Советская власть? Без общины это бессмысленно!

Продолжение. Начало: «Смело за власть Советов»; «Генеральная репетиция Советской власти»;«Голос Бога»; «Самый демократичный парламент в мира»; «Откуда Советы».

Дмитрий ЖВАНИЯ, кандидат исторических наук

 

«Вся власть Советам!» — ортодоксальные коммунисты продолжают выдвигать этот лозунг, будто со времён Октябрьской революции, когда этот клич появился, ничего не произошло. То, что требование Советской власти – сугубо пролетарское, в левой среде сомнению не подвергается. А напрасно. «Если Парижская Коммуна вытекала из французской средневековой коммунальной традиции, если итальянские фабрично-заводские Советы были политизированными стачкомами, то рабочие Советы в России были специфическим, политическим, продолжением общинной практики русского крестьянства», — писал я в статье «Откуда Советы».

То, что идея Советов могла появиться исключительно в сознании молодого пролетариата, доказывает и Марлен Инсаров: «Именно благодаря таким ещё существующим традициям общинного коллективизма, пролетарии XIX века куда с большей лёгкостью, чем современные пролетарии, могли самоорганизоваться для совместной борьбы — самоорганизоваться не в масштабах всего общества, но в масштабах мастерской, цеха, квартала, даже города. Именно благодаря традиции коллективистских отношений, присущих деревенской общине и средневековому цеху, пролетарии первого поколения понимали возможность смены капитализма другим строем, при котором коллективистские отношения охватят всё общество». Общины в деревне давным-давно нет, да и самой деревни скоро не станет. А что такое русская крестьянская община? Почему русские народники считали, что она может стать основой социалистического строительства в России, и Фридрих Энгельс в письме Вере Засулич соглашался с этим их мнением? Частично ответ на этот вопрос содержится в моей статье, написанной лет 15 назад для одного научного сборника.

У истоков русского народничества стоял Александр Иванович Герцен. Он и задал для него направление интеллектуального поиска. С точки зрения Герцена, русский народ, задавленный и забитый, сохранил с древних времён «естественное, безотчётное сочувствие» коммунизму. Этот коммунистический дух русского народа и воплощён в сельской крестьянской общине. Именно община спасла русский народ «от монгольского варварства и от императорской цивилизации, от выкрашенных по-европейски помещиков и от немецкой бюрократии…, устояла против вмешательства власти и благополучно дожила до развития социализма в Европе». «В избе русского крестьянина» Герцен усмотрел «зародыш экономических и административных установлений, основанных на общности землевладения, на аграрном и инстинктивном коммунизме».

Что же социалистического нашел А. И. Герцен в общине? Во-первых, демократизм в управлении жизнью. Это общее управление бытом обусловлено тем, что — и это второй момент, характеризующий, по мнению Герцена, общину в качестве зародыша социализма, — что крестьяне владеют землей сообща. Наконец, элемент социализма Герцен видел в крестьянском праве на землю, т. е. в праве каждого крестьянина на надел земли, который община должна предоставить ему в пользование. Герцен считал, что «это основное, натуральное, прирождённое признание права на землю ставит народ русский на совершенно другую ногу, чем та, на которой стоят все народы Запада». С точки зрения Герцена, в крестьянстве заключены неисчерпаемые социальные потенции. «Человек будущего в России — мужик, точно также как во Франции работник», — утверждал он. По его мысли, Россия благодаря общинному землевладению находится даже ближе к социализму, нежели Запад, так как «с самого начала наш естественный, полудикий образ жизни более соответствует идеалу, о котором мечтала Европа, чем жизненный уклад цивилизованного германо-романского мира».

Однако для Александра Ивановича не были секретом и такие черты общинной жизни (на которые в 60-е годы обращал его внимание родоначальник бунтарского анархизма Михаил Бакунин), как унижение лица миром и «женобойство». Так, на митинге европейской демократии в память Февральской революции во Франции (27 февраля 1855 года) Герцен, рассказывая об общине, впервые ответил на вопрос о возможности согласования «личной свободы с миром». Каждый член общины должен потребовать себе «все права, принадлежащие ему как особе, не утрачивая притом прав, которые он имеет как член общины». Лишь при этом условии, отметил Герцен, может начаться деятельная жизнь, ибо «этой закваски революционной», «непокорной личности» как раз-таки и не хватает русской общине. Герцен полагал, что развитие положительных сторон общинного землевладения, с одной стороны, и привнесение в общинный быт достижений науки и просвещения — с другой, позволит России миновать капитализм.

Идеологи народничества 80-90-х годов XIX века, продолжая дело Герцена, отстаивали мысль: социальные традиции народа («почва») вносят свои элементы в социалистический идеал и определяют перспективы развития страны — России. Поэтому разрешить её социально-политические и экономические проблемы (главное — аграрный вопрос) невозможно в отрыве от «почвы» — без опоры на самобытные социальные институты русской деревни и без учёта моральной природы русского крестьянства – «души мужика».

Наиболее оригинально это мнение представлено в работах видного народнического экономиста и социолога Василия Павловича Воронцова, который придал своей концепции чётко выраженные психологические черты. Его — как никого другого из народнической плеяды — волновали особенности массового крестьянского сознания. В своих работах он не раз поднимал вопрос об этической значимости общинности в представлении крестьянства. Причины тяготения его к общине «как форме быта», «форме социальных отношений» Воронцов видел «в чувствах и мыслях массы» (2, с. 50).

Интерпретация взглядов В. П. Воронцова на институт общины позволяет сделать следующие заключения. Крестьянская община являла собой социальное поле с особым нравственно-психологическим микроклиматом. Окружая личность русского крестьянина с рождения до самой смерти, община закладывала в сознание мужика архетипы (если пользоваться терминологией швейцарского психолога и философа Карла Густава Юнга) коллективного бессознательного, которые определяли мотивы его социального поведения и его мораль. Так,с точки зрения Воронцова, коллективизм русского крестьянства — вовсе не рудимент первобытности, а его (крестьянства) исконное и осознанное убеждение: «земля – ничья»; она – «Божья». Привычка же «на миру» решать все вопросы деревенской жизни вырабатывала в крестьянской среде навыки самоуправления. Таким образом, община САМА и для СЕБЯ вырабатывала эгалитарный менталитет и идеал своей братии — крестьян-общинников, что означало взаимопроникающий и взаимообуславливающий процесс: крестьяне создавали институт общины на основе своего коллективистского  мироощущения  («чувства»); в свою очередь, «чувство» коллективизма было обусловлено фактом существования института общины.

«Чувство» и «идея» общинности «целесообразно» и «осознанно» поддерживались общинной практикой крестьянства. Так,  согласно принятым «на миру» решениям крестьяне проводили между собой постоянные уравнительные переделы общинной земли (общинная земля находилась в коллективной собственности крестьян). Этим соблюдался необходимый для предупреждения экономического антагонизма уровень социального равенства. «Считая землю ничьей, божьей, государевой, — пишет Воронцов, — зная, что её размерами определяется благосостояние семьи, крестьянин естественно приходил к мысли о распределении этого божьего дара между всеми, пропорционально потребностям каждого» (1, с. 250). Таким образом, в концепции Воронцова крестьянская община предстаёт как институт социальной горизонтальной амортизации.

Передел всегда приводил к встряске порядков землепользования, что вызывало среди крестьян-общинников различное отношение к этой процедуре. В борьбе сторонников передела с его противниками ярко отражались также (как это показано В. П. Воронцовым) морально-нравственные  традиции русского крестьянства, его социально-культурные стереотипы. Действия сторонников передела во многом определял общинный менталитет. Воронцов отмечает их стремление «присогласить» тех крестьян, которым передел земли был невыгоден (найти, как бы мы сейчас сказали, консенсус). В этом желании, по мнению Воронцова, проявлялось осознание необходимости соглашения — «мира».

В. П. Воронцов указывает, что и противники передела шли на уступки его сторонникам: принимали меры к устранению наиболее резких проявлений неравномерности существовавшего распределения земли. Нельзя не учитывать, считает Воронцов, и такой важный фактор, как общественное мнение. Ибо огромное большинство крестьян, участки которых после предела подлежали сокращению, на вопрос, что заставило их всё-таки высказаться в пользу его проведения, не могли дать никакого другого ответа, кроме того, что «хотел», «желал», «от мира не прочь», «як общество, так и  мы», «хоть не согласен был, да за обществом пошел» и т. д. (Там же. С. 135).

В. П. Воронцов подчёркивает этические («более высокие») мотивы согласия многоземельных крестьян на передел. «Много семей было без земли, а я и одной душой прокормлюсь» (Там же);  «по совести, по Божьи, без земли им быть нельзя» (Там же. С. 144) — приводит  он  в доказательство мнения крестьянина. Свидетельство Воронцова также подтверждают народные поговорки, в которых нашло своё отражение отношение массы крестьян к решениям общинной сходки — мира: «Как мир, так и мы», «Где у мира рука, там моя голова», «Что мир рассудил, то Бог рассудил», «Мир — велик человек», «Мира не перетянешь», «Мир столбом стоит» (3, с. 863). Эти этические соображения крестьян подтверждают тезис Воронцова: общинные отношения «ограничивают игру личного интереса», подчиняют индивида  «идее общей пользы», способствуют «образованию психического типа с задатками внешних высоких альтруистических  черт» (2, с. 142). Таким образом, с точки зрения Воронцова, в практике переделов общинной земли находило выражение благоприятное отношение русских крестьян «к  общине,  как  форме  быта»  (1, с. 137-138).

Сочувствие русского крестьянства идее общинности доказывается, по мнению В. П.Воронцова, также «массовым обращением» семейно-наследственного владения землей в общинное. В тех же общинах, где традиции коллективизма ослабли и фактические отношения всё больше становились похожи на подворно-наследственное землевладение, по мнению В. П. Воронцова, среди крестьян всё-таки «оставались ещё внутренние, психические основы» общинности, что не позволяло им окончательно отказаться от коллективного землевладения.

В целом взгляды В. П. Воронцова развивают традиционные народнические представления о крестьянской общине. Воронцов стремится определить перспективы некапиталистического – «антибуржуазного» — развития России при опоре на традиции социальной культуры русского крестьянства: коллективизм («общинность») и самоуправление («мир»). Но постоянный интерес Воронцова к массовой психологии крестьянства делают его концепцию оригинальной и самобытной. В качестве основных морально-нравственных традиций русского крестьянства В. П. Воронцов выделяет альтруизм и коллективизм. Эти традиции имеют пассивно-активный характер: пассивный, ибо они являются результатом преломления в сознании крестьянина-общинника коллективного бессознательного; и активный, так как способствуют воссозданию традиционной крестьянской формы жизнедеятельности — общины.

Р. S. Советская власть, накрепко связанная с традициями общинного землепользования, в городских условиях просуществовала весьма недолго. Сейчас в нашей стране традиции низового, народного самоуправления утрачены вообще. Нет ни одной социальной сферы, где бы действовал самоуправляющийся институт, подобный крестьянской общине. Поэтому выдвигать лозунг «Вся власть Советам!» бессмысленно.

Использованная литература:

1. Воронцов В. П.  [В. В.].  Крестьянская община // Итоги экономического исследования России (по данным земской статистики). Т. 1. Москва, 1892.

2. Воронцов В. П. [В. В.] Наши направления. СПб., 1893.

3. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка.  Т. II. М.: Прогресс-Универс, 1994.