Предлагаем отрывки из книги отца Павла (Павла Борисовича КАРТАШЁВА) о Шарле Пеги — французском поэте, эссеисте, писателе и романтическом социалисте.
Редакция «Нового смысла»
Новый шаг в изучении наследия Шарля Пеги
Предисловие доктора филологических наук, лауреата Бунинской премии, профессора Владимира Лукова (умер 5 марта 2014 года)
На рубеже XIX-XX веков и впервые десятилетия последующего периода во французской литературе возникает стойкая потребность преодоления декадентских настроений, которые так ярко выразились в философии, литературе, даже обыденной культуре, сформировавшей своего рода требования к стилю жизни интеллигента.
Писатели разных направлений и стилей, от реалистов до символистов, ищут опору или в традициях прошлого, или в настоящем, или в прогнозировании будущего, или в их объединении. Так возникают четыре линии во французской литературе, в которых художественный метод отступает на второй план перед концепциями истолкования мира и человека: католическая (Поль Клодель, Шарль Пеги), националистическая (Морис Баррес, Шарль Моррас), научно-фантастическая (Жюль Верн), унанимистическая [1] (Жюль Ромен).
Среди писателей, стремящихся к преодолению декадентской переоценки ценностей через опору на традиционные ценности католицизма, один из самых значительных — Шарль Пеги (Peguy, 1873-1914), в молодости социалист-утопист, перешедший затем на позиции католицизма, хотя по ряду вопросов он расходился с Церковью. Пеги был редактором, составителем, одним из авторов и издателем журнала «Двухнедельные тетради» («Cahiers de la quinzaine») с 1900 года до своего ухода на фронт в августе 1914-го, где он погиб в бою. В этом журнале он, в частности, опубликовал важнейшие произведения Ромена Роллана: «Героические жизни» («Жизнь Бетховена», «Жизнь Микеланджело»), начало цикла «Театр Революции», роман-эпопею «Жан-Кристоф» [2].
Для французов Пеги — славное имя. Его гибель в самом начале Первой мировой войны воспринимается как пример высокого патриотизма. Столь же высоко оценивается стиль как художественных произведений Пеги (драма «Мистерия о милосердии Жанны д’Арк» — «Ее Mystere de la charite de Jeanne d’Aro, 1910; и др.), так и его публицистических и литературно-критических статей. Его жизни и творчеству посвящено множество исследований, появлявшихся с момента его гибели в течение всех последующих десятилетий вплоть до нашего времени [3].
С 1915 года начало издаваться полное собрание сочинений писателя, завершенное в 1955-м 20-м томом [4]. Парижское издательство «Галлимар» в 1970-1980-х годах выпустило четырёхтомное издание, в один из томов которого вошли поэтические произведения [5], а в три следующих — проза Пеги [6]. Это собрание сочинений Пеги занимает в совокупности более 7000 страниц (тексты и комментарии) и образует научную основу для изучения наследия выдающегося писателя.
В России имя Пеги было известно ещё при его жизни. В советский период оно неизменно соседствовало с именем Ромена Роллана [7], о религиозности Пеги обычно даже не упоминалось, о его произведениях и критических статьях говорилось мало [8].
В последнее время опубликованы переводы, позволяющие русскому читателю составить свое мнение о столь заметной фигуре во французской литературе [9]. Появились работы Тамары Таймановой[10], основательно изучившей творчество Пеги и убедительно его проанализировавшей.
В это же время велась интенсивная работа над диссертацией о взглядах Пеги в Москве Павлом Борисовичем Карташёвым. Собственно, началась она ещё в советский период, когда в 1990 году были опубликованы фрагменты из эссе Пеги «Предрассветной порой», сопровождавшиеся вступительной статьей Карташёва [11]. Затем Павел Карташёв опубликовал серию статей о Пеги [12] и в 2007-м защитил в Московском педагогическом государственном университете диссертацию «Шарль Пеги — литературный критик».
Диссертация Карташёва представляет собой оригинальное и серьёзное научное исследование литературно-критических взглядов Шарля Пеги. В ней анализируются мировоззренческие основы литературно-критических взглядов Пеги в широком культурном, философском, литературном контексте; рассматриваются литературно-критические работы Пеги, посвящённые французским писателям — Альфреда Виктора де Виньи, Эмиля Золя, классицистам и романтикам и т. д. — в аспекте становления «современного метода» литературоведческого исследования; анализируются подходы Пеги к интерпретации произведений классиков мировой литературы, его идеи о смысле и задачах науки о литературе и литературной критики. Текст диссертации составил основу данной монографии.
Обращает на себя внимание то, что автор диссертации и монографии отец Павел Карташёв — протоиерей, настоятель Преображенской церкви села Большие Вяземы, Председатель Миссионерского отдела Московской епархии Русской Православной Церкви, член Координационного совета по связям Министерства образования Московской области и Московской епархии, преподаватель Коломенской Духовной Семинарии.
Поэтому его диссертация особая: она развивает новую линию отечественного литературоведения — так называемое религиозное литературоведение. В прошлом, например, во времена Шарля Пеги, такие работы были, и статьи самого Пеги об этом свидетельствуют. Отечественный пример — статьи Николая Страхова. Но само литературоведение за сто лет изменилось, поэтому новые работы в этом направлении неизбежно будут несколько иными. Такие труды уже появились, например, монографии, статьи и докторская диссертация молодого, но уже отмеченного Государственной премией РФ литературоведа Андрея Тарасова, посвящённые праведникам и праведничеству в русской литературе, прежде всего в творчестве Льва Толстого.
Если попробовать определить, в чём заключается главный вклад в развитие религиозного литературоведения, сделанный Павлом Карташёвым в диссертации и данной монографии, то здесь возможна следующая формулировка: исследователем обоснована концепция христоцентричности на примере творчества, литературно-критических взглядов Шарля Пеги. Работа перекликается с мыслью Николая Бердяева в «Экзистенциальной диалектике божественного и человеческого»: «Ш. Пеги может… считаться предшественником религии Духа»[13].
Значимым представляется также и то, что в работах Павла Карташёва о Пеги демонстрируются возможности тезаурусного анализа в литературоведении.
В целом книга может привлечь внимание не только литературоведов, но и специалистов в различных областях гуманитарного знания, так как одно из достоинств мышления автора — стремление к синтезу гуманитарных сфер.
Введение
Шарль Пеги (Charles Peguy, 1873-1914) получил широкую известность во Франции ещё при жизни; первые высокие оценки его творчества — монументальных поэм и пространных эссе — прозвучали в 1911 году, когда «Мистерия о милосердии Жанны д’Арк» была выдвинута на соискание Большой литературной премии Французской Академии. Об авторе тогда писали все газеты, одни критики горячо им восхищались, другие оценивали резко отрицательно.
Спустя без малого три года известие о героической гибели на фронте в сентябре 1914 года воина-трибуна, облетев Францию, покрыло имя Пеги новой славой и на время привлекло внимание самых разных читателей, даже и далёких от серьёзной литературы, к его поэзии и прозе эссе. Вскоре отрывки из его поэм — о героях, павших «за свой очаг и кров»; о надежде как христианской добродетели и о надежде паломника на заступничество Божией Матери — стали непременно включаться в хрестоматии и учебные пособия. Впрочем, составители сборников по истории литературы выбирают и до наших дней в основном одни и те же небольшие отрывки из величественного стихотворного наследия поэта.
После Первой мировой войны и в течение 20-30-х годов XX века эссеистика Пеги, с которой образованная Франция знакомилась благодаря многочисленным изданиям его избранных сочинений, оказывала сильное влияние на умы современников и отчасти даже на эмоциональное состояние думающей и совестливой части общества.
Росла военная мощь Германии, национал-социализм внушал многим страх и отвращение, и почти непонятое когда-то, но вполне оцененное потомками пророческое служение Пеги в качестве офицера запаса, который добросовестно готовился к войне с Германией в 1910-е годы, и в качестве автора страстных «очерков», своеобразных пламенных «речей», порой разящих сарказмом, часто скорбных, и часто возвышенных по тону и смыслу, а иногда ностальгических и мягких, вдохновлявших людей на защиту ценностей и идеалов славного прошлого державной и религиозно неравнодушной Франции, всё в совокупности, и перо и оружие, способствовало тому, что Пеги у себя на родине постепенно вырастал из простой литературной знаменитости и из одного из героев войны, хотя и причисленного к кавалерам Ордена Почётного Легиона, в фигуру большего масштаба.
Позже единомышленники увидели в нём нового Ноя, настойчиво воссоздававшего ковчег национальной культуры среди беспечности «прекрасной эпохи» и безответственности социалистического пацифизма. Общественная деятельность поэта и мыслителя и напряжённая патетика его творчества вместе составляют убедительное единство слова и дела, речи и подвига, которое во Франции и везде, где переводят и изучают сочинения Пеги, считается не страницей только, пусть и яркой, истории литературы, но живым явлением культуры, продолжающимся фактором её развития.
Такова судьба не сданных в архив классиков, и Пеги, рассуждавший об участи авторов, не услышанных, не замеченных по смерти или о живущих и по отшествии из этого мира, не желал себе самому забвения в грядущем, задумывался о судьбе своих трудов. Будущее оказалось в целом благосклонным к нему: он и в начале XXI века переиздаётся, изучается и даже буквально расширяет круг своего жизненного пространства — по-прежнему переводится и читается в США и Италии, Германии и Японии, а среди некоторых новых для себя стран открывает и Россию.
В эссе «Параллельные просители» (1905), отстаивая необходимость сохранения классической греческой поэзии в системе преподавания словесности во французской школе, Пеги писал: «Поэт, хранимый в рукописи, неведомый, непрочитанный и, может быть, неудобочитаемый, в каком-нибудь забытом монастыре всё же не считался поэтом забытым или мёртвым. Неизвестный благочестивый монах, заслуживающий нашей вечной признательности, мог оберегать рукопись, переписывать её, передать её нам, наконец. И поэт не умирал, он жил для будущего человечества. Поэт признанный, понятый, классифицированный, каталогизированный, пребывающий на полках этой бесплодной библиотеки Эколь Нормаль [14], но уже нигде в другом месте, не спрятанный в каком-либо сердце, это мёртвый поэт» [15].
В аннотации к недавно вышедшему во Франции сборнику «Шарль Пеги, писатель и политик» говорится: «Спустя более века после начала издания “Двухнедельных тетрадей” [16] Пеги всё ещё не имеет своего места в кругу великих французских художников слова. Его творчество, слишком мало изученное, объединяющее поэзию и прозу классические и новаторские одновременно, связывает собой век XIX-й и XX-й. Политическая мысль Пеги одно время вызывала чувство неловкости, считалась невразумительной: исследования, включённые в настоящий сборник, обнаруживают её актуальность и ясность. Они помогут рассеять заблуждения, созданные Историей» [17].
Статьи для сборника написаны известными и начинающими филологами, историками, юристами, посвятившими свои научные труды — статьи, диссертации, монографии — или непосредственно Пеги, или его эпохе, или сквозным темам, в освещение которых автор внёс вклад. Составитель сборника Ромен Вессерман в течение ряда лет является одним из руководителей «Общества друзей Шарля Пеги». Мнение Вессермана и его коллег о неопределённом положении писателя в истории родной литературы заслуживает внимания. Очевидно, что Пеги во Франции нисколько не забыт: «Общество» его друзей, основанное в 1942 году (во время оккупации Франции — прим. ред. «Н.С.»), существует до сего дня, проводит «Генеральные ассамблеи», научные конференции и семинары, издаёт семестровые бюллетени-альманахи, готовит сборники научных трудов.
А в общем, в течение почти ста лет отрывки из поэм Пеги школьники разучивают наизусть и студенты-гуманитарии осведомлены о нём вряд ли хуже, чем о великих Поле Клоделе и Марселе Прусте или о знаменитых Морисе Барресе и Ромене Роллане, и наверное лучше, чем о менее прославленных Валери Ларбо, Луи Эмоне или Поле-Жане Туле, если говорить о современниках, перемещение которых из категорий малых в великие и обратно в принципе возможно во времени; случалось не раз, что новое поколение прочитывало писателя заново.
Но Пеги, на наш взгляд, не ждёт лучшего прочтения и какого-либо воздаяния по заслугам. Динамика его внутренней жизни сопротивляется усилиям эрудиции вознести его на подобающее ему место, то есть тому, что он всегда презирал и высмеивал — он не даётся классификации, ускользает от дефиниции, от окончательности. Его место во французской литературе — не занимать неподвижного места.
Католик, обличающий духовенство; социалист, восстающий на стадную партийную солидарность и продажность; поэт традиционных форм, взрывающий изнутри странным завораживающим стилем, в котором оригинальность граничит с ненормальностью, устоявшиеся понятия о мере и объеме — такими и подобными противоречиями отличается Пеги от всех, кого легко и удобно вмещать в готовые, апробированные в университетах окончательные наименования — термины и определения. Он симпатический ученик Бергсона: сам не носит и никого и ничто не облекает в готовое платье.
Пеги любил ходить, и он сочинял шагая. В ритме его размеренной упругой ходьбы складываются шеренги александрийского стиха, собираются в катрены как в пехотные отделения или взводы, и уходят в мир замков Луары (в стихотворении «Замки Луары»), в начало истории Парижа (в поэме «Гобелен о Святой Женевьеве и Жанне д’Арк») и далее, через Шартр (в поэме «Вручение долины Бос Шартрской Божией Матери»), в чистый утренний край, что насадил Господь Бог «в Едеме на востоке» (Быт. 2, 8), — в поэме «Ева».
Многие из друзей поэта оставили воспоминания о длительных прогулках с ним по улицам и набережным Парижа. Пеги — это странник, но не ветром гонимый; он, безусловно, подвижник, но не движения, а идеи; человек, идущий узким путём («… узок путь… в жизнь…» – Мф. 7, 14), устремлённый к цели паломник и пехотинец. Когда больше паломник, пересекающий бескрайние пшеничные поля в направлении Шартрского собора; когда явно воин, шагающий в строю во время летних сборов дорогами Иль-де-Франса в сосредоточенном предчувствии надвигающейся войны. Направляясь к собору вдумчивым богомольцем и при этом себя называя пехотой, он обращается к Деве Марии:
Вы видите, что нам с дороги не свернуть,
Идём мы в зной и дождь, глотая пыль и грязь.
В безбрежной широте, где только ветра власть
Национальный тракт — это наш узкий путь. < … >
Идём мы впереди, а руки вдоль штанин.
Но это не парад, и нет трибун и слов,
Шаг ровный и прямой, ни впадин, ни холмов,
По видимой земле до завтрашних равнин.
Пехота — это мы, вы не теряйте нас,
Смотрите, мы идём сюда со всех полей,
Двадцать веков крестьян и двадцать — королей
В плюмажах и шелках, и в платьях без прикрас…
Столп несекомый, Матерь-Дева, вторит вам
В долине Бос другая башня до небес,
Громадный колос — а под ним колосьев лес —
Неколебимо рвётся к чистым небесам. < … >
Вот мы всё ближе к вам, Парижа гул утих.
В столице, там, у нас, правительство и свет.
Потерянные дни и суета сует,
И деспотизм свобод, безбрежных и пустых.
Но в сердце города живёт иной Собор,
Он тоже Матери Христовой посвящён,
Рекой времён омыт и в вечность вознесён,
И окружён прозрачным кружевом опор.
Как вы царите здесь над морем зрелых нив,
Так выситесь вы там над волнами голов.
Над жатвою торжеств и над страдой гробов,
Что к вашей паперти выносит дней прилив [18].
Одной из главных тем, занимавших Пеги-эссеиста на протяжении последних восьми-десяти лет его жизни, является тема воплощения Сына Божия, таинственного и реального соединения Его божественной природы и человеческой. Из этого основного видения, неизменно волновавшего автора и побуждавшего его ко многим размышлениям, сравнениям, аналогиям, возникали и раскрывались на страницах эссе и производные темы: сочетания духовного и материального, невидимого и ощутимого, а также через углублённое проникновение в созерцание момента встречи, темы «начал».
Начал, то есть зачинания и распространения нового мировоззрения или рождения религии, становления новой исторической эпохи, укоренения нового в прежнем, возрастания одной культуры в недрах предыдущей. Пеги видит будущий Париж в колыбели Афин и Рима, а силу и всемирное значение последних связывает с тем, что в истории мира произошла встреча и плодотворное слияние античной мудрости и римской мощи с источником откровения, оберегавшимся до известной поры народом Израиля.
Но привлекала внимание Пеги и другая тема, о важности которой он писал в своих философско-богословских и исторических «Диалогах…», — тема «воскресения Христова». Из неё таким же образом, как и из «инкарнационной», возникали производные: всегда чудесного, победного возобновления жизни, перехода от предвзятых и окаменевших, неподвижных принципов науки, педагогики, стереотипов общественно-политической деятельности к чуткому и творческому, антисистемному восприятию и выражению сокровенного движения жизни.
Подобные идеи и настроения витали, как говорится, в воздухе Франции кануна Первой мировой войны. Интуитивизму, сформировавшему отчасти интеллект Пеги, в научной среде сопутствовали, а затем вытесняли его во многом близкие ему персонализм и экзистенциализм. Габриель Марсель также считал, что нельзя «загонять в прокрустово ложе системы те мысли, которые невозможно изложить, следуя традиционным ритмам спекулятивной архитектоники» [19]. Он вместе с Пеги, не мыслившим что-либо сокращать и упорядочивать в своих текстах ради достижения сжатой концептуальной четкости и строгости, стремился (Пеги об этом точно такими словами не заявлял, но именно так точно поступал) «побудить читателя вновь пройти <с автором> той дорогой, которой <автор> сам когда-то шёл, вместе со всеми её поворотами, со всеми каменистыми выступами».
И воплощение, и воскресение, и все «действия того же механизма» (Пеги), наблюдаемые в природе и культуре, выступают по сути некими событиями «перехода», собственно «пасхой» (от еврейского «пэсах», производного от глагола, первоначально означавшего, среди прочих значений, «перескочить», «перешагнуть») — то есть «скачком» или прорывом в иное бытие, в котором, при сохранении существенного в прежнем, жизнь получает совершенно новое качество.
Душевное состояние и особенности творческого метода и мировоззрения Пеги бунтуют против окончательных, веских научных слов о нём. Он не вмещается в какую-либо эпоху, школу или течение, но по неоднократно высказывавшемуся мнению, принадлежит в той или иной мере всем эпохам Франции.
Он несёт в себе некую ускользаемость; его душа отражает постоянные исхождение и изменение, будучи созерцательницей и выразительницей сокровенного движения жизни, которая есть возрастание, феномен одновременно мистический и органический. Поэтому Пеги так непримирим к «мистической успокоенности» некоторых гордых своей верой христиан. Считая себя принадлежащим к Католической Церкви, он, по мнению русского философа и историка Георгия Петровича Федотова, опубликовавшего в 1927 году статью «Религиозный путь Пеги» в журнале «Путь» [20], восставал против чувства правоты и нравственного окаменения своих верующих современников и видел сущность духовного подвига в «вечной обеспокоенности», в покаянии и совестливом самоиспытании, которые предохраняют душу от привыкания к жизни, от окостенения.
Описываемые свойства Пеги представляют его вечно юным, незавершенным ни в каком плане, а значит и трудно поддающимся сравнению, если только с такими же, как он, поэтами искреннего порыва, начинания, пути.
Об этих чертах творческого облика Пеги, перекликаясь с Федотовым, пишет С. С. Аверинцев в статье «Две тысячи лет с Вергилием» [21], называя французского поэта замечательным, «ни на кого не похожим».
Во Франции, в Италии, Германии, США за десятилетия после гибели Пеги о нём накоплена внушительная литература просветительского и научного характера. В Великобритании в 1992 году вышел сборник выдержек из публицистики Пеги [22]. В России, как было сказано выше, Пеги только начинают открывать: переводить, комментировать и оценивать. Одна из первых публикаций о Пеги с переводом фрагментов из эссе «Предрассветной порой» увидела свет в 1990 году в сборнике РГБ «Культура в современном мире» [23]. В 1995-м в Санкт-Петербурге был создан научно-исследовательский Центр Жанны д’Арк — Шарля Пеги, работой которого руководит Т. С. Тайманова. Исследовательница с 1989 года публикует статьи о Пеги. В 2001-м Центр выпустил комментированный перевод эссе «Наша юность» и драмы «Мистерия о милосердии Жанны д’Арк» с обстоятельным предисловием Т. С. Таймановой [24]. В 2006 г. Т. С. Тайманова защитила в СПбГУ докторскую диссертацию на тему «Шарль Пеги: философия истории и литература» [25]. О Пеги кратко, но ярко писал С. И. Великовский в антологии «Французская поэзия XIX-XX веков» [26]. В 2006-м вышла книга избранных переводов из прозы, мистерий, поэзии Пеги, составленная Д. Рондони, Т. В. Викторовой, И. А. Струве [27].
Стиль Пеги естественно выражает внутреннее состояние его целеустремленной, но не ослеплённой целью, а ищущей и вдумчивой души. Вполне закономерно автор находит для себя жанр, способный наиболее адекватно претворить и донести до читателя его интуиции и раздумья: в эссе он ничем не скован, предметы его внимания в свободном потоке слов перетекают один в другой, противопоставляются друг другу или слагаются в усиливающие смысл параллели, открывают неожиданные ракурсы для лучшего понимания авторского замысла.
Мыслительная работа Пеги в его эссе синкретична; это не насильственное соединение ушедших далеко в разные стороны путей; не произвольное всесмешение, предпринятое полуобразованностью, но непосредственное рассмотрение явлений культуры в их неоформленном, неспециальном виде, как будто в первоначальной (рождающейся в сознании) нерасчленённости.
Пеги предстаёт философом и богословом в разговоре о литературной критике, и во всяком ином — философском, религиозном, общественно-историческом дискурсе — искусным полемистом, красноречивым оратором, прозаиком. Его литературная критика, говорящая о себе живой образной речью, есть по этому признаку явление художественное, но постоянно возносящее своё изящество на высоту метафизических обобщений.
В силу интуитивно-целостного и образно-лирического восприятия и осмысления автором тем и вопросов, которые волновали его правдолюбивую и социально активную натуру, о каждом из содержательных аспектов его эссеистики можно сказать, что в них (например, в интересующей нас литературной критике) просматривается весь Пеги.
Его литературно-критические и историко-литературные взгляды сложились в процессе сосредоточенного чтения-любования и в размышлении над произведениями таких авторов, которые давно и всесторонне изучены в мировой культуре и в России в частности. Пеги писал в основном о Корнеле, Расине, Паскале и Гюго, в меньшей степени о Гомере, Софокле, Вергилии.
Классик французской литературы в литературно-критических фрагментах своих эссе проявил себя и как яркий мыслитель — богослов и философ, и как тонкий лирик, говоривший о чужих стихах и трагедиях настолько поэтично, что его строки о знаменитых авторах обрели самостоятельную художественную ценность.
Взгляды и высказывания Пеги явились реакцией протеста против рационализма и мелочной сухости материалистической и позитивистской идеологии и оказали безусловное влияние на развитие научных и критических методов и критериев осмысления литературы в XX веке, вплоть до нынешнего времени, вводя в центр внимания учёных и критиков вопросы онтологического и аксиологического характера, выдвигая на первый план эмоционально-рецептивное и содержательно-смысловое измерение искусства слова.
Своеобразие литературной критики Шарля Пеги определяется двумя основными факторами влияния: христианским вероучением, сформировавшим христоцентричность мировоззрения Пеги, а именно его инкарнационно-пасхальный взгляд, под углом которого он старается осмыслить явления культуры и произведения литературы; и философией интуитивизма, под воздействием которой сложился оригинальный литературно-критический подход Пеги к литературной классике. Литературная критика Пеги сформировалась в отрицании и преодолении методов и понятий культурно-исторической школы в литературоведении, а также позитивистской по духу «университетской критики» Гюстава Лансона и др. Литературно-критическое наследие Пеги является осуществлением интуитивно-целостного подхода к постижению смысла литературного произведения, «осмыслением откровения» о произведении, о его формально-содержательном априорном единстве, которое даётся критику до специфической профессиональной рефлексии, подвергающей читаемое анализу.
Примечания:
1. Протест против декадентского символизма выразился в создании особого течения в литературе рубежа веков, получившего название «унанимизм» (unanimisme, от лат. unanimus — единодушный). Группа молодых писателей объединилась вокруг издательства «Аббатство» на основе преобразования не только литературы, но и общественной жизни. В качестве философской основы они выбрали идеи Анри Бергсона и социологию Эмиля Дюркгейма, в которой выделили мысль о коллективных представлениях, объединяющих людей.
2. Их переписка стала одним из источников литературной характеристики эпохи. См.: Correspondance. Une amitie francaise. (Correspondance entre Ch. Peguy et R. Rolland) / Presentee par A. Saffrey. P.: Albin Michel, 1955. Роллан написал о Пеги двухтомное сочинение. См.: Rolland R. Peguy; Т. 1-2. Р., 1944.
3. Seippel P. Un poete framjais tombe au champ dhonneur: Charles Peguy. P.: Payot, 1915; Suares A. Peguy. P.: Emile-Paul Freres, Ed., 1915; Halevy D. Charles Peguy et les Cahiers de la Quinzaine. P., 1919; Idem. Peguy et les Cahiers de la Quinzaine. P.: Grasset, 1941; Peguy M. La vocation de Charles Peguy. P.: Ed. du siecle, 1926; Idem. Le destin de Charles Peguy. P.: Librairie academique Perrin, 1941; Archambault P. Charles Peguy. Images d’une vie hero’ique. Saint-Amand, 1946; Chabanon A. La poetique de Peguy. P.: Laffont, 1947; Guyon B. Eart de Peguy. P.: Ed. Labergerie, 1948; Idem. Peguy. P.: Hatier, 1960; Guyot Ch. Peguy pamphletaire. Neuchatel: Ed. de la Baconniere, 1950; Joannet R. Vie et mort de Peguy. P.: Flammarion, 1950; Goldie R. Vers un hero’isme integral. Dans la lignee de Peguy. P.: Amitie Ch. Peguy, 1951; Grasset B. Evangile de ledition selon Peguy. P.: A. Bonne, 1955; Barbier J. Le vocabulaire, la syntaxe et le style des poemes reguliers de Charles Peguy. P.: Ed. Berger-Levrault, 1957; Onimus J. Peguy et le Mystere de lliistoire. P.: Cahiers de l’Amitie Charles Peguy, 1958; Idem. La route de Charles Peguy. P.: Plon, 1962; Delaporte J. Connaissancede Peguy: T. 1-2. P.: Ed. Plon, 1959; Nelson R.J. Peguy poete du sacre. Essai sur la poetique de Peguy. P.: Cahiers de l’Amitie Charles Peguy, 1960; Louette H. Peguy lecteur de Dante. P.: Cahiers de l’Amitie Charles Peguy, 1968; Bonenfant J. Eimagination du mouvement dans l’oeuvre de Peguy. Montreal, 1969; Viard J. Philosophie de l’art litteraire et socialisme selon Peguy. P.: Ed. Klincksieck, 1969; Secretain R. Peguy, soldat de la Verite. P.: Perrin, 1972; Peyre A. Peguy sans cocarde. P.: C.Jose M-M, 1973; BastaireJ. Peguy tel qu’on l’ignore. P.: Gallimard, 1973; Idem. Prier a Chartres avec Peguy. P.: Desclee de Brouwer, 1993; Idem. Peguy contre Petain. P.: Ed. Salvator, 2000; Winling R. Peguy et l’Allemagne. Lille, P.: H. Champion, 1975; Idem. Peguy et Renan. P.: H. Champion, 1975; Fraisse S. Peguy et le Moyen Age. P.: H. Champion, 1978; Idem. Peguy. P.: Ed.du Seuil, 1979; Guillemin FL Charles Peguy. P.: Ed.du Seuil, 1981; Quoniam Th. Peguy et les chemins de la grace. P.: Tequi, 1987; Dadoun R. Eros de Peguy: la guerre, lecriture, la duree. P.: Presses universitaires de France, 1988; Tardieu M. Charles Peguy: biographie. P.: F. Bourin, 1993; Burac R. Charles Peguy: la revolution et la grace. P.: Laffont, 1994; Leplay M. Charles Peguy. P.: Desclee de Brouwer, 1998; Finkielkraut A. Le mecontemporain: Peguy, lecteur du monde moderne. P.: Gallimard, 1999; Collignon B. Pourquoi ont-ils tue Peguy? Latresne: Ed. le Bord de l’eau, 2005; Grosos Ph. Peguy philosophe. Chatou: Ed. de la Transparence, 2005; Hidaki J. Peguy et Pascal. Clermont-Ferrand: Presses universitaires, 2005; etc.
4. Peguy Ch. (Euvres completes: Т. 1-20. P., 1915-1955.
5. Peguy Ch. (Euvres poetiques completes. P.: Gallimard, 1975.
6. Peguy Ch. (Euvres en prose completes: T. 1-3. P.: Gallimard, 1987-1992.
7. Отрывок из труда P. Роллана «Пеги» был опубликован в собрании сочинений Р. Роллана: Роллам Р. Собр. соч.: В 14 т. М„ 1958ю С, 635-705).
8. Были и резко отрицательные отзывы (напр., статья Е. Гунста «Пеги» в «Литературной энциклопедии», где писатель в духе идеологии 30-х годов назывался националистом, шовинистом, милитаристом и т. д.).
9. Пеги Ш. Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны д`Арк / Вступит. ст. Т. С. Таймановой. СПб.: Наука, 2001; Пеги Ш. Избранное: Проза. Мистерии. Поэзия / Составители Д. Рондони, Т. В. Викторова, Н. А. Струве. М.: Русский путь, 2006.
10. Прежде всего монография: Тайманова Т. С. Пеги: философия истории и литература. СПб.: СПбГУ, 2006; а также статьи и диссертация, защищенная в Санкт-Петербурге.
11. Пеги Ш. Фрагменты из эссе «Предрассветной порой». Вступительное слово о Ш. Пеги П. Б. Карташева // Культура в современном мире. Информационный сб. М.: Гос. б-ка СССР, 1990. Выш 3. С, 113-139.
12. Карташёв П. Б. Христоцентричность Шарля Пеги // Знание. Понимание. Умение. 2007. № 1. С. 95-99; Его же. Шарль Пеги о смысле и задачах науки о литературе и литературной критики // Вестник Тамбовского Государственного Университета. Серия: Гуманитарные науки. 2007. Вып. 4/48; Его же. Пласты реальности и культуры в эссеистике Шарля Пеги // Тезаурусный анализ мировой культуры: Сб. науч. трудов. Вып. 3. М.: Изд. Моск. гум. ун-та, 2006. С. 73-87. (То же в Интернете: www.mosgu.ru); Его же. Шарль Пеги – певец и защитник отечества // Тезаурусный анализ мировой культуры: Сб. науч. трудов. Вып. 10. М.: Изд. Моск. гум. ун-та, 2007. С. 59-68. (То же в Интернете: www.mosgu.ru); Его же. Динамика и покой странствия в поэме Ш. Пеги «Ева» // XVII Пуришевские чтения: «Путешествовать — значит жить». (X. К. Андерсен). Концепт странствия в мировой литературе: Сб. материалов международной конференции. М.: МПГУ, 2005. С. 92-93; Его же. Статья Шарля Пеги «Недавние произведения Золя» как опыт идейно-философской критики // Научные труды аспирантов и докторантов: Сб. науч. трудов. Вып. 41. М.: Изд. Моск. гум. ун-та, 2005. С. 92-101. (То же в Интернете: www.mosgu.ru); и др.
13. Бердяев Н. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого. Париж. YMCA-PRESS, 1952 //http://www.trinitas.ru/rus/doc/0016/00-lb/00160102.htm
14. То есть библиотеки Высшей Педагогической школы, в которой Пеги учился, но которая, по его мнению, к 1905 г. превратилась вместе с Сорбонной в средоточие культурно-исторического, позитивистского направления в гуманитарных исследованиях.
15. Peguy Ch. (Euvres en prose completes. P., 1988. Т. II. P. 375-376.
16. Основателем «Тетрадей», главным редактором, собирателем средств, составителем и постоянным автором, в числе многих известных литераторов и общественных деятелей, Шарль Пеги являлся с 1900 г. до своей гибели в 1914 г.
17. Charles Peguy, lecrivain et le politique / Textes edites par Romain Vaissermann. P.. 2004.
18. Из поэмы «Вручение долины Бос Шартрской Божией Матери». (Здесь и далее, если переводчик не указан, перевод автора.)
19. Марсель Г. Метафизический дневник. СПб., 2005. С. 5.
20. Федотов Г. П. Религиозный путь Пеги // Путь. 1927. № 6. С, 126-129.
21. Аверинцев С. С. Две тысячи лет с Вергилием // С. С. Аверинцев. Образ античности. СПб., 2004. С, 208-212.
22. Пеги Ш. Фундаментальные истины. L.: Overseas Interchange Ltd., 1992.
23. Карташёв П. Б. Вступительное слово о Шарле Пеги. Эссе «Предрассветной порой» (фрагменты) // Культура в современном мире. Информационный сборник НИО Информкультура. М.: Государственная библиотека СССР, 1990. Вып. 3. С, 113-139.
24. Пеги Ш. Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны д’Арк. СПб.: Наука, 2001.
25. Тайманова Т. С. Шарль Пеги: философия истории и литература. СПб.: СПбГУ, 2006.
26. Французская поэзия XIX-XX веков: Сборник / Сост. С. Великовский. М.: Прогресс, 1982.
27. Пеги Ш. Избранное: Проза. Мистерии, Поэзия. М.: Русский путь, 2006.
Продолжение следует
Читайте также:
Статья Тамары ТАЙМАНОВОЙ «Шарль Пеги»:
3. Шарль Пеги требовал «военного режима в мирное время»
4. Пеги был верен не Церкви, а Христу
5. Шарль Пеги и его две Жанны д’ Арк
6. Политическая мистика Шарля Пеги
Андре МОРУА. Пеги отдал свою кровь чистой — какой её получил
Отец Павел (Карташёв Павел Борисович). Шарль Пеги — певец и защитник Отечества
