Русский либерал всегда готов отдаться авторитарной власти

Дмитрий ЖВАНИЯ

Можно ли назвать предателем русского либерала, который в итоге подвязывается в качестве обслуги авторитарного режима? Нельзя. Считать его предателем — значит иметь иллюзии по поводу русского либерализма. Он всегда был межеумочным, убогим, трусливым, интеллектуально беспомощным и одновременно – высокомерным и пафосным.

В русском протестном движении были и есть люди в растянутых свитерах, в очках с дужкой, перемотанной изолентой, с горящими за линзами глазами и длинными редкими волосами и, конечно же, — с бородёнками. Эти люди – бессребреники. Они свято верят в либеральные идеи и всегда готовы отстаивать права человека. Над ними можно иронизировать, но их нельзя не уважать за принципиальность, за идеализм, за бескорыстие. Они – картинка русского либерализма, но не более. В исторической реальности, скажем, до революции 1917 года эти идеалисты были бы эсерами или меньшевиками, а то и большевиками. Речь сейчас не о них.

За ними нет ничего

Русский либерализм никогда не был самостоятельным течением и самобытной идеологией. Он, чахлый от рождения, немощный, но претенциозный, всегда искал опоры на стороне и внешний источник энергии. Замечая, что «либеральные генералы» пытаются манипулировать левыми активистами, я всегда вспоминал слова русского революционера, одного из идеологов народничества Петра Лавровича Лаврова (1823-1900), обращённые к народовольцам: «Политические либералы не поверят вам, а будут всегда употреблять вас, когда можно, как орудие, держа против вас камень за пазухой».

Русские либералы никогда не хотели заниматься черновой политической работой. Они видят себя теоретиками, идеологами, трибунами, вождями. И ладно бы они такими были на самом деле. Но за идеологию они всегда выдавали банальности, сформулированные  в XVIII веке. Лишь народники-реформисты пытались привнести в русский либерализм некоторое своеобразие. Но народники все же были социалистами, пусть и умеренными.

Но несамостоятельность и паразитизм – ещё не самое поганое в русском либерализме. Выбирая между народным протестом и авторитарным режимом, либералы, как правило, выбирали режим – вот, что наиболее важно для понимания его сути.

Революционеры XIX  века чувствовали, что русский либерализм изначально несёт в себе бациллы предательства. Михаил Александрович Бакунин (1814-1876) называл это течение «лакействующим», вредным для дела народного освобождения. Он указывал на то, что «несмотря на внешнюю  благовидность», русский либерализм является ещё «более пагубным для народа», чем откровенный консерватизм. По мнению Петра Николаевича Ткачёва (1844-1886), русские либералы были эксплуататорами, «действующими заодно с капиталистами, попами и помещиками». «Социалисты-революционеры должны клеймить презрением жалких лилипутов либеральной прессы наравне с органами жалкого правительства и воровского капитализма, которым сознательно или бессознательно служат все эти арлекины русского слова», — предупреждал Пётр Лаврович Лавров.

 

То, что русские либералы рано или поздно отдаются авторитарной власти не потому, что они все сплошь негодяи, трусы и сволочи, а потому, что они лишены в России социальной базы, одним из первых понял Николай Константинович Михайловский (1842-1904). Обосновывая возможность некапиталистического пути развития России, он разоблачал, в частности, сущность русского либерализма, провозглашавшего необходимость утверждения капитализма в нашей стране. В статье, опубликованной в журнале «Отечественные записки» в 1872 году, он, проведя параллель между российским и западноевропейским либерализмом, пришёл к мысли, что «либерализм выработан не нашей жизнью», а жизнью Западной Европы, где он соответствует интересам буржуазии. За русскими же либералами «нет той силы, тех интересов, какими обуславливается свобода мысли европейского либерала», — утверждал Михайловский почти 140 лет назад.

Расписка в немощи

Классический либерализм – это идеология просвещённой буржуазии, сильной, самостоятельной, решительной. Той самой буржуазии, которая породила Марата, Эбера, Шометта, Сен-Жюста и Робеспьера. Западная буржуазия ещё в Средние века стала самостоятельным субъектом социального поля, то есть, говоря марксистским языком, осознала свои классовые интересы. В Новое время она утверждала свою гегемонию (решающие позиции в экономике, политике, культуре), прогоняя сеньоров и свергая королей, отрубая им головы. Русская буржуазия возникла намного позже западной, она целиком зависела от царя, правительства, бюрократии. И максимум, на что она претендовала, так это на небольшие политические послабления.

Социалисты-революционеры-максималисты в начале ХХ века справедливо утверждали, что «капитализм в России не конкурент абсолютизма, а его соучастник». Они определяли общественно-политический строй России как «полицейско-буржуазный режим».

Буржуазия и самодержавие, верно отмечала газета социалистов-революционеров «Революционная Россия», «связаны прочными узами», поскольку и буржуазия, и дворянство видят в царизме «своего лучшего защитника и покровителя от притязаний рабочего класса». «В России нет сил для совершения буржуазной революции», — писали социалисты-революционеры. Следовательно, грядущая революция, верно считали они, будет «борьбой во имя ближайших социалистических требований, во имя ближайших революционных перемен в области не только чисто политических, но и экономических отношений» («Революционная Россия». №8. 1902 год).

Отсутствие политической самостоятельности русской буржуазии отмечал и Лев Троцкий, обосновывая свою теорию перманентной революции. Прогноз эсеров и Троцкого подтвердился после Февральской революции 1917 года. Русская буржуазия полностью расписалась в своей немощи в период с февраля по октябрь 1917 года. А в августе 1917-го она поддержала антидемократический путч генерала Лавра Корнилова. О какой самостоятельности русской буржуазии, можно говорить, если прогрессивность капитализма в России она доказывала с помощью выхолощенного марксизма! Вспомним «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России» Петра Струве, изданные в августе 1894 года.

Между молотом и наковальней

Современный русский либерализм оказался в том же положении, что и его предтеча, раскритикованный русскими народниками и другими социалистами: это идея без социальной базы. Со времён перестройки без конца ведётся разговор о формировании в России среднего класса, который, мол, и будет социальной основой демократии и либерализма. Но дальше разговоров дело не идёт. Среднего класса в России как не было, так и нет. Даже в «тучные годы» обогащались те, кто присосался к различной государственной или окологосударственной халяве: пиарщики, «журналисты-магнаты», менеджеры крупных корпораций и т.д. Причём в то же самое время власти начали вытеснять малый бизнес, который мог бы в будущем стать основой русского политического либерализма. Получается, что русские либералы – ублюдки в буквальном смысле этого слова.

Нынешняя русская олигархическая буржуазия тесно связана с высшим чиновничеством, и в демократии она не нуждается. В 90-е годы бюрократия, осуществляя передел государственной собственности, а точнее — разворовывая богатства народа, была заинтересована в ослаблении контроля со стороны центральной политической власти. Отсюда — пресловутая ельцинская вольница. В конце 90-х передел народной собственности, в общем и целом, завершился, и бюрократии вновь понадобился жандарм, верховный арбитр, «мягкий диктатор». Власть убрала лишь тех олигархов, что выказывали непомерные политические амбиции, остальные олигархи вполне комфортно чувствуют себя при полицейском режиме, а некоторые из них закатывают веселье на крейсере «Аврора». Русской олигархической буржуазии не нужна своя партия, ей и так хорошо — в рядах «Единой России».

А русские либералы вновь оказались между молотом и наковальней. С авторитарной властью им быть, конечно, не очень хочется. Но и в движении протеста они чувствуют себя неуютно, так как оно чем дальше, тем больше выдвигает антибуржуазные, антикапиталистические социальные требования. Если ещё в годы перестройки, чтобы тебя слушали, достаточно было сказать, что надо сделать так, чтобы мы жили, как на Западе, то теперь люди отлично знают, что на Западе жизнь — тоже не сахар, что западное общество сталкивается с теми же проблемами, что и наше. Любой пункт протестной повестки дня нельзя рассматривать, не затрагивая вопрос о социальной природе общества, в котором мы живём. Та же проблема сохранения исторического центра старых городов непосредственно вытекает из капиталистического устройства общества, где на первом месте – прибыль, а потом всё остальное. Капитализм не строит долгосрочные планы. Прибыль здесь и сейчас – вот его принцип. Известно, что для застройщика выгодней снести старое здание, а потом на его месте построить новое, в лучшем случае – почти такое же, чем заниматься реставрацией оригинала. Сама жизнь заставляет протестное движение задумываться о социалистическом преобразовании нашей жизни.

Что делать в этой ситуации либералам? Чем дольше они  будут идти  вместе с движением протеста, тем меньше они будут либералами. Не все способны на это, разве что честные бессребреники в очках со сломанной дужкой. Настоящий русский либерал противен и смешон ещё и тем, что считает себя представителем элиты, которой, понятное дело, с быдлом не по пути. Ведь где быдло, там и революционная кровавая вакханалия. И когда надо сделать выбор между «быдлом» и властью, русский либерал, как правило, выбирает власть. Так сделал, например, Пётр Струве. Этот бывший марксист, а потом либерал в годы Гражданской войны был членом Особого совещания при генерале Антоне Деникине, входил в состав правительства генерала Петра Врангеля в качестве начальника управления иностранных дел, а умер в Париже, оккупированном нацистами.

Струве был интеллектуалом и блестящим публицистом, что не скажешь о его эпигонах. Возьмём тексты некоего Фёдора Кузьмина. Вначале в либеральной «Новой газете» появилась его «Апология жемчужного прапорщика», которая заканчивается следующим пассажем: «Эти юноши — ещё не сотни тысяч, но уже сотни — остервенело орут сегодня на Невском проспекте, что «Россия будет свободной». Не дай Бог России такой свободы. Я думаю, что если бы без малого сто лет назад на пути революционной гопоты, переполнившей Петроград, встали бы не один, а хотя бы сотни «жемчужных прапорщиков» и сказали бы всем этим Лениным, Троцким и Сталиным: «Ну что, хорьки, кому ещё?!», история нашей страны была бы другой». Автор не настолько смел, чтобы бросить в лицо «этим юношам»: «Эй вы, хорьки!». И поэтому он вынужден скрываться за мощной спиной вечно теперь болящего «жемчужного прапорщика».

Кстати, Фёдор Кузьмин не показывает себя большим знатоком истории. Именно на том месте, что облюбовали несогласные для проведения акций в рамках «стратегии 31», у пересечения Невского проспекта и Садовой улицы, солдаты Временного правительства расстреляли демонстрацию «хорьков», которые требовали мира и передачи всей власти Советам – погибло 400 человек. Из воспоминаний очевидцев: «Мы шли по Садовой и при выходе на Невский проспект снова услышали выстрелы. Последовала команда укрыться. Многих, в том числе меня и моего брата Ивана, спасли в этот момент наши у Публичной библиотеки. Однако в этот день у нас было много жертв». Но не помогло. «Хорьки» зализали раны, и в октябре начался новый отсчёт времени.

Не удивительно, что вскоре Фёдор Кузьмин всплыл в предвыборном листке «Единой России». Если ещё недавно «жалкий лилипут либеральной прессы» печалился по поводу того, что в России недостаточно милицейских прапорщиков, готовых бить юношей дубинкой по лицу и таскать девушек за волосы, то теперь он предостерегает население нашей страны от романтизации «арабской борьбы за свободу»: десятки тысяч убитых (явно завышенная цифра). «Мировой пожар – всегда на горе, и не только буржуям, а без исключения всем, кто ценит устойчивый общественный уклад», — пишет автор. Находится в его тексте и место для цитаты из книги «Гибель империи» божка современного русского  либерализма Егора Гайдара: «Авторитарный режим при всей его нелегитимности – функционирующая власть».

Стоит ли удивляться тому, что в том же единороссовском листке напечатана колонка ещё одного «арлекина русского слова», бывшего редактора петербургского корпункта либеральной газеты «Новой газеты»?  От недоумения (в общем и целом – обоснованного) по поводу присуждения арт-группе «Война» государственной премии «Инновация» за нарисованный на Литейном мосту фаллос, он переходит к ёрническим нападкам на оппозицию, а затем впадает в истерический пафос, весьма свойственный русским либералам: «Вероятно, это и о вас писал Мережковский как о Грядущем Хаме. Вот вы и пришли. Для себя вы выбрали Хама. Но Россия – выбирает Храм». Учитывая, что текст напечатан в предвыборном листке  «медведей», не исключено, что под Храмом автор подразумевает партию «Единая Россия». Кого выберет Россия, мы посмотрим 4 декабря. Ждать осталось не так долго. Но русский либерализм, вероятно, и до этого времени не доживёт. Он ещё не умер, но уже начал смердеть.