Из интервью со Славоем Жижеком
— Почему рабочие не восстают?
— А что вы можете им предложить? Если обратиться к истории, есть, конечно, и исключения, но даже революция в России не является таким большим исключением and so on (и так далее – англ.). Революции не происходят, когда достигнуто дно. Они происходят, когда власти уже немного уступили, но не достаточно далеко. Как Французская революция, которая случилась, когда король уже отступал и давал всё больше и больше свобод.
Революции не происходят, когда достигнуто дно. Они происходят, когда власти уже немного уступили, но не достаточно далеко.
Нам нужна идея, которая привлекает людей. Скажите мне, кроме абстрактной идеи восстания and so on, что предлагается людям? Они достаточно умны, чтобы видеть, что это просто прозападная пропаганда, которая, может быть, и сыграла роль в крахе коммунизма в 90-е годы, но люди сейчас на это не ведутся. Отсюда и главная загадка 90-х — помните первые свободные выборы в Польше с «Солидарностью»? А кто мог предсказать, что три-четыре года спустя бывшие коммунисты снова придут к власти демократическим путём? Это деполитизация народа.
У нас сейчас есть очень неплохие протестные движения, забастовки на Западе — но всё равно, когда вы говорите о рабочем классе, разве не грустно, что их единственная серьёзная политическая ориентация — это антииммигрантские популисты? Не против большого капитала, а против иммигрантов, против беженцев and so on, and so on. Это просто очень грустно.
Скажите мне, кроме абстрактной идеи восстания and so on, что предлагается людям? Они достаточно умны, чтобы видеть, что это просто прозападная пропаганда, которая, может быть, и сыграла роль в крахе коммунизма в 90-е годы, но люди сейчас на это не ведутся.
Например, возьмём рабочий класс в современной Франции — конечно, не так всё просто, но в целом правда, что большинство электората Марин Лё Пен — это бывший электорат коммунистов. Нынешние социал-демократы просто помешаны на мысли, что они не хотят казаться старыми, и в итоге они полностью переняли эту постмодернистскую терминологию, что нужно быть очень хорошими по отношению к этим мелким креативным цифровым капиталистам, и они дико боятся выглядеть, будто бы ими до сих пор правят профсоюзы и традиционные организации рабочих. И в итоге единственная политическая сила, которая всё ещё говорит об интересах рабочего класса во Франции — это Марин Лё Пен. Да и в Польше та же трагедия. Лех Качиньский открыто использует язык прав рабочего класса, прав рабочих, он даже чего-то добился. Я всё понимаю про бунт рабочих, но что им вообще предлагается? Когда вы говорите о революции, вам нужен план революции, ответ на вопрос «что делать?».
Во Франции единственная политическая сила, которая всё ещё говорит об интересах рабочего класса во Франции — это Марин Лё Пен.
Всё ещё существует ностальгия по коммунизму, но я бы её всерьез не воспринимал. Рабочие не то чтобы просто удовлетворены, и поэтому не бунтуют, но они дезориентированы в ситуации тотального цинизма. И я бы даже сказал, что это главная идеология современности — неолиберализм не просто в значении неолиберальных правил игры и обещания скорого личного обещания — нет! Тут больше цинизма. Главная идея неолиберализма гораздо более цинична: это мысль о том, что XX век нам доказал, что любые масштабные попытки улучшить общество обязательно заканчиваются гулагом. Так что я вижу иронию в том, что нынешняя идеология — это на самом деле в каком-то извращенном смысле антиидеология. Они пытаются уничтожить любое видение альтернативного будущего: вам это нельзя, это тоталитаризм…
