бы раздавили — не будь она к тому же Женой половины прохожих.

Якуб Берман мог иметь всё, что хотел. И имел. В частности, Юлию Бристигер. Очень разные люди консенсусом признавали какую-то непонятную красоту её лица. Возможно, видели что-то в глазах. Её корпулентная фигура была, что называется, на любителя. Но любителей находилось много. «Низкорослая, квадратная, ужасно неуклюжая», — делился воспоминаниями куратор коммунистической прессы Стефан Сташевский, он же Густав Шустер (он тоже знал, о чём говорил). «Не следила за собой», — вздыхал Берман (а когда следить-то?). «В постели была агрессивной собственницей», — тоже характерный отзыв. Однако эту собственническую агрессию терпели двое из трёх членов правящего триумвирата ранней коммунистической Польши. Берман делил Бристигер с другим членом политбюро — куратором экономической политики Хилари Минцем. Только сам «польский Сталин» Болеслав Берут — единственный в тройке не еврей — не поддался кровавым чарам луны.

Память тишины

Сталин умер 5 марта 1953 года. Берут — 12 марта 1956 года. Ещё в Москве, не уехав с XX съезда. Видимо понял, что торопиться некуда.

Уже сидел в тюрьме Рожаньский. Ждал ареста Ромковский. Ушёл в отставку Радкевич. Нервно заучивал самокритику Берман. Скоро его вышибут со всех постов, исключат из партии и засунут лектором в польское подобие советского общества «Знание». Через десять лет ещё раз оттопчутся на нём в антисемитской кампании. Сделают символом польского аналога «лихих девяностых»: «Во всём виноват Берман!» А он будет покорно глотать: мол, да, товарищи, всё так, каюсь, но я старался для Польши, без меня Москва такое бы тут устроила… Как в анедоте: «А потом приехал Ржевский и такое началось!»

Бристигер поначалу держалась. Даже пережила расформирование её любимого министерства. Перескочила на аналогичную должность в новом Комитете общественной безопасности — «перестроенном на основе социалистической законности». Но перестоять 1956-й, конечно, не смогла. Ромковский, Рожаньский и Анатоль Фейгин сидели на скамье подсудимых. Сгустилось небо и над Кровавой Луной. Но не разразилось. Говорят, за неё заступился десталинизатор Владислав Гомулка. Его женой она не была, но и он что-то увидел в этих глазах. Во всяком случае, заценил многолетнюю вражду Бристигер с Рожаньским, который был его следователем.

Примерно к своему дню рождения Юлия Бристигер оставила органы. Усталая 54-летняя женщина наконец огляделась вокруг. Перерабатывала в себе жгучую ненависть, которая исходила, казалось, «от каждого куста и камня». Некоторое время сидела дома. Неизвестно, о чём она думала в одинокой тишине, вспоминала ли камеры «Толедо». Но по её последующей жизни кое о чём можно догадаться.«Ну а я собью их всех ракетой! А у нас и атом про запас! Подожди… А для чего всё это? Что же получается у нас?»

Буква европейки

Подождав, пока о ней хоть немного начнут забывать, Юлия решилась выйти из одиночества. Пошла работать в издательство, начала писать сама. Главный свой роман назвала «Кривые буквы». Сюжет стандартен: семейный раскол и единение на фоне исторических разломов.

Живут в Галиции три брата, два родных, один названный. По-родственному друг к другу относятся. Но начинается Первая мировая, и выясняется, что старший — неистовый польский патриот, младший — русофил, а названный — украинский националист. Как быть, когда один — в Легионах Пилсудского, другой — в царской армии, третий — в Сечевых стрельцах? Но братьев вновь сплачивает… большевизм. Все трое объединяются — во имя европейской цивилизации. В конце романа где-то за кадром уже гремит Чудо на Висле (сражение, в котором польское войско и отряды рабочей самообороны смогли остановить наступление Красной армии в августе 1920 года — прим. SN). Прямо об этом не говорилось, но не догадаться нельзя.

Конечно, антикоммунизм и антисоветизм книга не прославляла в открытую. Никакая гомулковская оттепель не позволила бы этого напечатать. Но читателям бросалось в глаза: лучшие персонажи все как на подбор противники большевиков. Польские пилсудчики, украинские солдаты Евгена Коновальца и русские монархисты выведены героями. А вот сторонники Ленина симпатий не вызывают. И кстати, в подробном описании славянского треугольника — поляков, украинцев, русских — почти не затронуты евреи.

В общем, и сейчас на польских книжных форумах можно найти высказывания типа: «Жаль, что пани Бристигер посвятила себя не только литературе».

Представлялась Юлия фамилией Прайс. «Бристигер» — не могла выговаривать. Это слово стало ей также ненавистно, как «Рожаньский». Но её фамилию помнили. И она ничего не могла с этим поделать.

Да и что бы она сказала? Что прозрела вместе с партией на волне XX съезда? Или что всё поняла и жестоко кается — аккурат после выведения за штат? Эка невидаль. Берман тоже кается. И Рожаньский тоже. Так кается, что даже просит срок ему скостить. Короче, шла бы ты домой, Пенелопа.

Там, где верят

Есть близ Варшавы посёлок Ляски. Трагическое место — нацисты расстреливали здесь евреев. Славное место — оплот бойцов подполья. Два католических храма. Лесное кладбище, на котором покоятся писатель Мариан Брандыс, актриса Галина Миколаевская, поэтесса Кристина Конарская, художница Малгожата Старовейская, медик Феликс Савицкий, первый премьер от «Солидарности» Тадеуш Мазовецкий…

Здесь же работает специальная школа для слепых и слабовидящих детей. Скоро 95 лет, как её основала незрячая монахиня Роза Мария Чацкая, причисленная к лику святых. Во время войны Ляски и школу особо охранял отряд Армии Крайовой с капелланом Стефаном Вышиньским, будущим предстоятелем Польши. Эта школа не закрылась никогда. Ни одна польская власть не решилась напасть на неё, хотя желающие в ПНР встречались.

Сюда и пришла Юлия — бывшая Кровавая Луна. Не скрывала своего клеймёного имени и своей страшной биографии. Сказала, что хочет помогать. Всё равно как. Подыскать ей там работу оказалось очень сложно — не те навыки. Но из Лясок не гонят никого, и она стала часто приезжать.

«Она поняла, сколько зла причинила, в каком бесчеловечье погрязла. Она попыталась начать новую христианскую жизнь. И она смогла», — рассказал о Юлии Прайс-Бристигер ксёндз Антоний Марыльский. Не верится? Священнику виднее. Смиряем своё неверие.

Юлия помогала детям. Исповедовалась священнику. Склонялась перед монахинями. Беседовала с диссидентами. И если когда-то переставала приходить, то только из-за слежки бывших коллег-гэбистов. Не вести же их прямиком к Адаму Михнику.

Незадолго до конца она приняла католичество. Изменилась личность, появилась душа.

Она не примкнула ни к студенческим волнениям 1968-го, ни к рабочим волнениям конца 1970-го. — начала 1971-го. Не ушла в диссидентское движение, подобно бывшему своему любовнику Стефану Сташевскому, поднявшемуся при Гомулке аж до первого секретаря столичного комитета ПОРП, но потом порвавшего с компартией и устроившего в своей квартире диссидентскую явку. Сташевский консультировал Михника и Яцека Куроня, был почётным гостем на съезде «Солидарности». Это не стало путём Юлии. Её искупление было иным. Но тоже — верой и делом.

9 октября 1975 года католичка Юлия Бристигер-Прайс закончила свой земной путь. Мутный рассвет и адский зенит завершились светлым закатом.

Что бы всё это значило? Неужели — что они бывают небезнадёжны? Невозможно так думать, видя патрушевых и рогозиных, володиных и яровых. Более того: так думать не хочется. Да останется враг врагом, да пребудет в этом ясность.

Но думать тут и незачем. Достаточно знать: был и такой случай.