Светлана КОШЕЛЕВА. Новые реки, старые мосты

«С 1936 года я боролся за повышение зарплаты. Раньше за это же боролся мой отец. Теперь у меня есть телевизор, холодильник и “фольксваген”, и всё же я прожил жизнь, как козёл. Не торгуйтесь с боссами! Упраздните их!»

Американский дипломат Ричард Чайлд писал: «Политические деятели, у которых есть какая-либо идея для воплощения в реальность, живут в надежде на то, что однажды смогут сказать: “Ну вот, свершилось!” И зачастую, когда это действительно происходит, всё оказывается напрасным. Теперь все наведенные ранее мосты не имеют смысла, поскольку все без исключения реки изменили свое течение, а человечество настоятельно требует новых мостов». Ещё более странной выглядит попытка строить мосты, используя в планах строительства карту другого государства.

В двадцатом веке западное левое движение развивалось под воздействием двух факторов — постоянной конкуренции западного мира со строящимся в СССР социализмом и широкого развития профсоюзных организаций. Результатом развития общества под влиянием указанных выше факторов явилось создание так называемого «социального государства». В ряде стран Западной Европы подавляющее большинство населения к концу XX века достигло достаточно высокого уровня жизни. Потребление ради выживания сменилось потреблением ради престижа. Таким образом было достигнуто определённое равновесие между трудом и капиталом. Европейский пролетариат получил гарантии сытой и спокойной жизни. Несмотря на периодические экономические кризисы, несколько раз прокатившиеся по Европе, речь о революции больше не шла. Известные события конца 60-х годов были вызваны изменениями отдельных особенностей капиталистического строя. Но их участники, громко заявляя о  своём стремлении победить капитализм, на самом деле переводили борьбу в русло субкультурного протеста.

В условиях спада массового революционного движения немногие политические радикалы сконцентрировались в таких организациях, как РАФ, «Красные бригады». Несмотря на то, что деятельность этих организаций привлекала всеобщее внимание, это все-таки была партизанская война одиночек, а не массовое революционное движение. Серьёзно изменить ситуацию деятельность левацких террористических групп не могла. Само появление «городских партизан» является признаком кризиса массового революционного движения. Именно в этот период европейские левые занялись поиском нового революционного субъекта. Таким субъектом оказались различные меньшинства, а также антивоенные и экологические инициативы. Постепенно революционный дискурс стал заменяться правозащитным.

Такая ситуация сохранялась до момента крушения СССР с его социально-экономической системой и принципиально отличающимся от западного подходом к человеку. Так как конкурировать стало не с кем, капиталистические страны начали сворачивать ставшую ненужной систему социального обеспечения. Этот процесс происходит и сейчас. Он является совершенно естественным для капиталистического строя, при котором сохраняется лишь то, что приносит буржуазии прибыль. Несмотря на прямую связь ухудшения условий жизни населения (рост безработицы, сокращение социальных пособий, рост платы за обучение и тарифов за аренду жилья) с существующим общественным строем, протесты против сокращения бюджетной сферы носят не политический, а экономический характер. Ставится вопрос о возвращении пособий и создании рабочих мест, а не о ликвидации системы, породившей безработицу. Можно надеяться на то, что студенты и молодые безработные, добившись некоторых уступок от буржуазии, осознают себя как политическую силу и выдвинут новые требования. Однако пока этого не происходит. Французские студенты несколько лет назад добились отмены закона о первом трудовом контракте и практически сразу проголосовали на президентских выборах за Николя Саркози. В разгар безработицы испанцы голосовали за неолиберальный кабинет министров Мариано Рахоя, но это не помешало испанской молодежи выйти на улицы при после известий об увеличении платы за обучение. Таким образом, массы оказываются то на стороне левых и профсоюзов, то, после отмены очередного непопулярного закона, возвращаются в лагерь сторонников правящего класса. Они борются за пособия и зарплаты, но не за социализм. Современная западная левая субкультура сформировалась в условиях относительно высокого уровня жизни населения и отдаляющейся перспективы революции.

В России в отличие от Запада уже был опыт строительства рабочего государства. В нашем обществе больше потенциальных точек прорыва, чем в каком-либо другом, просто в силу особенностей исторического развития. Нам нет необходимости копировать западную левую субкультуру. Вместо этого стоит сосредоточиться на творческом переосмыслении недавнего прошлого.

В течение последних двух десятилетий наше общество развивалось по «нисходящей линии». Капитализм является регрессом по отношению к рабочему государству. Я пишу эту заметку на кухне пятиэтажного дома, построенного во второй половине прошлого столетия. Через дорогу находится завод, который уже несколько лет ничего не производит. Цеха и конторские помещения сданы в аренду под торговые площади и офисы. Я не могу вспомнить ни одной программы по поддержке фундаментальных научных исследований, принятой за последние годы. Даже широко разрекламированный проект «Сколково» был нацелен на прикладную науку. Чем дальше, тем больше мы напоминаем варваров, которые живут среди развалин, оставленных давно сгинувшей великой цивилизации. На наших глазах вместо гармонично развитой личности начинают воспитывать квалифицированного потребителя. Мы видим, как пустеют библиотеки и заводские корпуса, а вместо них возводят торговые центры или оставляют пустыри.

Однако ещё живо поколение людей, которое помнит социалистический подход к человеку, труду, этическим проблемам. У них в отличие от современных левых не возникает недоумения при упоминании о морали и особой роли в обществе человека, занятого производительным трудом. «Он не стремится к удобной жизни. Комфорт его не прельщает. Он со всей энергией отдаётся действию, но без поэтической истеричности, без ажиотажа и без циничной обречённости. Он осознаёт, что и для чего он делает. Он видит перед собой цель. Его жизненный порыв напоминает марш армейской колонны, когда она направляется на линию фронта. Мораль производителя – это зеркальное отражение морали потребителя, насаждаемой буржуазным обществом» — такой человек, а не квалифицированный потребитель является тем самым «революционным субъектом», которого столько лет безуспешно ищут и никак не могут найти современные левые.

Я не поддерживаю идеи Бенито Муссолини. Однако, когда он говорит, как практический политик, стоит прислушаться: «Истинность того или иного “изма” не в самой теории, в ней нет и не может быть никакой святости, пока не найдутся силы для того, чтобы работать над её успешным воплощением на практике. Она может иметь успех вчера и потерпеть крах уже завтра. Потерпеть поражение в прошлом и иметь успех в будущем. Механизм прежде всего должен находиться в движении!» Субкультурный антифашизм, борьба за права меньшинств и животных, благотворительные акции вроде “food not bombs” являются теми элементами практики, которые заимствовали наши леваки у западных левых. К сожалению, они имеют мало отношения к построению социалистического общества. К этому же списку можно отнести модный сейчас моральный нигилизм и отрицание различий между национальностями. Танцы в храме и нежелание формулировать национальный вопрос не помогут решить ни религиозных, ни межнациональных противоречий.

Современное левое движение оказывается оторванным от жизни. Активисты годами ходят на одни и те же митинги, говорят одни и те же слова в рамках строго определённого набора суждений. Формируется собственный сленг, манера одеваться, стандартизируются культурные предпочтения. Один из авторов журнала «Левая политика» Борис Кагарлицкий так говорит об этом явлении: «Наши левые любят скучное кино и заумные книги, перегруженные философской лексикой и красивыми непонятными терминами. Это язык посвящённых. Такой язык очень хорош для закрытой касты, всячески заботящейся о самоограничении, о том, чтобы не дай бог, не впустить в свою среду посторонних и новичков, не прошедших долгий и сложный процесс проверки и инициации. Идеология сводится к набору готовых формул, соответствие которым и определяет меру левизны. Ключевой вопрос — об изменении общества, практическом преобразовании, имеющем место здесь и сейчас, при нашей жизни, затрагивающем непосредственное существование миллионов людей — не стоит принципиально». Дальнейшее развитие в таких условиях идей социализма приведёт его к деградации и неизбежной гибели. Вопрос о выходе из замкнутого круга тусовки имеет такое же значение как вопрос о возможности социалистической революции. Нам необходимы революционная теория и практика, адаптированные для современных условий.