Артём РОНДАРЕВ
Поскольку в последнее время Шнур сделался опять героем новостей, надобно поговорить о Шнуре.
Шнур довольно умело поддерживает образ в доску своего парня-алкоголика, который симпатичен аудитории, полагающей себя это гендерной и социальной нормой. При этом он не делает почти ничего, что могло бы кого бы то ни было раздражать идеологически, — у него трудно найти высказывания о власти, о политической системе и вообще о чем-то таком, что способно было бы сразу маркировать его как человека, принадлежащего к «своим» или «чужим».
Поскольку Шнур — это признается всеми — умелый бизнесмен и маркетолог, трудно предположить, что всё он делает с расчётом, а вот это — просто так, без чёткого плана, от души, так сказать. Очевидно, что это стратегия, даже если это не до конца отрефлексированная стратегия.
Можно предположить, что он не высказывается на подобные темы оттого, что хочет продолжать нравиться всем; штука, однако, в том, что в ситуации сильно поляризованного и наэлектризованного идеологией общества, которая имеет место сейчас, политическая уклончивость не будет нравиться всем, — люди, индоктринированные или мобилизованные достаточно сильно, будут считать её трусостью (в адрес Шнура, кстати, обвинения в политической трусости звучат постоянно). И лишь один сорт аудитории будет считать такую позицию наиболее уместной: это лояльная statusquo публика.
Смысл в том, что людям, лояльным к окружающей действительности, тоже иногда хочется ударить по ней ломом; вот функцию этого «лома для лояльных людей» и исполняет Шнур. Метод Шнура — это метод «расфигачечных», которые сейчас начали открываться у нас: то есть, таких помещений, где можно крушить всё, что попадётся под руку, можно даже заказать, что именно ты будешь крушить, — если ты заплатишь определенную сумму денег.
Особенным успехом во всём мире расфигачечные пользуются у клерков, то есть у людей, которые, во-первых, считаются «белыми воротничками», во-вторых, являются лояльными текущему режиму, и в-третьих, не имеют никакой возможности в повседневном своём окружении никуда спустить агрессию, которая в них неизбежно накапливается, как и в любых корпоративных служащих. Это, собственно, и есть типовой портрет поклонника группы «Ленинград»: невротизированный городской служащий, за которого его скопившуюся агрессию канализирует в матюги свой в доску пацан в майке-алкоголичке на сцене.
Более того, Шнур, будучи очень чутким бизнесменом (и существенно более тонким психологом, чем его аудитория), давно понял, что в расфигачечных нуждаются не только мужчины, но и женщины, и что в устройстве расфигачечных тоже есть свой гендерный аспект, — и ввёл в группу женский вокал и женскую проблематику: теперь и невротизированные конформные девушки, которым надоело делать эпиляцию, худеть, пытаться влезть в джинсы на три размера меньше и носить неудобные туфли ради того, чтобы на них обратил внимание какой-нибудь папик, могут прийти в расфигачечную Шнура и немного отдохнуть.
Чтобы, понятно, завтра же вернуться на своё поле боя.
Вот в этом, собственно, состоит подлинное значение Шнура и вот здесь находится объяснение того, что Шнуру позволено на сцене материться, богохульничать, отрицать нормы морали и даже выступать голым, — и ему (почти) ничего за это не бывает. Потому что Шнур (как и подобает подлинно постмодернистскому проекту) работает на удержание норм современного мира. И те, кто заинтересован в сохранении statusquo, — это отлично понимают.
«Расфигачечные» и прочие разгрузочные комнаты, где стоит манекен начальника, который можно избить палкой, часто открывают сами корпорации, прекрасно понимая, что лучше пусть клерки выплеснут свою агрессию в контролируемых условиях, чем пойдут на митинги или станут принимать участие в профсоюзном движении (довольно часто, кстати, такими «расфигачечными» служат и сами профсоюзы).
Логика отношения власти к Шнуру и его группе вполне сходна, даже если она и не артикулирована её носителями: пусть лучше люди среднего класса (потенциально сейчас самая взрывоопасная социальная страта) слушают безусловно талантливого, делающего хорошую музыку Шнура и читают Пелевина, — то есть, получают информацию о мире из рук профессиональных тривиализаторов реальности, — чем занимаются каким-то неподконтрольными рефлексивными и социальными практиками. Это инстинкт самосохранения власти, и он, в общем, далеко не такая уж безусловно негативная вещь, просто не стоит его принимать за то, чем он не является, — за право на свободу высказывания, например.
