Дмитрий ЖВАНИЯ
22 года назад началось восстание сапатистов в штате Чьяпас
Время летит быстро. Вот и сапатистская, новогодняя, революция стала довольно давней историей. В первые часы 1 января 1994 года в федеральной столице мексиканского штата Чьяпас, городке Сан-Кристобаль-де-Лас-Касас, появились сотни людей в чёрных масках, вооружённые старыми карабинами.
В городке находилось немало туристов — рядом с Сан-Кристобалем находятся руины древнего города майя Пеленке. Многие путешественники приняли происходящее за новогодний карнавал. Но вскоре они поняли, что вооружённые люди в масках — не ряженные, а бойцы индейской Сапатистской армии национального освобождения.
Партизаны заняли телеграф и разослали по всем информагентствам сообщение с объявлением войны федеральной власти. Повстанцы обязались соблюдать предписания Женевской конвенции о ведении военных действий и заявили о своих планах продолжать наступление вплоть до Мехико. На следующий день авиация и бронетехника мексиканской федеральной армии атаковали Сан-Кристобаль-де-Лас-Касас и три другие города Чьяпаса, занятые сапатистами. Так в Мексике началась «другая революция».
Она, эта индейская революция, вдохновила левых во всём мире. Оно и понятно: незадолго до этого американский философ японского происхождения Фрэнсис Фукуяма объявил о конце истории в связи с полной и окончательной победой либерального капитализма. И его было трудно опровергнуть. Социалистический лагерь исчез, будто его и не было, Советский Союз рухнул, крупные коммунистические партии Европы спешили окончательно перейти на социал-демократические рельсы, а то и вовсе переформатироваться в леволиберальные партии, как, например, компартия Италии. В начале 90-х левым было отчего приуныть. И в Третьем мире никакого просвета! Кубинский социализм, казалось, доживает последние дни в американской блокаде. В Никарагуа сандинисты проиграли выборы. В Южной Америке партизанские движения отказывались от вооружённой борьбы, чтобы стать обычной политической партией и участвовать в выборах… Везде левых теснили. Они терпели поражение за поражением. И вдруг неожиданно в соседнем с США государстве партизаны под антикапиталистическими лозунгами захватывают целый регион.
Левые поспешили зачислить сапатистов в свои ряды, используя образ «пиар-менеджера» этого движения субкоманданте Маркоса в своей пропаганде. Но это было не совсем корректно с их стороны. Сапатисты боролись против «глобализации капиталов» вовсе не под знаменем марксизма. «Сапатизм не является ни новой политической идеологией, ни смешением старых идеологий… Нет универсальных рецептов, линий стратегий, тактик, законов, регламентов и лозунгов. Есть только одно желание: построить лучший мир, иначе говоря, новый», — заявлял субкоманданте Маркос.
Они сказали: «Хватит!»
Индейцы начали восстание 1 января 1994 года не случайно. Именно в этот день вступал в действие недавно подписанный договор о едином экономическом пространстве между Канадой, США и Мексикой (НАФТА), реализация которого ставила индейцев на грань исчезновения.
Мексика — крупнейшая испаноязычная страна мира (91 млн жителей). В 1910-1917 годы в стране произошла буржуазно-демократическая революция, которой положила конец диктатуре Порфирио Диаса. Плодами революции воспользовалась Институционно-революционная партия, созданная в 1929-м. С 1934 по 2000 год она была бессменной правящей партией Мексики. Народные вожди революции Панчо Вилья и Эмилиано Сапата (его именем названа армия индейцев Чьяпаса) погибли в ходе становления власти новой бюрократии.
Индейцы составляют 30% населения страны, но это — самая угнетаемая его часть. Особенно рельефно (в прямом и переносном смыслах) это видно в штате Чьяпас. Его территория — 75 634, 4 км2, население — 3,5 млн человек. В Чьяпасе производят 55% всей мексиканской гидроэлектроэнергии и выращивают 35% кофе.
Чьяпас — источник значительной части мексиканской нефти, природного газа, ценной древесины, мёда, крупного рогатого скота и кукурузы. Солидная доля этой продукции идёт на экспорт, что приносит стране доход в валюте. 2/3 населения проживают в сельской местности, доход 90% из них является минимальным или просто нулевым. Более 40% населения — моложе 15 лет. Половина населения не обеспечена питьевой водой, 2/3 не имеют водопровода. Из 100 детей 72 не получают начального школьного образования. 1,5 млн человек лишены всякой медицинской помощи. В штате на момент восстания было в пять раз меньше медпунктов, чем в среднем по стране. 54% населения страдало от истощения; 80% индейского населения штата (приблизительно 1 млн человек) голодало. В штате наблюдалась самая высокая в стране детская смертность: больше 15 000 в год; дети, как правило, умирали от излечимых болезней: воспаления легких, дизентерии, тифа, малярии и т.д.
Индейцы Чьяпаса — потомки цивилизации майя. Считается, что из трёх доколумбовых цивилизаций культура майя была самой развитой; при этом цивилизация майя не стала империей, не подчиняла себе другие народы. Исчезла цивилизация майя не по причине конкисты, а в результате какой-то исторической тайны. В сельве Чьяпасе проживает около 10 индейских народностей.
Развитие в регионе скотоводства вытеснило индейцы с плодородных земель в горы Лакандонской сельвы (юго-восток Мексики). Те, что остались на равнине, фактически превратились в собственность скотоводческих хозяйств. Это значит: неоплачиваемая и ненормированная работа, телесные наказания вплоть до убийства, «право первой ночи» и т.д. С возникновением сапатистского движения скотоводы создали «белые гвардии» с целью запугивания населения и уничтожения сочувствующих сапатистам.
Традиционная индейская форма социальной жизни — община, как и в русской деревне до начала ХХ века. Благодаря этой структуре индейцы выжили на протяжении 500 лет во враждебном окружении и сохранили свои культурные традиции. Все решения по всем важным вопросам принимаются в этих общинах в результате всеобщего обсуждения, выслушивания всех, без навязывания мнения большинства тем, кто остался в меньшинстве. Любое принимаемое решение должно выражать мнение всех. Диалог ведётся до тех пор, пока не удаётся достичь всеобщего согласия, и время на это экономить не принято. Если такого согласия по какой-то проблеме достичь не удаётся — обсуждение откладывается. На собрании общины представлены абсолютно все: дети, мужчины, женщины и старики.
Когда дети, мужчины, женщины, старики одной общины приходят к согласию, им предстоит договориться между собой, выбрать представителя, способного лучше выразить мнение группы, и встретиться с представителями других общин.
Договор НАФТА, заключённый между Мексикой, США и Канадой, который предусматривает неограниченное освоение нефтяных залежей и древесины на последних землях этих общин, стал для них окончательным приговором. И индейцы сказали: «Хватит!» Хватит терпеть! Мексиканское государство не замечало их существования…
«Карта Чьяпаса — общины с индейским населением, нефтью, ураном и ценными породами дерева. И этих индейцев надо убрать отсюда, потому что они не воспринимают землю так, как это понимает неолиберализм. Для неолиберализма всё является товаром, все продается и эксплуатируется. А эти индейцы смеют говорить “нет”, потому что земля — это мать, потому что она хранит их культуру, потому что в ней живёт их история, и потому что в ней живут их мёртвые», — говорит представитель сапатистов субкоманданте Маркос.
Красавчик Суп
Десятки телекамер транслировали через спутники на весь мир беседы между восставшими индейцами, жителями города и туристами на улицах и площадях Сан-Кристобаля. Многие индейцы не говорили или почти не говорили по-испански, поэтому общение шло на языке жестов. Но один из сапатистов не был индейцем. Он говорил на нескольких европейских языках и, кроме того, выступал как переводчик с индейских языков на испанский. Это был субкоманданте Маркос, ошибочно принятый многими за лидера восстания. Его главная миссия все эти годы будет заключаться в переводе с языка одной реальности на другие и донесении до остального мира причин, целей и смысла движения, так не похожего на все известные до него…
Настоящее имя Маркоса мало кто знает (есть разные догадки, но их все отвергает). В начале 80-х годов он вместе несколькими друзьями-студентами, вдохновлённый примером Че Гевары и мечтой о латиноамериканской социалистической революции, отправился в беднейший штат страны, дабы создать там «партизанский очаг». Это вовсе не выглядело утопией. Только что совсем рядом, в Никарагуа, победили сандинисты, а в Сальвадоре и Гватемале (на границе с Чьяпасом) партизаны успешно боролись против проамериканских марионеточных режимов.
«Сколько? одиннадцать? лет назад я попал сюда впервые. Тогда я поднимался на этот проклятый холм и думал, что каждый шаг может стать последним. Я говорил себе: “Ещё шаг — и умру”, и делал один шаг, потом другой, но не умирал, а продолжал идти, — делился Маркос своими воспоминаниями в середине 90-х. — Я чувствовал, что груз за спиной весит сто килограммов и знал, что это неправда, потому что знал, что нёс всего пятнадцать килограммов, “просто ты новенький” говорили мне товарищи и с видом сообщников посмеивались. Я продолжал повторять себе, что теперь уже точно следующий шаг будет последним, и проклинал тот час, когда мне вздумалось стать партизаном, и как хорошо мне было, когда я считал себя интеллектуалом из городской организации, и что в революции может быть множество видов деятельности, и все одинаково важны, и зачем я сюда сунулся, и на следующем привале наконец скажу им, что всё, хватит, лучше я буду помогать вам там, в городе».
Но тот, кто стал Маркосом, продолжал падать, подниматься и идти до следующего привала, но ничего не говорил товарищам, «отчасти из стыда, отчасти потому, что не было сил говорить».
Близкое знакомство с незнакомой и непонятной действительностью Лакандонской сельвы разрушило планы Маркоса и его товарищей. Они не смогли создать очаг в Чьяпасе. К счастью, их попытка не закончилась трагедией, как с отрядом Че в Боливии. Из учителей они превратились в учеников, дабы не только понять, но и прочувствовать мировоззрение потомков майя, их мифологию, их социальные привычки и образ жизни, изучить их языки. Всё это привело к тому, что Маркос изменил свои представления о революции, её движущих силах, целях и задачах. Так постепенно сформировался сапатизм.
Маркос — единственный из той группы студентов-партизан, что в начале 80-х пришли в горы Чьяпаса. Маркос — настоящее имя одного из погибших его друзей. Но, говорит Маркос, того, кем он был в начале 80-х, больше не существует, поэтому его бывшее имя не имеет никакого значения.
Маркос — единственный метис в руководстве движения сапатистов. Говорят, он окончил философский факультет университета Мехико, работал в Сан-Франциско программистом. Он важен для журналистов и политологов «цивилизованного» мира как переводчик, посредник между внешним миром и восставшими индейцами Чьяпаса.
Партизаны зовут его «Субкоманданте», «Суб», «Суп», «Супко», «Маркитос», «Красавчик Суп». Субкоманданте Маркос — это человек-знак, человек-символ.
«Маркос, — говорит субкоманданте, — это все нетерпимые, подавляемые, эксплуатируемые, сопротивляющиеся меньшинства, заявляющие своё “Хватит!”… Маркос — это всё то, что неудобно для власти и для “благоразумия”».
Дерьмо и моча другой революции
Под давлением общественности и мирового сообщества правительство Мексики неожиданно объявило о прекращении огня и село с сапатистами за стол переговоров.
Но бои были жестокими. «Ночью 15-го мы собрались пить мочу, — записал в дневнике субкоманданте Маркос. — Говорю “собрались”, потому что сделать этого не удалось — всех начало рвать после первого глотка. Сначала было обсуждение. Хотя все мы согласились с тем, что каждый будет пить только свою собственную мочу, Камило уверял, что нужно подождать до утра, чтобы моча в наших флягах остыла, и мы смогли бы её выпить, представляя себе, что это освежающий напиток… Я с этим не согласился, предположив, что чем больше времени пройдёт, тем больше будет вони… Моё второе “я” возразило, что отстаивание может помочь отделить аммиак, который осядет на дне».
Бойцы успели сделать только один глоток, как всех их «вырвало выпитым и не выпитым». И они остались валяться, «ещё более обезвоженные, чем раньше. Как алкаши, воняющие мочой». «Федеральный патруль прошёл примерно в пятистах метрах от нас. Они не обнаружили нас только благодаря тому, что Господь велик. Дерьмом и мочой от нас разило на километры», — иронизирует Маркос.
Партизанский быт, конечно, далёк от комфорта. «Девятый день мы не снимали обуви. Из-за влаги и грязи ткань и кожа превратились в единое целое и снять носок было равнозначно тому, чтобы содрать с себя кожу. Неудобство спанья в обуви. Мы опустили ноги и воду и медленно, понемногу, отделили ткань. У ног был запах дохлой собаки, а кожа превратилась в белёсую бесформенную массу», — записал Маркос.
Между сапатистами и мексиканским федеральным правительством было подписано соглашение о прекращении огня, а потом начался переговорный процесс. Руководство САНО, в частности — субкоманданте Маркос, даже посетило Мехико, где выступило на многотысячном митинге на площади Сокало. Многие из собравшихся ждали призыва к бескомпромиссной борьбе с правительством, но сапатисты говорили о необходимости диалога с гражданским обществом.
«Мы попали сюда (в Чьяпас) с марксистско-ленинским менталитетом, как, кажется, все военно-политические организации Латинской Америки в 60-70-е годы, — объяснял Маркос в одном из интервью. — И это мышление было подшлифовано. Мы были… (рисует в воздухе указательным пальцем квадрат) марксистами-ленинцами, а индейская реальность начал шлифовать края и превратила его в нечто круглое».
Выходит, что Маркос и его товарищи не отказались полностью от марксизма, а соединили его с индейским мировоззрением? Не совсем так. Идеи сапатистов довольно далеки от марксизма в целом, и очень далеки от большевизма (ленинизма).
«Революция есть, несомненно, — писал Энгельс, — самая авторитарная вещь, какая только возможна. Революция есть акт, в котором часть населения навязывает свою волю другой части посредством ружей, штыков, пушек, то есть средств чрезвычайно авторитарных. И победившая партия по необходимости бывает вынуждена удерживать свое господство посредством того страха, который внушает реакционерам её оружие».
Для Ленина основной вопрос революции — это вопрос о государственной власти. А вот сапатисты не хотят захватывать власть. «Диалог — наилучший путь преодоления конфликтов. Это не только избежание конфликтов, но и совместное созидание», — сказал Маркос в одном из интервью. Причём «для того, чтобы добиться успеха в процессе диалога и переговоров, обе стороны должны исходить из обоюдного согласия в том, что ни одна из них не может победить другую, и нужно найти выход, который будет значить победу для обеих сторон, или, в худшем случае, поражение для обоих».
САНО ведёт диалог не только и не столько с властью, сколько с национальным и международным гражданским обществом. Сапатисты стали воевать с правительством, дабы показать, что индейцы не собираются помирать молча, чтобы разбудить гражданское общество и вместе с другими создать пространство для реальной демократии, где могли бы быть представлены все, а не подавляющие друг друга время от времени «большинства и меньшинства».
САНО в отличие от марксистов-ленинцев не выступает от чьего-либо имени (например, «народа»), не собирается становиться политической партией, не считает себя «авангардом», потому что, говорит Маркос, «по мере того, как в игру вступают реальные социальные силы, становится ясно, что авангард — не такой уж авангард, и что те, кто им, по идее, представлены не ощущают своего представительства».
«Считать, что мы можем быть авангардом, то есть что мы можем говорить от имени тех, кто нами не является, — это политическая мастурбация, — объясняет субкоманданте. — А в некоторых случаях не происходит и этого, потому что это даже не доставляет удовольствия онанизма. Единственный, кто может получить удовольствие от раздачи подобных прокламаций, — это сам раздающий, потому что читает и воспринимает их всерьёз обычно только он сам».
Кстати, военное руководство САНО избирается гражданскими общинами, его состав меняется каждый год. САНО опирается на Сапатистский фронт национального освобождения. Это невооружённая организация, действующая на территории всей Мексики. СФНО состоит из добровольцев, разделяющих идеи сапатистов — членов самых разных партий, экологических, культурных и религиозных движений, а также простых граждан.
Сами по себе
Нельзя не заметить, что идеи сапатистов похожи на то, что проповедовали отцы анархизма Михаил Бакунин и Пётр Кропоткин. «Мы думаем, что для того чтобы начать изменение мира, можно организоваться, не приходя к власти и не командуя сверху, — сказал Маркос уругвайским журналистам. — Мы думаем, что ключ к решению — в организации людей начиная с самого низа; таким образом, нужно двигаться к поставленным целям и решать возникающие проблемы».
Назвать сапатистов анархистами не поворачивается язык, учитывая то, что Маркос говорил (и писал) о национальном государстве. В национальном государстве он видит барьер на пути продвижения финансового глобализма
Однако назвать сапатистов анархистами не поворачивается язык, учитывая то, что Маркос говорил (и писал) о национальном государстве. В национальном государстве он видит барьер на пути продвижения финансового глобализма. «В чём состоит основная проблема глобализации монополярного мира? В национальных государствах, сопротивлениях, культурах, формах взаимоотношений внутри каждого из народов, во всём том, что делает их разными», — доказывает он.
Маркос призывает бороться за самобытность, отстаивать её, а так как самобытность часто заключена в рамки национального государства, то он видит в этом институте барьер для глобализма, чья логика, в передаче Маркоса, такова: «Первое препятствие — это национальные государства: необходимо напасть на них и разрушить. Нужно уничтожить всё, что делает государство “национальным”, — язык, культуру, экономику, политическую структуру и социальную ткань. Национальные языки больше не нужны, необходимо их ликвидировать и утвердить новый язык. Вопреки тому, что можно подумать, этот язык — не английский, этот язык — информатика». Эти мысли далеки как от марксизма, так и от анархизма. Эти мысли вообще далеки от левой классики, где делается ставка на стирание различий между народами и расами.
При этом сапатисты за равенство между расами и народами. «Мы считаем, — объясняет Маркос, — что в мире не может быть такого, чтобы цвет кожи, волос, язык, на котором говорят, или форма одежды, культура были поводом к тому, чтобы тебя ценили больше или меньше. Если ты создаёшь богатство своим собственным трудом, а не за счёт других, то почему для тебя не будет места в этом мире? Мы не предлагаем никакой социалистической системы, мы предлагаем нечто более сложное, более трудное для построения — отношения равенства между людьми».
«Я думаю, что глобализация разрушила основы национальных государств и превратила все страны в пустыню, где каждый борется за выживание. Это питает почву для движений, предлагающих для выживания самый абсурдный из путей — дискриминацию по цвету кожи, национальности, языку или религии», — заявил Маркос в интервью Матильде Камподонико и Эдуардо Бласине, корреспондентам уругвайского журнала «Эль Обсервадор».
Как русские народники, Маркос осуждает разрушение капитализмом традиционных социальных форм и традиционных правил ведения сельского хозяйства: «Модернизация села, как того требуют финансовые рынки, пытается решить поставленную перед ней задачу роста продуктивности сельского хозяйства, но реальный её результат — разрушение традиционных общественных и экономических отношений на селе. В итоге — массовый исход из сел в города».
Идеологическое лицо сапатизма настолько оригинально, что его нельзя чётко обозначить, исходя из методичек левой политологии. Сапатизм — самобытное явление, которое сочетает в себя идеи социального, национального, культурного освобождения. Он заявил о себе в конце ХХ века, но дал понимание того, каким будет сопротивление глобальной капиталистической системе в веке ХХI. Но абсолютно точно то, что сапаститы в 90-х годах вдохновили всех тех, кто не считает капитализм лучшим из миров. «Мы — сапатистская армия национального освобождения — голос, который вооружился, чтобы быть услышанным. Единственное, что мы смогли — это приделать курок к надежде» — это заявление Маркоса попадает точно в цель.
Так говорил Маркос:
«Нам продали колоссальную ложь: нам сказали, что в борьбе между капитализмом и социализмом победил капитализм и то, что за этим следует, — это один-единственный рынок, один-единственный мир, мировая деревня. Больше нет границ, больше нет раздробленных между собой стран, люди свободно переезжают с места на место. А на самом деле границы умножаются, мир превратился не в мировую деревню, а в архипелаг, на котором перемещаться свободно могут только капитал и войны. Не возник человек более разумный, а наоборот, расцвели самые примитивные и иррациональные человеческие проявления, такие как различные виды фундаметализмов. Повсюду мы становимся свидетелями этнических конфликтов. Ложь заключается в том, что это совершенно не то, что нам продали: нам пообещали одну глобализацию, а то, что происходит, — это глобализация полностью противоположная» (из интервью Матильде Камподонико и Эдуардо Бласине — корреспондентам уругвайского журнала «Эль Обсервадор»);
«Глобализация становится универсализацией рынка. Всё человеческое, что возникает вне рыночной логики, объявляется враждебным и подлежит уничтожению»;
«Концепцию, которая даёт основания для глобализации, мы называем “неолиберализмом”. Это новая религия, которая позволит, чтобы этот процесс был доведён до конца. В Четвёртой мировой войне опять завоевывают территории, уничтожают противника и управляют уже захваченными землями. Вопрос о том, какие территории необходимо завоевать и кто является противником. Поскольку предыдущий противник уже исчез (Советский союз и соцлагерь), мы утверждаем, что нынешним противником является человечество. Четвёртая мировая война уничтожает человечество по мере того, как глобализация становится универсализацией рынка»;
«Речь идёт о сведении всех к общему знаменателю, о превращении всех нас в существа совершенно одинаковые и об утверждении в мире одного образа жизни. Главным развлечением при этом должна стать информатика: информатика должна стать работой, главной человеческой ценностью должно быть количество кредитных карточек, а также покупательная и производительная способность»;
«В результате мировой рынок стремится к одному — к превращению всех этих островов не в страны, а в свои торговые центры. Можно попасть из одной страны в другую и увидеть одни и те же продукты, уже нет никакой разницы»;
«Ненависть к другим, преследования всех, отличных от остальных, становится мировым явлением»;
«Верховный король капитала, капитал финансовый, начал, таким образом, развитие своей воинственной стратегии по отношению к новому миру и ко всему тому, что оставалось еще целым от мира старого. Вместе с технологической революцией, подавшей посредством компьютера весь мир к их письменным столам на их полное усмотрение, финансовые рынки навязали планете свои законы и свои понятия. “Глобализация” новой войны есть ни что иное, как глобализация логики финансовых рынков. Государства (и их правительства) перешли из определяющих правила игры в экономике в разряд управляемых, вернее, телеуправляемых в результате осуществления основного принципа финансовой власти: свободного коммерческого обмена»;
«Мировой капитализм без малейшей жалости приносит в жертву того, кто дал ему будущее и исторический проект: капитализм национальный. Сын (неолиберализм) пожирает отца (национальный капитализм) и походя рушит все пропагандистские сказки капиталистической идеологии: в новом мировом порядке нет ни демократии, ни свободы, ни равенства, ни братства»;
«В этой новой мировой войне больше не существует современной политики как организатора национального государства. Политика сегодня — это организатор сугубо экономический, политики — лишь современные менеджеры фирм. Новые хозяева мира — не правительства, им незачем ими быть. “Национальные” правительства уполномочены управлять бизнесом в различных регионах мира. Это и есть “новый мировой порядок” — превращение всего мира в единый рынок. Страны являются магазинами его отделов с управляющими правительствами, новые региональные экономические и политические альянсы каждый раз всё больше похожи на современный гипермаркет, чем политическую федерацию. “Унификация”, вызываемая неолиберализмом, является экономической, это унификация рынков для облегчения вращения денег и товаров. В гигантском мировом гипермаркете свободно перемещаются товары, но не люди.
Как любая предпринимательская (и военная) инициатива, эта экономическая глобализация сопровождается всеобщей моделью мышления. Тем не менее, стольких новых элементов, идеологическая модель, сопровождающая неолиберализм в его завоевательном походе на планету, состоит в основном из старого и избитого. “Американский образ жизни”, который сопровождал войска США в Европе времён Второй мировой войны, во Вьетнаме 60-х и в последнее время — в войне в Персидском заливе, идёт рука об руку (вернее, клавиатура о клавиатуру) с финансовыми рынками»;
«Одной из первых потерь в этой новой войне оказался национальный рынок… Одна из главных опор власти современного капиталистического государства — национальный рынок — уничтожена пушечным выстрелом новой эры мировой финансовой экономики»;
«Мегаполисы множатся по всей планете. Пространством их возникновения являются интегрированные торговые зоны. Это происходит в Северной Америке, где Договор о Североамериканской торговой зоне свободной торговли (НАФТА) между Канадой, Соединенными Штатами и Мексикой — не более чем прелюдия к исполнению давней мечты захватчиков из США: “Америка для американцев”».
«ООН — сборище воров, которые под прикрытием распространения мира распространяют войну, как в Косово, организаций, занятых распространением войны достаточно и без них» (Из интервью Матильде Камподонико и Эдуардо Бласине — корреспондентам уругвайского журнала «Эль Обсервадор». 15 марта 2001 года);
«Репрессивная власть, которая всё решает за общество сверху, и группа просветлённых, которые хотят наставить страну на путь истинный, отстраняет первую группу от власти, берёт власть в свои руки и тоже сверху начинает решать всё за других. Для нас это — борьба гегемоний, в ней всегда есть “плохие” и “хорошие”: те, кто побеждают, — хорошие, те, кто терпит поражение, — плохие. Но для остальной части общества в принципе ничего не меняется» (из интервью Габриэлю Гарсиа Маркесу для колумбийского журнала «Камбио»).
(Из книги «Субкоманданте Маркос. Другая революция. Сапатисты против нового мирового порядка». Москва. Гилея. 2002.)
