Михаэль ДОРФМАН
Нас пугают тем, что следствием арабских революций и гражданской войны в Ливии станет «третья волна» мирового финансового кризиса, которая сметёт всё на своём пути, смоет все наши сбережения. Мол, арабские события порождают нестабильность на нефтяном рынке, а дальше всё пойдёт по привычной цепочке. Однако независимые исследования показывают, что мир не настолько зависим от ближневосточной нефти, как принято думать. Кризисы порождают не колебания на нефтяном рынке, а другие явления «экономики казино».
***
Сегодня заплатил $ 3.40 за галлон бензина. А ещё месяц назад я платил 3.20, и это казалось много. Скачок цен на нефть объясняется «неустойчивым положением в арабском мире». Но новые исследования показывают, что ближневосточная нефть вовсе не так важна для мировой экономики, как нам пытаются представить. Если есть проблемы, то от лихорадочных скачков на бирже и плохой государственной политики. Прерывание потока ближневосточной нефти не представляет жизненной угрозы для развитых стран, в частности США, и не оправдывает скрытой цены, которую мы платим за военное присутствие на Ближнем Востоке.
Страх Судного дня
Антону Чехову приписывают фразу, что нет такой вещи, которая не могла бы послужить основой для еврейской фамилии. Также нет такого события, которое не смогло бы послужить причиной спекулятивного взвинчивания цен на нефть. Нефтяной рынок давно уже не определяется простыми законами спроса и предложения, нефть стала не просто продуктом, но и средством инвестиций, и, следовательно, нефть зависима от спекулятивной игры на биржевых рынках. Однако трудно представить себе рынок без спекулянтов. Вопрос однако в том, что подрыв снабжения ближневосточной нефтью не окажет разрушительного влияния на экономику. Об этом не хотят слышать в Пентагоне, потому что Ближний Восток – один из двух важнейших театров военной активности США. Об этом не хотят слышать многочисленные лоббисты. Ведь разговоры об угрозе прерывания снабжения позволяют получать огромные субсидии на этиловый спирт агропромышленным корпорациям, продвигают интересы тех, кто хочет извлечь выгоду из бурения в заповедниках на Аляске и на континентальном шельфе, а также сторонников извлечения природного газа исключительно вредным фракционным методом. Политики толкуют об энергетической независимости. Даже борцы за экологию среды обитания используют эту карту для продвижения поиска альтернативных источников энергии.
Страх, что прекращение поставок ближневосточной нефти и скачок цен приведут американскую экономику к катастрофе, преследует нас с 1973 года. Тогда арабские страны, рассерженные западной помощью Израилю во время Войны Судного дня, наложили эмбарго на поставки нефти. Американцам памятны длинные очереди на бензоколонках, безработица, паника и чувство незащищённости. Цены на горючее подскочили в четыре раза. Последовала жестокая экономическая рецессия. Тони Джуд считал, что именно события после Войны Судного дня положили начало концу европейского социал-демократического общества всеобщего благосостояния, основанного на дешёвой энергии.
У экономистов есть даже термин – нефтяной шок. Мысль о том, что нефтяной шок вызовет катастрофу, в течение десятилетий считалась аксиомой, глубоко укоренившейся в американском менталитете. После 1973 года обеспечение бесперебойного снабжения ближневосточной нефтью сделалось главным приоритетом американской внешней политики. А дипломатия в США неотделима от военной политики и часто замещает её. Нефтяная безопасность стала краеугольным камнем американского военного присутствия на Ближнем Востоке, вызвала войны и вмешательства во внутренние дела ближневосточных стран. Даже без учёта войн в Ираке и Афганистане, войска и базы снабжения США дислоцированы в Омане, Кувейте, Саудовской Аравии, Катаре и Израиле. Пятый флот США постоянно базируется в Бахрейне. У меня над столом в офисе по старой памяти висит несколько корявый плакат-мотиватор с подписью: «Если ты сделаешь ноль ошибок, наши парни в Саудии долетят до цели с нулевой аварийностью». Большинство армий ближневосточных стран получают американские дотации, их тренируют американские инструкторы. Львиная доля американской экономической помощи идёт на нужды «обеспечения безопасности».
Всё, что нас не убивает, делает сильней
Всё больше независимых исследований показывают, что все эти действия не нужны. Реальная американская экономика куда менее чувствительна к колебаниям цен на нефть, чем американское коллективное психо. Американцы далеко не одиноки в своём страхе. Европейцы и японцы тоже в его плену. Даже российский премьер Владимир Путин пугал своих слушателей на сессии ЕС в Брюсселе мрачными прогнозами роста цен на нефть для роста мировой экономики.
Однако научный анализ долговременных тенденций и скачков на нефтяном рынке демонстрирует замечательную способность к адаптации к колебанию цен, и ещё более поразительную способность нефтяного рынка компенсировать недостачи. Многие проблемы, в которых раньше винили дефицит на нефтяном рынке, на самом деле были вызваны неудачной политикой, биржевыми спекуляциями да ещё психологией страха. Да и американская экономика стала куда менее зависимой от ближневосточной нефти, чем была в 1973 году.
Всё это привело к тому, что ученые стали задавать неудобные вопросы о том, что если США может пережить прекращение поставок ближневосточной нефти, то зачем нужна такая дорогостоящая политика и военное присутствие США в регионе? А не получается ли, что от этого вреда куда больше, чем пользы. Америка платит за присутствие на Ближнем Востоке высокую цену. Поддержка ближневосточных автократий выставляет американцев лицемерами по всему спектру проблем с правами человека и демократии. Америка ежегодно тратит десятки миллиардов долларов на военное присутствие в регионе, а наши солдаты рискуют жизнью, просто находясь там, вызывают недобрые чувства у местного населения и служат целью для различных экстремистов. Зачастую американское военное присутствие само порождает проблемы и делегитимизирует местных лидеров в глазах населения вместо того, чтобы обеспечивать порядок.
Ещё в 1997 году два старших аналитика из Ренд КорпорейшнГрехэм Фаллер (бывший вице-председатель Национального совета по разведке) и Йен Лессер подсчитали, что США ежегодно тратит 60 миллиардов долларов чтобы защитить экспорт, стоимостью в 30 миллиардов долларов. Исследование 2006 Марка Делуччи и Джеймса Мерфи показало, что США тратит на содержание войск на Ближнем Востоке от 47 миллиардов до 96 миллиардов долларов (с учётом иранской и афганской кампании) в то время как стоимость нефти оттуда не достигает 37 миллиардов долларов.
Кристофер Пребл из либертарианского Института Катона задается риторическим вопросом: «Почему американский налогоплательщик должен платить такую непропорциональную цену за обеспечение мировых поставок нефти?»
Не обеспечить нефтью, а успокоить потребителя
Двое профессоров-экономистов Юджин Гольц (из Техасского университета) и Дерил Пресс (из Колледжа Дартмунд) решили проверить, что на самом деле происходило с экономикой во время крупных нефтяных кризисов со времен 1973 года. Их исследование, опубликованное в журнале «Стратегические исследования» (Eugene Gholtz and Daryl G. Press, Protecting the «Prize»: Oil and the U.S. National Interest, Security Studies 19: 3. 2010) показывает, что практические все нефтяные конфликты вызывали весьма кратковременные колебания рынка и не имели долговременного экономического влияния. Если же где-то и наблюдалось долговременное повышение цен на нефть, то это было следствием биржевой паники, а не сокращения снабжения на рынке. Другими словами, если возникал дефицит, то рынок ухитрялся его компенсировать.
Только недавно я слышал в дискуссии говорящих голов на CNN ссылку на всеобщую забастовку иранских нефтяников, предшествовавшую Иранской революции в 1979 года. Сверившись с графиками и данными Гольца-Пресса, я убедился, что это действительно был единственный раз, когда рынок не сумел переварить нефтяной кризис. Вероятно, это произошло потому, что Саудовская Аравия, стремясь задобрить исламистов, решила сократить поставки нефти.
Даже события ирано-иракской войны 1980-х годов не смогли вызвать долговременного роста цен. Цены подскочили на 25% в первые месяцы войны. Однако в течение 18 месяцев цены упали до предвоенного уровня и стабилизировались в течение последующих шести лет, несмотря на продолжающуюся тяжелую войну. Даже «танкерная война» 1984 года не повлияла на цены нефти. (Тогда воюющие стороны начали топить танкеры друг друга – сначала иракцы, а затем иранцы провели операции возмездия против танкеров Ирака и его союзников из эмиратов Персидского залива.) Более того, цены на нефть даже упали.
Гольц и Пресс доказывают, что рыночные механизмы, адаптирующие нефтяной шок, не зависят от американского военного присутствия в регионе. «Определение американских стратегических задач в Персидском заливе как дела национальной безопасности не отвечает на вопрос о том, как нам обеспечить себя нужной нам нефтью, – пишут авторы. – Оно отвечает на другой вопрос – как заверить потребителя, что ему нечего бояться… Это жгучая политическая проблема, но для её решения не нужно ни дорогостоящее американское присутствие в регионе, ни проведение военных операций».
Разумеется, никто не преуменьшает значения нефти из Персидского залива для экономики США. Америка получает оттуда 15% от всей импортируемой нефти. Оттуда приходит треть мировой добычи нефти, там находятся крупнейшие разведанные месторождения. Однако нефтяной рынок доказал свою эластичность, и другие неближневосточные страны способны компенсировать недостачу на рынке. Скажем, за последние десятилетия на рынке повысилась доля нефти из стран Западной Африки. Нефтяные компании теперь держат огромные стратегические запасы. Лишь в США запасы частных компаний оцениваются в миллиарды баррелей. Да и правительство США располагает стратегическим запасом в 700 миллионов баррелей нефти. Да и нефть сегодня может доставляться в обход конфликтных зон, а цена транспортировки составляет лишь малый процент цены на нефть.
Да и американская экономика сегодня не столь зависима от нефти, как в 1973 году. В 2009-м американская экономика потребляла меньше энергии, чем в 1997-м, хотя НВП вырос, и население тоже. Сегодня американский потребитель тратит лишь 4% своего дохода на горючее автомашины, в то время как в 1980 году он тратил 6%.
Нефтяной шок 1973 года, породивший высокую инфляцию и безработицу, невиданную со времен Великой депрессии, имел долговременный экономический эффект. Нынешний руководитель Федерального Резерва Бен Бернаки в бытность профессором экономики изучал последствия нефтяных шоков 1973-75, 1980-82 и 1990-91 годов. Он пришёл к выводу, что наибольший вред экономике был нанесён не ростом цен на нефть, а ошибочной политикой Федерального резерва. Напуганные перспективами грядущей инфляции, там резко поднимали учётные ставки, что приводило к удорожанию кредита и экономическому спаду.
Гольц и Пресс – далеко не единственные исследователи, считающие, что страх перед скачками цен на нефть преувеличен. Да и четырехкратный рост цен на нефть в 2000-е годы, вызванный растущим спросом развивающихся рынков Китая, Индии и других новых экономических гигантов, не привёл к трагическим последствиям.
Профессор Филипп Орсвальд указывает, что даже Ураган Катрина, пронёсшийся через Мексиканский залив в 2005 году и причинивший колоссальный вред нефтедобывающим скважинам и инфраструктуре, однако не нанёс существенного ущерба американской экономике. Хотя из Мексиканского залива США получает 12% своей нефти, и что ещё более существенно, там расположено 40% мощностей американской нефтеобрабатывающей промышленности. То есть несколько недель на бензоколонках мы платили высокие цены, но назвать это шоком никак нельзя. Шок от резкого скачка потребления энергии, как это случается очень холодной зимой, куда существенней, не говоря уж о шоках, вызванных спекулятивными играми на ожидаемые скачки цен на нефть и нарушения её поставок (как случилось, например в канун Первой войны в Персидской заливе летом 1990 года). Но всё это больше связано с человеческой психологией, чем с реальными спросом и предложением на нефтяном рынке.
Могут ли доводы изменить ситуацию?
Гольц и Пресс не отрицают, что Персидский залив – опасное место, и там могут возникнуть ситуации, ставящие под угрозу энергетическую безопасность США. Первая, и наименее вероятная, — если одна из сверхдержав (Россия или Китай) попытается захватить большую часть региона. Вторая — если Иран попытается перекрыть судоходство в Ормузском проливе – единственном пути, которому нет альтернативы. Третья – это революция в Саудовской Аравии. Первые две угрозы маловероятны, и наличие войск США в регионе здесь ничего не решает. Боевые задачи можно решить, передвинув силы в регион из Средиземноморских баз и Индийского океана. Да и сомнительно, что Иран имеет военные средства перекрыть Ормузский пролив. Ещё важней, уцелеет ли иранская экономика и сам исламистский режим после такого шага.
А вот реализация третьего сценария – революция в Саудовской Аравии — как раз очень возможна. Однако более чем сомнительно, что американские силы, дислоцированные в Персидском заливе, смогут ей помешать. Наоборот, присутствие американских сил лишь подогревает ненависть, и американские солдаты могут ещё больше воспламенить ситуацию.
Гольц и Пресс пессимистически замечают: «Могут ли наши доводы изменить ситуацию? Вряд ли». Военные, политики и большой бизнес извлекают доход из создавшейся ситуации, а потому извращают смысл опасности. Стоять в очереди за горючим конечно неудобно, но это не представляет угрозы для существования США, а потому и не требует посылки американских сил на Ближний Восток.
Кстати, тоже самое происходит и с «глобальной войной с террором». Под разными названиями Америка продолжает вести её, несмотря на то, что никакой терроризм не может представлять для США жизненной угрозы. Как точно определил Франклин Рузвельт «нам нечего бояться кроме собственного страха». Ведь террор это и есть, по сути, собственный страх.
