Дмитрий ЖВАНИЯ, кандидат исторических наук
Приближается 95-я годовщина Октябрьской революции, которая передала всю власть Советам – органам прямой демократии и низовой самоорганизации. Конечно, каждый социалист должен хорошо знать историю борьбы рабочих за освобождение. Но история рабочего движения для нас — это не просто мёртвое знание. Для нас история рабочего движения — источник вдохновения. Мы изучаем её, чтобы показать людям, как, учитывая, конечно, изменения, которые произошли, можно переделать мир на справедливых началах. Ведь рабочие, создавая Советы, показывали на практике, что другой мир возможен, что прямая демократия — это реальное дело, что они, рабочие, способны управлять страной, обществом. Поэтому, изучая историю рабочих Советов, мы заглядываем в будущее.
Детище «ситцевой революции»
Впервые нечто похожее на рабочий Совет возникло в Париже в марте 1871 года, когда была провозглашена Парижская коммуна, которая спонтанно предложила новый, революционный тип государства.
«Коммуна образовалась из избранных на основе всеобщего избирательного права по различным округам Парижа городских гласных. Они были ответственны и в любое время сменяемы. Большинство их состояло, само собой разумеется, из рабочих или признанных представителей рабочего класса. Коммуна должна была быть не парламентарной, а работающей корпорацией, в одно и то же время законодательствующей и исполняющей законы. Полиция, до сих пор бывшая орудием центрального правительства, была немедленно лишена всех своих политических функций и превращена в ответственный орган Коммуны, сменяемый в любое время. То же самое — чиновники всех остальных отраслей управления. Начиная с членов коммуны, сверху донизу, общественная служба должна была исполняться за заработную плату рабочего. Всякие привилегии и выдачи денег на представительство высшим государственным чинам исчезли вместе с этими чинами. Общественные должности перестали быть частной собственностью ставленников центрального правительства. Не только городское управление, но и вся инициатива, принадлежавшая доселе государству, перешла к Коммуне», — объяснял Карл Маркс в «Гражданской войне во Франции».
Но Коммуна была лишь предвестницей нового общества, она только очертила контуры рабочей республики. Совет Коммуны возник не спонтанно, а в результате всеобщих выборов в Париже, чем отличается от Советов рабочих депутатов в России, которые возникали как органы руководства народным восстанием. Появление Парижской Коммуны во многом вытекало из французской коммунальной традиции, в то время, как русские Советы выросли из русской общинной традиции.
12 мая 1905 года в текстильной столице, в Иваново-Вознесенске, на фабрике Бакулина загудел гудок, призывающий рабочих прекратить работу. Те, выходя из цехов, кричали: «Миром! С Богом! С товарищами!», и направились на городскую площадь. По пути к бакулинцам присоединялись рабочие других заводов и фабрик. Работу прекратили 44 промышленных предприятия. Встали не только фабрики и заводы, но и железнодорожные мастерские, типографии и даже многие ремесленные заведения. Десятки тысяч рабочих со своими семьями собрались в центре города, где начался митинг, на котором были оглашены 26 требований рабочих к фабрикантам и властям. Среди них: 8-часовой рабочий день; минимальная зарплата в 20 рублей в месяц; полная плата за время болезни; пенсия для потерявших трудоспособность; отмена штрафов; вежливое отношение со стороны администрации; улучшение санитарно-гигиенических условий на предприятиях; уничтожение фабричной полиции и тюрем при фабриках – «кутузок»; свобода слова, печати, стачек, союзов, созыва Учредительного собрания. Рабочие горячо поддержали выдвинутый список. Надо отметить, что рабочие Иваново-Вознесенска имели хороший опыт борьбы за свои права. Стачки в столице «ситцевого края» вспыхивали регулярно, начиная с 1871 года.
«В задних рядах люди напряжённо тянули шею, чтобы не проронить слово оратора, и цыкали на ребятишек, которые ошалели от радости: они шныряли в толпе, передавая друг другу новости, или громко перекликались, сидя па деревьях.
А людское море грохотало.
— Восемь часов!.. — разлетался над головами голос Евлампия Дунаева.
— Правильно! — отвечали тысячи.
— Штрафы долой!..
— Долой!
— Отмена ночных работ!..
— Верно!
— Заработки повысить!..
— Точно!..
Словно клятву давали рабочие. А народ подваливал и подваливал: после полудня замерла вся фабричная жизнь в городе» — так описывает сход Владимир Архангельский в биографической книге «Фрунзе». (Советские историки утверждали, что стачкой ивано-вознесенских текстильщиков руководил 20-летний Михаил Фрунзе.)
13 мая в 10 часов народ снова заполнил площадь. На митинге собравшиеся постановили избрать депутатов от рабочих для ведения переговоров с властями и предпринимателями. Решили выбирать по фабрикам, но на площади для этого не было места. Поэтому решили собраться вечером на берегу реки Талка. Здесь и прошёл массовый митинг-собрание. Мероприятие напоминало мирской (общинный) сход. Была установлена норма представительства: от крупных фабрик с более тысячью рабочих избирался депутат от каждых 500 человек. Каждое мелкое предприятие избирало своего депутата. Всего должен был быть избран 151 депутат. В этот день выбрали 50 человек. 14 мая на очередном митинге у городской управы рабочие узнали, что фабриканты отклонили их требования и предлагают вести переговоры отдельно по предприятиям. Рабочие, понимая, что их сила в единстве, отвергли эти происки. Вечером 15 мая на Талке бастующие довыбрали оставшихся депутатов. Депутаты избирались открытым голосованием, после всестороннего обсуждения. Собравшиеся решили защищать от властей своих депутатов и не вести сепаратных переговоров с фабрикантами. Депутатам поручалось руководить забастовкой и вести переговоры с властями и предпринимателями. Из 151-го депутата 25 были женщины. Вечером 15 мая в Мещанской управе открылось первое заседание Совета. Председателем был избран рабочий Авенир Евстафьевич Ноздрин. Совет рассмотрел и утвердил требования бастующих и постановил, что переговоры от имени стачечников может вести только Совет рабочих депутатов. Во время всего заседания здание управы было окружено рабочими, которые оберегали своих представителей от возможного ареста.
В ответ власти решили ужесточить свою позицию. 18 мая губернатор запретил проведение массовых митингов и собраний в городе, обещая в случае неподчинения применить силу. В этот же день отказались выполнять требования бастующих. Рабочие, не желая попадаться на возможные провокации, решили проводить свои собрания за городом, на реке Талке. Весть о создании Совета рабочих вышла за пределы города. В Совет шли ходоки из окрестных городов и сёл с жалобами и просьбами. Как вспоминал большевик Николай Ильич Подвойский: «После собрания и во всякую свободную минуту Совет становился на положение партийной школы. Читались систематические лекции по вопросам марксизма и рабочего движения».
Для поддержания порядка на время забастовки была создана рабочая милиция. В её задачи входило противодействие полиции, чёрной сотне и хулиганствующим молодчикам. 20 мая Совет уведомил владимирского губернатора Леонтьева: «Мы, рабочие и мастеровые города Иваново-Вознесенска, на собрании 20 мая 1905 г. единогласно постановили (…) устроить милицию из среды себя, т. е. охранную стражу из рабочих, которая должна следить за порядком в городе и не допускать отдельные фабрики с мастерскими и заводы работать, прежде чем мы не решим встать все на работу. Действиями этой милиции руководят депутаты, избранные нами для переговоров с администрацией и фабрикантами. При этом считаем нужным напомнить, что в случае, если членам нашей милиции полиция помешает исполнять данные ей поручения, то мы при всём желании сохранить порядок не можем ручаться за его сохранение».
22 мая Совет послал отряды рабочей милиции за наблюдением порядка в городе и охраны предприятий от штрейкбрехеров. Совместно с рабочей милицией действовала и большевистская боевая дружина, руководимая Иваном Никитичем Уткиным («Станко»). Но рабочая милиция была самостоятельным органом, подчиняясь непосредственно Совету. Как вспоминал Ф. В. Колесников: «В городе создалось нечто вроде двоевластия. У ворот фабрик и заводов, на улицах, ведущих к предприятиям, стояли полицейские и рабочие милиционеры». Постепенно милиционеры смогли достать оружие.
Фабриканты и власти всячески пытались расколоть единство рабочих, предлагая пойти на уступки в обмен на сепаратные переговоры. Но скоро они почувствовали силу Совета. Даже губернатор Леонтьев вынужден был обращаться к нему с просьбой разрешить печатать в типографии свои распоряжения и объявления. Когда фабриканты и торговцы попытались оказать давление на бастующих выселением рабочих из фабричных казарм и повышением цен на продукты питания в магазинах города, Совет рабочих депутатов добился запрещения повышения цен, открытия фабричных лавок и отпуска продуктов в кредит, организовал снабжение питанием стачечников через кооператив. Также Совет помешал планам властей по пересылке паспортов рабочих, что означало их увольнение.
Совет избрал стачечную комиссию для руководства забастовкой, которую возглавил большевик Семён Иванович Балашов, именно этой комиссии было поручено вести переговоры с предпринимателями. Также были избраны финансовая и продовольственная комиссии. Был начат сбор средств в пользу бастующих. Председатель Совета Авенир Ноздрин писал: «С первых же дней работы Совета мы брали на учёт более нуждающихся рабочих и их семьи. Ещё в первые дни забастовки на городской площади Дунаевым был пущен в оборот его картуз для добровольного сбора в пользу бастующих. Это положило начало стачечному голодному фонду».
На 23 мая было намечено провести общее собрание в центре города, для оказания давления на власти и фабрикантов с целью заставить их выполнить требования забастовщиков. Власти направили против митингующих казаков и полицию, которые стали избивать собравшихся. Совет сумел не допустить паники и организованно отвёл народ на реку Талку, где было решено продолжить митинг. На митинге звучали самые решительные и радикальные требования. Рабочий-большевик Евлампий Дунаев («Александр») сообщил: «Фабриканты и начальство сказали нам: “Уходите из города”, мы ничуть не струсили, а пошли под красным флагом с песнями. Вы видите, как только мы пришли сюда на Талку, откуда нас не смеют согнать, нам шлют бумагу с приглашением к фабриканту Дербенёву для переговоров о наших требованиях. (…) А если мы пойдём на площадь и захватим с собой всё необходимое для нас оружие, о котором я говорил вам уже не раз, чтобы вы заготовили, тогда они совсем сдадутся на наши требования».
2 июня губернатор выпустил распоряжение о запрете собраний на реке Талке. В ответ Совет заявил: «В случае насилия со стороны правительства депутатское собрание снимает с себя всякую ответственность за могущие произойти последствия». 3 июня на собравшихся на Талке забастовщиков набросились казаки и полиция. Силы были неравны, оружия у стачечников практически не было. В ходе этой расправы несколько рабочих были смертельно ранены, многие избиты, более 80-ти арестовано. Но власти не смогли запугать рабочих, а наоборот, ещё больше разгневали. Город был на грани восстания. В городе прошли стихийные погромы. В своём протесте на имя губернатора Леонтьева рабочие заявили: «Но знайте, кровь рабочих, слёзы жён и детей перенесутся на улицы города, и там всё будет поставлено на карту борьбы. Мы заявляем, что от своих требований не отступим». Власти испугались. 12 июня из тюрьмы было освобождено 23 человека. Руководитель расстрела полицмейстер Кожеловский был спешно отправлен в отпуск. Фабриканты также предложили некоторые уступки, согласившись уменьшить рабочий день на час (с 11,5 до 10,5) и повысить плату на 7-10%. Губернатор вынужден был отменить свой приказ о запрете собраний на реке Талке. Совет стал практически полноправным хозяином в городе.
23 июня, на двадцатый день после гибели рабочих 3 июня, на главной площади города прошла «сидячая демонстрация», в которой приняли участие десятки тысяч рабочих. «Мы больше не можем терпеть этого издевательства. Мир или война! Работы! Хлеба!» — заявили они. Бастующих со всех сторон окружали казаки, настроения были самые тревожные, но решительные. Люди готовы были восстать; единственное, что помешало этому – отсутствие достаточного количества оружия, но и власти не решились на разгон демонстрантов.
В ответ на отказ предпринимателей удовлетворить требования рабочих, Совет заявил, что снимает с себя всякую ответственность за порядок в городе и его окрестностях. Вечером в городе начались поджоги домов фабрикантов, разгром магазинов и лавок, во многих местах была нарушена связь. В рядах фабрикантов наметился раскол, первым сдался заводчик Грязнов, согласившись на 9-часовой рабочий день и другие уступки. Рабочим его фабрики Совет разрешил приступить к работе, при условии передачи части заработка в забастовочный фонд. Тем самым Совет пытался ещё больше расколоть ряды фабрикантов. Вслед за Грязновым сдались Кашинцев и Щапов. Власти, со своей стороны, желали не допустить такого развития событий. Товарищ (заместитель) министра внутренних дел, генерал-майор Дмитрий Трёпов прислал телеграмму начальнику Владимирского жандармского управления с приказом подавить стачку и арестовать организаторов. В городе было введено военное положение. Силы были неравны, к тому же многие предприниматели пошли на значительные уступки рабочим.
«То, что произошло за три дня, не поддается описанию. Невиданная картина событий, рабочие — как звери. Я лишен кучера, сам кипячу чай, с фабрики последнего сторожа сняли, сам охраняю фабрику. Начальство растерялось. У наших нет единого мнения. Мое честное убеждение — надо поскорей идти на небольшие уступки рабочим требованиям. Нам угрожают колоссальные убытки. Две партии непромытого варёного товара преют в котлах. В красильне — мокрые ролики. Мне известно из недостоверных источников, что руководители забастовки — люди приезжие, с образованием. Руководят хлестко. Чувствуется в городе двоевластие. Рабочие не хотят договариваться на своих фабриках, выставляют общие требования», — отмечал фабрикант Бурылин в частном письме.
27 июня Совет рабочих депутатов, а затем и общее собрание забастовщиков приняли постановление о прекращении стачки. Забастовка продолжалась 47 дней. Капиталисты решили, что теперь рабочие у них в руках, отказались от всех своих прежних уступок и объявили локаут. В ответ Совет вновь возобновил свою работу. На Талке вновь начались митинги. Несмотря на полное отсутствие денег из-за предыдущей забастовки, рабочие снова забастовали. В ответ царские власти наводнили город войсками. 19 июля прошло последнее заседание Совета, на котором было решено начать работу. Рабочие Ивано-Вознесенска продержались 72 дня – столько же, сколько Парижская коммуна 1871 года (кстати, первая стачка в Иваново-Вознесенске вспыхнула именно в 1871-м — на предприятии братьев Гарелиных). Репортёры буржуазных газет поспешили заявить: «После семидесяти двух дней анархии город начал жить обычной жизнью». Но это поверхностный взгляд. На самом деле, жизнь в Ивано-Вознесенске не вернулась в прежнее русло. Отношение фабрикантов к рабочим стало иным: насилие и произвол ушли в небытие. Как отмечал Ленин: «Иваново-Вознесенская стачка показала неожиданно высокую политическую зрелость рабочих. Брожение во всём промышленном районе шло, уже непрерывно усиливаясь и расширяясь после этой стачки. Теперь это брожение стало выливаться наружу, стало превращаться в восстание». (Ленин В. И. ПСС, т. 11, с. 314)
Продолжение следует
