Алексей ЛАПШИН
Трудно найти более расплывчатое и демагогическое понятие, чем «современность». При первом же приближении сразу становится видна его уязвимость со всех точек зрения.
Чаще всего термин «современность» используется в социальном смысле. Но очевидно, что люди даже в пределах одного общества живут в разных социокультурных пространствах. Ещё более ощутимы противоречия в планетарном масштабе.
Кого считать современным: топ-менеджера с последней моделью айфона или талиба с «Калашниковым» в горах Афганистана?
Можно, конечно, сказать, что современностью является вся совокупность существующих на сегодняшний день разнообразных факторов. Однако тогда из определения выпадет оценочная составляющая, которая в социальном контексте ему неизбежно сопутствует.
Современность ведь нуждается в антитезе: это «современно», а это уже отжило свой век. Именно поэтому под современностью нам предлагается понимать господствующий идеологический дискурс и все вытекающие из него последствия. Начиная от джинсов и заканчивая политикой, искусством, общим мировоззрением. В этом и проявляется демагогическая и одновременно диктаторская суть разбираемого нами понятия. «Современностью» оказывается то, что навязано нам извне, а не то, что существует в нашем восприятии как объективная данность.
На социальном уровне всё более или менее ясно. А как трактовать «современность» в рамках философского понятия времени? Начиная с Платона, время сопоставляется с вечностью. Является ли вечность бесконечно длящимся временем, либо, напротив, отсутствием времени, безвременьем — вопрос, от ответа на который, в огромной степени зависят все дальнейшие рассуждения о бытии. Да и существует ли время в том смысле, который принимают люди, или же это только иллюзия, а реальна лишь вечность?
Сомнения по этому поводу существовали в философии очень давно. На заре постмодернистской эпохи Жиль Делёз выразил подобные мысли в теории двух времён.
«Иногда можно сказать, что существует только настоящее, что оно впитывает в себя прошлое и будущее, сжимает их в себе… С другой стороны, можно сказать, что существует только прошлое и будущее, что они делят каждое настоящее до бесконечности… Таким образом есть два времени: одно состоит только из сплетающихся настоящих, а другое постоянно разлагается на растянутые прошлые и будущие… Одно время — циклично — оно измеряет движение тел и зависит от материи. Другое — бестелесное, безграничное, не зависящее от всякой материи».
Приведённый фрагмент из книги «Логика смысла» интересен для нас, прежде всего, тем, что здесь Делёз обозначил одну из фундаментальных особенностей наступавшего постмодернизма: понимание времени как сплошного настоящего. Сам Делёз, видимо, надеялся на возможность циркулирования между «двумя временами», но постмодернизм пошёл по другому пути.
«Сплошное настоящее» постмодерна — это время, лишённое своего исторического измерения. Прошлое и будущее человечества подаются нам просто как различные фазы бесконечно длящейся «современности». Хотя навязываются такие представления в основном интеллектуально примитивными средствами масс-культуры, эффект получается очень сильным.
Так называемое поколение кнопки уже практически не чувствует ментальной разницы между эпохами — ни границ, ни взаимосвязи между ними. Викинги, мушкетёры, черепашки ниндзя, пришельцы — всё едино. Теряют элементарную историческую ориентацию и старшие поколения.
Часто «сплошное настоящее» прямо служит идеологическим целям. Любопытный в этом отношении пример представляют российские телесериалы, демонстрирующие истории семейств. По аналогии с мыльными операми, их можно назвать мыльными хрониками. Общим местом этого жанра является подчёркнутая неизменность социальных отношений. Одинаковы они и в СССР, и в постсоветской России. Меняются только костюмы, машины и место работы героев. Никакие общественные катаклизмы, потрясения не могут изменить раз и навсегда заведённый распорядок системы. Собственно, эти катаклизмы и не берутся в расчёт, как если бы их не существовало вовсе. Происходит лишь смена вывесок без видимых причинно-следственных связей. Всё это не так поверхностно, как может показаться на первый взгляд. На самом деле государство подспудно внушает мысль, что только оно является единственно подлинным субъектом истории. Отсюда недалеко и до концепции вечности элиты.
В философии Платона, которую можно считать фундаментом всех теорий элит, вечность характеризует мир богов. Время же в платоновской модели есть признак отсутствия блага, несовершенства земного мира. Соответственно, стремление к благу, так или иначе, означает и стремление к вечности: преодолению времени — этой юдоли печали, и приобщению к божественному.
Идеальное государство, описанное Платоном, вроде бы не имеет ничего общего с установившейся в последние века бюрократической системой. Тем не менее, идея элиты, как узкой группы, регламентирующей ход человеческой истории, никуда не исчезала. Более того, эта идея имеет совершенно конкретное воплощение в политической, финансовой, культурной и религиозной сфере.
Разумеется, это вовсе не значит, что ситуация всегда и везде под контролем. История — принципиально неуправляемый процесс уже хотя бы потому, что протекает в разрушающем времени, влиять на которое смертные люди не в силах.
Незыблемость системы, к которой стремится элита — это своего рода отражение стремления к вечности. Но чего стоит эта незыблемость без личного бессмертия?
Масштабное финансирование научных исследований в области технологий продления жизни свидетельствует о страстном желании решить проблему. Ведь проект максимального продления жизни, а в перспективе и бессмертия, имеет явно суперэлитарный характер. Не для широких же масс перенаселённой земли с наступающим острым дефицитом ресурсов он предназначен! Бессмертная, недосягаемая, подобно богам, элита — грандиозная утопия апологетов закона «господство-подчинение».
Здесь мы подходим к одному из важнейших вопросов метафизики: тождественны ли бессмертие и вечность? Бессмертие означает непрерывность жизни в потоке времени. Но бесконечно ли само время или же оно имеет своё начало и свой финал?
Очевидно, что если время конечно, то идея бессмертия ничто иное, как метафизическая ловушка. Однако вопрос о бессмертии — это и вопрос о смысле бытия. Обладает ли бытие самодостаточностью или же имеет предназначение? Предназначение может иметь только то, что конечно. Самодостаточность, пребывающая в бесконечном времени, лишена смысла. Эти же рассуждения применимы и к бессмертию. То есть проявление смысла возможно лишь при условии конечности.
Характерно, что одной из главных примет нашей «современности» является старательное игнорирование метафизики. Религии озабочены преимущественно проблемами этики и морали, академическая философия сторонится метафизики как чуждой парадигмы мышления, культура, если и касается этой темы, то преимущественно в поп-формате в духе Пелевина. Иные неуклюжие снобы рассуждают о метафизике чуть ли не как о рецидиве «средневекового мракобесия». При этом их представления о средневековье столь же вульгарны, как и о метафизике. По всей видимости, это объясняется отказом от поисков смыслов, связанным именно с появившимся ощущением возможности бесконечного существования общества во времени. Таков пока ведущий дискурс современности. Но что такое современность по сравнению с вечностью?
Впервые опубликовано в журнале «Опустошитель» №14
