Отец Павел КАРТАШЁВ (протоиерей, настоятель Преображенской церкви села Большие Вяземы). Шарль Пеги о литературе, философии, христианстве. Продолжение.
1.6. Религиозно философские взгляды Пеги в их генезисе и завершении
Идеи, склонности, неизгладимые образы и воспоминания, приоритеты, объекты стойкого неприятия складывались в духовной биографии Шарля Пеги в своеобразную систему, не застывающую, но гибкую, открытую — некий внутренний мир в осмысляемом изменении. Этот мир двигался поступательно, в направлении сначала смутных идеалов, затем всё лучше осознаваемых целей. Целей взаимообусловленных, в перспективе совмещающихся в одну.
Мировоззрение Пеги христоцентрично: в центре его творческого сознания Христос; Он есть смысл и цель жизни и подвигов святых Жанны д’Арк, Женевьевы Парижской, короля Франции святого Людовика; Евангелие и основы веры по катехизису представляют для Пеги совокупность критериев для оценки произведений классиков литературы и творений философов.
Христианин связан со Христом бесчисленными нитями, линиями, переплетениями невидимыми и таинственными — такой картиной Пеги завершает «Диалог истории с душою во плоти». И эти нити, сходясь ко Христу и разбегаясь от Него как лучи, связывают всех со всеми. Самая реальная, как утверждает Пеги, реальная в смысле встречи и соединения двух реальностей — духовной и материальной — связь человека с Богом осуществляется в таинстве Общения (по русски — Причастия). Это связь пребывающего с преходящим, духа и плоти, бесконечного с конечным, вечности со временем, совершенной жизни со своим оскудением.
Итак, проходя через большую часть прозаических произведений Шарля Пеги как их скрепляющая ось, одна открытая и глубокая тема, или идея образ, доминирует в мировоззрении мыслителя: сочетание незыблемых принципов — с изменчивой ситуацией; или включение вечного во временное, духовного в материальное; соединение души и плоти; Бога и человека; тема воплощения, цельности, единства жизни в Боге.
По воспоминаниям сына Шарля Пеги Марселя, его отец «был антиподом ультрамонтана» (противником папской курии). Сын считает, что в данном случае трудно представить что- то иное, так как дорога, приведшая отца к католицизму, видится ясно прочерченной, не скрывающей в ретроспективе ни один из пройденных этапов, уходящей в далёкое прошлое, за предел собственной биографии, в античность и в Иудею библейских патриархов. По мысли Марселя Пеги, его отец «не вернулся в католицизм к 1908 году, но пришёл к нему. Как иногда отдельные искренние евреи приходят в Христианство, так мой отец достиг Католической Церкви, выйдя из греческой философии» [1].
[pullquote]Пеги поэтапно приближался к Церкви, причём это внутреннее приближение, совершаемое в уме и сердце, удостоверялось усилиями и внешними, и все вместе находили отражение в его произведениях: в ранней драме «Жанна д’Арк», во всех крупных эссе и поэмах.[/pullquote]
Марсель Пеги считает, что в лице Шарля Пеги во Франции тех лет жил и трудился один из последних доверчивых и преданных учеников Платона, Аристотеля и Плотина, таких — в отличие от многих прочих, сделавших эллинскую мудрость своей специальностью, — которые верили в этих философов, питали к ним своего рода священное почтение, жизнь свою пытались основать на их учении. В молодости Ш. Пеги называл себя, как пишет Марсель, «последователем греческой религии» (он имел в виду верования философов), а в социальной деятельности — моралистом. Отправляясь от «морализма», от мечтаний о «нравственной революции» (Пеги часто повторял в период своей социалистической активности: «Революция может быть только нравственной, или её быть не может»), Пеги поэтапно приближался к Церкви, причём это внутреннее приближение, совершаемое в уме и сердце, удостоверялось усилиями и внешними, и все вместе находили отражение в его произведениях: в ранней драме «Жанна д’Арк», во всех крупных эссе и поэмах.
Изучение обширной литературы о жизни и подвиге Орлеанской девы, постоянные раздумья о деяниях и свидетельстве Людовика Святого и мученика Полиевкта (из истории и из трагедии Корнеля) не прошли даром для души мыслителя и поэта, в которой незримо происходили глубокие перемены. И предпринимая паломничества к Собору Богоматери в Шартре, описанные в часто цитируемых стихах из поэмы «Гобелен Богородицы», Пеги, как полагает его сын, не отдалялся от идей и высоконравственных целей первых классиков. «Отец повторял, — как вспоминает Марсель, — что нельзя быть христианином против кого -либо». Древние трудились, по убеждению Ш. Пеги, чтобы завещать свою мудрость и красоту зданий, скульптур и речи — христианской культуре, чтобы предвозвестить — нечаянно, чудесно — Христа и стать» и остаться — участниками Его миссии.
В «Диалоге истории…» Пеги неоднократно возвращается к ещё одному излюбленному образу: христиане и, в частности, Отцы греческой и латинской Церквей возводят в вечное значение труды «самых умных из всех людей», мыслителей и поэтов Греции и Рима, основателей, строителей тех основ, на которых прочно стоит христианская цивилизация. Пеги видит укоренение христианства — в понятиях, терминах, образах, методах рассуждения — в античности и «прорастание», выявление последней в произведениях искусства, в богословии и философии последующих времен.
Как литературный критик Пеги дебютировал текстами об Альфреде де Виньи и Эмиле Золя. Несколькими годами позже, став издателем и редактором «Двухнедельных тетрадей» и автором пространных полемических эссе с обширными элегическими отступлениями, затрагивавшими широкий круг проблем и тем, в том числе и историко литературных как особенно удобных для выражения собственных убеждений, Пеги в своих монологах касался очень многого, но понемногу, то есть не так, как в критикуемой им Сорбонне писались диссертации — педантично, по -бухгалтерски скрупулёзно, а иначе: так беседуют с друзьями или выступают перед противниками; эмоционально, убеждая примерами истины, явленной в красоте или, что то же, красотой, единственно способной выразить правду. Для Пеги высшей убедительностью обладала красота благородных, жертвенных человеческих отношений, которую он повсюду находил у Корнеля.
[pullquote]Для Пеги высшей убедительностью обладала красота благородных, жертвенных человеческих отношений.[/pullquote]
Если составить список, соответствующий первому, предхристианскому периоду его литературно издательской и общественной деятельности (приблизительно с 1900 по 1908 год) — поэтов, драматургов, романистов и мыслителей, упоминаемых или цитируемых им (хотя бы единожды или дважды, в среднем же — до десяти раз, а к некоторым он апеллировал многократно), то перечень окажется некратким. Греки и римляне в нём выступят внушительной колонной: за Платоном и Аристотелем последуют Гомер, Эпикур, Эсхил, Эзоп, Вергилий, Лукреций, Плутарх, Софокл, Эмпедокл, Эпиктет, Еврипид, Гесиод, Гораций, Тацит, Плотин.
Средние века не отмечены у Пеги персоналиями, но и эта эпоха не безлюдна в его трудах, а обозначена таким смиренным образом, какой и приличен для того мира, в котором развернулась серьёзная борьба со страстями: Пеги неоднократно взывал к безымянному, действующему, ощутимому авторитету Отцов Церкви, западной и восточной.
Эпоха Возрождения и последующие века вновь представлены лицами и творениями: Пеги упоминает и цитирует Данте, Вийона, дю Белле, де Монтеня, де Ронсара, Шекспира. К авторам XVII века, своей любимой эпохи, расцвету классицизма, торжеству ясной и рациональной (в теориях, в манифестах) морали и правды, Пеги обращался постоянно, но при этом не распылял своих интересов, а обнаруживал некую избирательность. В фокусе его пристального внимания одни и те же лица: Паскаль, Декарт, Корнель и Расин — в первую очередь; затем, вторым планом, Боссюэ, Мольер, Лафонтен; и реже вспоминаются как видные деятели своего блестящего века Лейбниц и Спиноза, Фенелон и Мальбранш. Из мыслителей, идеологов, учёных и литераторов эпохи Просвещения, а также XIX и начала XX века в его текстах встречаются чаще других — помимо особо дорогих ему Гюго и Бергсона — имена Бомарше, Беранже, де Виньи, Ламартина, де Мюссе, Канта, Ренана, Тэна, Брюнетьера, Сюлли , Прюдома, Леконт де Лиля, Роллана, Жида, братьев Таро.
Последние шесть лет жизни Пеги прошли под знаком его осознанного, выстраданного и глубокого обращения в христианство. По мере утверждения в вере в Иисуса Христа как Спасителя Пеги самоограничивался, терял влечение ко многому, что привлекало его ранее; его прежний, относительно широкий и рассеянный кругозор добровольно суживался и вследствие этого приобретал глубину — новую силу проникновения и понимания.
[pullquote]Пеги часто повторял в период своей социалистической активности: «Революция может быть только нравственной, или её быть не может».[/pullquote]
Пеги постепенно сделался критиком небольшого и неизменного числа авторов и тем. «Виктор Мари, граф Гюго» — это едва ли не самая полная и специальная литературно критическая работа Пеги, и посвящена она Гюго, Корнелю и Расину. И не обзору творений этих классиков французской литературы, не их значению в истории культуры, а тому, что Жак Виар назвал философией литературного творчества [2], или, по Пеги, метафизикой классиков, рассмотренной на примере малого числа произведений.
Несравненными для Пеги шедеврами, о которых он, вероятно, никогда не уставал бы думать и писать, стали «Полиевкт» Корнеля и «Спящий Вооз» Гюго. Жан Онимюс, известный специалист по творчеству нашего автора, в статье «“Спящий Вооз” в эстетике и теологии Пеги» пишет, что стихотворение Гюго, всегда вызывавшее почти исступленный энтузиазм у Пеги, располагается в самом сердце его сокровенных предчувствий.
«Древняя языческая и плотяная душа Пеги» стремится к освящению, ищет святости и открывает в своём поиске Христа. «Посредством Вооза Пеги, — размышляет Онимюс, — собирается в целое, уцеломудривается, его греко- иудейская грань совмещается с христианской и обе, усиленные взаимным сочетанием, становятся способными выступить против духа современности, в котором нет ничего ни языческого, ни иудейского, ни христианского» [3].
То есть в котором отсутствует история — человек в становлении и совершенствовании; в котором вовсе нет человека как существа осмысленного, стремящегося к неисчерпаемой завершенности. Ибо только в христианстве осуществляется, согласно самому христианскому вероучению, основы которого Пеги всецело разделял, бесконечное завершение того лучшего, что присутствовало в других, предшествовавших ему исторически религиях, и совершается это не в каком либо синкретизме, но во Христе и через Христа, соединяющего в Себе — это с неослабным удивлением созерцал и исповедовал Пеги — Божественную природу и человеческую.
Примечания:
1. Peguy Ch. Lettres et entretiens / Reunies par Marcel Peguy. P., 1954. Т. I. P. 46.
2. Viard J. Philosophic de Г art litteraire et socialisme selon Peguy. P., 1969.
3. La Revue des Lettres Modernes. Charles Peguy 3. Peguy un romantique malgre lui. Textes reunis par Simone Fraisse. Jean Onimus. P., 1985. P. 60.
Предыдущие главы:
Ч. 1. Шарль Пеги не умещается в какие-либо определения и рамки
Ч. 2. Шарль Пеги: революция — это всеобщее Откровение
Ч. 3. Шарль Пеги: в прогрессе живёт идея сберегательной кассы, капитализации
Ч.4. Шарль Пеги: плоть соединяет мир и Творца
Ч. 5. Шарль Пеги: в «современном мире» господствует всесмешение
Ч.6. Шарль Пеги: сберегательная книжка — имитация веры и надежды
Читайте также:
Статья Тамары ТАЙМАНОВОЙ «Шарль Пеги»:
3. Шарль Пеги требовал «военного режима в мирное время»
4. Пеги был верен не Церкви, а Христу
5. Шарль Пеги и его две Жанны д’ Арк
6. Политическая мистика Шарля Пеги
Андре МОРУА. Пеги отдал свою кровь чистой — какой её получил
Отец Павел (Карташёв Павел Борисович). Шарль Пеги — певец и защитник Отечества
