Алексей ЖАРОВ
Пекинская площадь Небесного спокойствия. Протесты, танки, кровь 1989 года. Эту Тяньаньмэнь знает весь мир. Но сегодня исполняется 40 лет гораздо менее известному «Тяньаньмэньскому инциденту». Ещё был жив всевластный Председатель. Но 5 апреля 1976 года на главной площади Китая уже гремело: «Долой Мао Цзэдуна!» Уже прорывались из-под земли удары, которые через тринадцать лет сшибали портрет диктатора руками рабочих парней. И которые неизбежно прорвутся снова. Не только в Китае.
Смерть и ненависть
1976 год. Десять лет «Культурной революции». Тяжкая хмарь висела над великой страной. 82-летний Мао доживал последние месяцы. Вождя окружали полузнакомые люди, партийные интриганы, убийцы и тюремщики, собранные Цзян Цин. С ними он и делился: «Мы вошли в Пекин. Мы заставили чанкайшистов убраться на Тайвань. Мало кто не назовёт это достижением»… Похоже, Председатель убеждал самого себя, что не зря прожил жизнь. Ему, надо думать, услужливо поддакивали. Но сам он явно не был в этом уверен.
Ставка делалась на неприкрытое военно-полицейское насилие. Города и веси пестрели защитно-зелёными тонами униформы НОАК. Непрерывно сновали полицейские патрули. Буйных хунвейбинов и цзаофаней давно сменили абсолютно подконтрольные миньбины, в задачу которым вменялось, помимо прочего, контролировать плановое деторождение. Нищета масс соседствовала с шёлковым бельём ганьбу (слой партийных работников и государственных служащих в КНР, занятых административно-управленческой деятельностью; термин «ганьбу» вошёл в оборот в 1930-х годах на территориях, контролировавшихся Коммунистической партией Китая (КПК) — прим. SN). «Недопустимо, чтобы революционные кадровые работники отказывались от мягкой мебели! Не позволим контрреволюционерам совершать классовую месть в отношении коммунистов!» — тараторила пропаганда.
Глухая ненависть миллионов обретала критическую массу. Режим крошился, проседал в основании.
16 декабря 1975 года Китай облегчённо вздохнул: умер адский Кан Шэн, глава карательных органов. Но прошло всего три с небольшим недели — 8 января 1976-го не стало премьера Чжоу Эньлая. На его место был поставлен Хуа Гофэн, министр общественной безопасности. То есть, по определению, человек ненавистного Кан Шэна.
К Чжоу Эньлаю отношение было иным. В стране его уважали. Как-то глазами было видно — он не совсем такой, как прочие в Чжуннаньхае. Не отличаясь принципиально, противопоставлялся таким, как Цзян и Кан. Которые, к тому же, реально были его врагами в борьбе за власть. Да и от самого Мао умел держать дистанцию. Прагматизм Чжоу совпадал с чаяниями китайцев. Прекратить бешенство репрессивных кампаний. Начать просто жить. Хотя бы так.
Традиция — и партийная, и национальная — предусматривала серьёзный ритуал памяти и скорби. Некрологи, собрания, речи высших руководителей. Как иначе? Ушёл из жизни национальный герой и второй человек страны. Но первый человек давно не любил покойного. А те, что состояли при Мао, люто ненавидели Чжоу. За то, что живым он так и не дался им в руки. Траур был коротким, некрологи сухими, собрания просто «не рекомендовались», т.е. запрещались.
Цитадель группировки Цзян Цин — той, что скоро будет заклеймена «Бандой четырёх» — являлась парторганизация Шанхая. Существовало понятие «шанхайский радикализм»: социально-политический террор, идеологическое зомбирование, перманентная чистка, предельная централизация, экономическое выжимание масс, истребление национальных меньшинств.
«Красная императрица» Цзян. Шанхайский партбосс вице-премьер Чжан Чуньцяо, главный служебный конкурент Чжоу Эньлая. Зять Председателя, член Политбюро Ван Хунвэнь, командующий миньбинами. Другой зять и член Яо Вэньюань, китайский предшественник Дмитрия Киселёва, куратор идеологии. Все они были заложниками собственных биографий. Сотни миллионов людей ненавидели их как личных врагов. Близившийся уход вождя означал для четвёрки конец всему. Выжить — политически, а то и физически — они могли только на гребне новой «Культурной революции». Совершить которую мешали прагматики Чжоу Эньлая.
Теперь «шанхайцы» получали свой шанс. 25 марта в шанхайской партийной газете появилась статья, с резкими нападками на покойного Чжоу. И это накануне Цинмина, праздника чистого света, дня поминовения! Такого народ не стерпел.
Бой за цветы
В последние мартовские дни по китайским городам покатились протесты. Разрозненные, быстро подавляемые, но грозные. 31-го числа они достигли Пекина. Где тысячи людей регулярно собирались на Тяньаньмэнь с портретами Чжоу Эньлая.
4 апреля отмечался Цинмин. Китайцы поминали ушедших. На Тяньмэнь пришли два миллиона человек. У Памятника народным героям вознёсся 20-метровый холм живых цветов. Протестов и лозунгов ещё не было. Но было лицо Чжоу Эньлая. Уже превратившееся для властей в символ «антикоммунистической контрреволюции». Быстро у них всё поворачивается.
Решать вопрос было поручено минбезопасности Хуа Гофэну и мэру Пекина У Дэ. Когда-то У Дэ был смелым партизаном и подпольщиком, но давно превратился в чинушу-ганьбу. И ведь что интересно — он отнюдь не был радикалом, терпеть не мог Цзян Цин. Но подведомственного народа боялся куда сильнее. Мэрия запретила собираться на Тяньаньмэнь. Пекинцы наплевали на запрет.
Экстренное заседание Политбюро ЦК КПК вёл лично Мао Цзэдун. У страха глаза велики. В стихийном сборе на Тяньаньмэнь хозяева КНР увидели призрак венгерского 1956-го. Приказали гэбистам искать подпольный центр (которого в помине не было). Самое же главное — срочно убрать все цветы!
В организаторы беспорядков определили вице-премьера Дэн Сяопина — трёх лет не прошло, как Чжоу Эньлай вывел его из опалы и вернул в Пекин. С ним-то и торопились «шанхайцы» расправиться окончательно. Проницали, кем он станет, как столкнёт Китай на «капиталистический путь». Через пятнадцать лет, перед тем, как повеситься, Цзян Цин напишет: «Председатель Мао убил Лю Шаоци, но не убил Дэн Сяопина. Результат мы видим. Он пустил к нам западные идеи, он разрушил партию… Председатель, твоя ученица идёт к тебе!»
Но и Дэн соображал, куда всё катится. На заседание он не пришёл, как и его сторонники. Вскоре он появится в Гуанчжоу и скроется за неприступными стенами Кантонского военного округа. При старом соратнике генерале Сюй Шию. Там его не достанет даже сам Мао.
Заметим: ни малейшей попытки поддержать пекинцев, отдававших последний долг его же покровителю, Дэн не сделал. Есть у номенклатуры сакральное правило: не играть с чернью!
Зачистка площади от цветов — дело нехитрое. Это прокрутили за ночь с 4 на 5 апреля. Думали, тем и закончится. Не закончилось.
С утра 5 апреля у Дома народных собраний собрались тысяч тридцать. С единственным пока требованием к администрации: положить цветы, откуда взяли. У Дэ связался с Хуа Гофэном. Премьер и мэр быстро пришли к консенсусу. На пекинцев спустили полицию.
И вот тогда началось. Толпа на Тяньаньмэнь выросла до стотысячной. Начались драки со «стражами порядка». Запылали автозаки. А главное: раздались речёвки: «Долой императрицу!», «Долой Цинь Шихуанди нашего времени!», «Долой Мао Цзэдуна!» Мирное собрание скорби превратилось в схватку с властью.
И кто это спровоцировал, кстати? Дэн Сяопин?
К вечеру на стенах появились рукописные стенгазеты — дацзыбао. Авторы требовали «подлинного марксизма-ленинизма», за который готовы «головы сложить и кровь пролить». Такие лозунги — естественная ступень протеста при коммунистическом режиме. Главное было в другом: «Безвозвратно канули в прошлое мрачные времена Цинь Шихуанди!» При китайской любви к иносказаниям всё очевидно. Об изверге-императоре уже кричали днём, и это имя соседствовало с другим, более современным. Но с особым остервенением бросились полицейские сдирать дацзыбао, призывавшее почтить память Ян Кайхуэй — второй жены Мао Цзэдуна. Цзян Цин была четвёртой. Между строк призыва читалось именно о ней.
Развязка наступила к ночи. На площади с мегафоном появился сам У Дэ. С ним усиленные наряды полиции, курсанты, гарнизонные армейские части и «общественники»-миньбины. Мэр потребовал разойтись. Понимая, что предупреждение последние, многие послушались и ушли с Тяньаньмэнь. Остались несколько тысяч самых упорных и отчаянных. Их блокировало силовое оцепление. Ночью силовики получили приказ на замес.
Трупов на площади тогда не осталось, но столкновение было жестоким. Китайцы и сейчас не избалованы «потреблядством», не слишком затронуты политкорректностью и вообще не похожи на креаклов. Поэтому когда их бьют, они сопротивляются. Тем более сорок лет назад. Семьсот арестованных, многие сотни избитых. Лишь к утру 6-го власти восстановили контроль над Тяньаньмэнь.
Характерный штрих: из сотен и тысяч демонстрантов не стало известно ни одного имени. Даже авторов дацзыбао. Вожаков же просто не было. Очевидно одно — это были обычные люди, простые пекинцы. Вероятно, рабочие и люмпены. Те, что тащили на себе эксперименты коммунистического строительства. И в момент решили: хватит издеваться.
Эхо «571»
Что же это было? Спонтанный протест, бунт за цветы? Не совсем. Нельзя сказать, чтобы у демонстрантов не было никакой программы. Тут надо вспомнить, что в 2016 году отмечаются два китайских политических юбилея. 40 лет Тяньаньмэньского инцидента и 45 лет заговора Линь Бяо.
Во время «Культурной революции» маршал Линь Бяо был официально объявлен преемником Мао Цзэдуна. Он занимал пост заместителя председателя ЦК КПК, активно участвовал в партийной чистке. «Такую партию назначенный наследник сможет использовать для совершения завещанных Мао Цзэдуном злодеяний», — писал бежавший в Москву экс-секретарь ЦК Ван Мин. Не зная, что через два года назначенный наследник тоже побежит в СССР, но по дороге погибнет.
Линь Бяо был министром обороны, заместителем председателя ЦК и вообще вторым лицом партии и государства. Нельзя сказать, чтобы это нравилось Цзян Цин и её команде, к которой принадлежал и Кан Шэн. Партийные и карательные номенклатурщики боятся военных. А в этом вопросе «императрица» была заодно даже со смертельным врагом Чжоу Эньлаем. Дело в том, что Мао и Чжоу, вступив в конфликт с СССР, пошли в начале 1970-х на сближение с США. Догматичный и воинственный коммунист Линь Бяо этого не принимал. Уверовав в свою непобедимость, он готов был сражаться по всем азимутам. А уж если искать союзника, то среди московских коммунистов, а не вашингтонских капиталистов.
Мао в своём репертуаре взял сторону противников собственного преемника. К 1971-му Линь вообще стал его сильно раздражать. Очень уж откровенно ждал, когда место освободится.
Линь Бяо решил не сдаваться. При нём сгруппировалась группа проверенных командиров НОАК. Руководить же ветеранами-генералами он поставил 26-летнего лейтенанта — своего сына Линь Лиго. Несмотря на то, что Линя-младшего не обошло «тлетворное влияние Запада» — он любил «Биттлз».
21 марта 1971-го самые активные заговорщики собрались на базе ВВС. Что любопытно, в логове врага — Шанхае. Под чутким руководством Линь Лиго был написан программный документ. В силу коммунистического пристрастия к аббревиатурам и прочим шифрам, бумага получила название «Проект 571» (это число по-китайски звучит как словосочетание «вооружённое восстание»). Вот там-то и прозвучали призывы восстановить «подлинный марксизм-ленинизм», сравнения Мао Цзэдуна с Цинь Шихуанди и т.п. открытия. Пять лет спустя оглашённые на Тяньаньмэнь.
Цзян Цин и её «шанхайскую банду» заговорщики обзывали «троцкистскими писателями». Самого Мао заодно с Чжоу характеризовали как американских прислужников. Весь «Проект 571» сводился к такого рода ругательствам, фантастическим задумкам как убить Мао и смутным надеждам на помощь СССР. Реального плана переворота он не содержал. Настолько, что не верится в участие Линь Бяо в его написании. Блестящий военный стратег придумал бы что-нибудь поконкретнее.
Чжоу Эньлай, человек очень хитрый, коварный и жестокий, на попытки себя сместить реагировал обычно лишь снисходительной ухмылкой. В сентябре 1971-го знаменитый «Отряд 8341» — партийная служба безопасности — приступил к арестам. 13 сентября Линь Бяо с сыном, женой и ближайшими сподвижниками попытался бежать на самолёте в Советский Союз. Борт разбился в Монголии. Никто не выжил. Так реализовался «Проект 571».
А на следующий год Чжоу Эньлай распорядился напечатать текст проекта в «Жэньминь жибао». Конечно, в формате разоблачения — дескать, вот предатели, и идиоты к тому же. Хитроумный Чжоу догадывался: когда наступит последний бой с Цзян Цин, эти тезисы пригодятся. И действительно пригодились. Хотя не ему самому.
Значит, люди на Тяньаньмэнь стояли за «Проект 571»? Нет, и это не так. Словесная связь была, вплоть до дословного цитирования. Но только на уровне лозунговой риторики. 5 апреля никто не вспоминал о Линь Бяо. Ведь концептуально маршал мало отличался от «императрицы». Их разделял лишь один вопрос: кто главный? Пекинцы вспоминали не несостоявшегося преемника, а прагматика Чжоу Эньлая. Потому что не умом, так сердцем понимали — стране нужны реформы. Не по рецептам Линей.
Банда за бандой
Тяньаньмэнь взяли под плотный надзор. 6 апреля У Дэ провёл многолюдные митинги, вроде нынешних российских «путингов». Ораторы громогласно клялись в преданности товарищу Мао Цзэдуну и делу КПК. 7-го собралось Политбюро. С единственным вопросом в повестке: «Контрреволюционный инцидент на площади Тяньаньмэнь и нынешнее поведение Дэн Сяопина». Дэна заочно сняли со всех постов, но партбилет оставили — посмотреть на дальнейшее поведение.
Официально это предложение внёс сам Мао Цзэдун. Реально автором был племянник Председателя — Мао Юаньсинь, выполнявший представительские функции при престарелом дяде. Но Мао-младший на Политбюро не раскрывал рта, без согласования с Цзян Цин.
Агитпроп развернул оголтелую кампанию критики «каппутиста» Дэна. В Гуанчжоу направлялась спецгруппа госбезопасности. Но арестовать опального мандарина не удалось — бойцы Сюй Шию прямо с аэродрома развернули гэбистов назад. Тоталитарная КНР была устроена весьма диалектично. С одной стороны, вроде бы полновластная диктатура Мао (и тех, кто вдувал ему в уши). Но с другой — армейские командующие в своих округах были сами себе Председатели. Во всяком случае, в Гуанчжоу слово Сюй Шию весило, как выяснилось больше, чем слово самого Мао Цзэдуна.
Тяньаньмэньское движение было записано на счёт одного человека — Дэн Сяопина. Устранив его из руководства, Мао и «шанхайцы» торжествовали победу. Не понимая, сколь наивным, до жалости, было такое представление о событиях. Дэн Сяопин не имел к столичному бунту ни малейшего отношения. Но маоистские главари не могли и помыслить, что народ способен подняться сам, без инспирации партийного бугра.
Вспоминается отчёт, который Екатерина II получила от расследователей пугачёвщины: «А что до иноземцев и вельмож, матушка государыня, то тут ничего не доведали. Крамола в казачьем войске зародилась». То есть уже тогда в народном движении искали козни «олигархов» и «Госдепа». И потом то же. И теперь так же. Золочёная сволочь не изобретательна.
Послушав врачей Председателя, «шанхайцы» увлечённо принялись делить высшие посты. Себе Цзян Цин наметила председательство в ЦК КПК. Чжан Чуньцяо отдавала премьерство, Яо Вэньюаню — секретарство по идеологии. Номинальным главой государства предполагали сделать недалёкого Ван Хунвэня. И замутить ремейк «Культурной революции».
Ничего этого, как известно, не удалось. Мао Цзэдун умер 9 сентября 1976-го. А 6 октября Цзян Цин сотоварищи шли в камеры под конвоем «Отряда 8341». Заодно с незадачливым племянником Мао.
Власть между собой поделили другие. На партийно-правительственную вершину пробрался Хуа Гофэн. Вторым лицом стал зампред ЦК Ван Дунсин — начальник Центрального бюро безопасности ЦК КПК и командир «8341». (Получилось нечто вроде андроповщины или путинщины — главные площадки оккупировали гэбисты.) У Дэ вскоре поднялся в председатели Всекитайского собрания народных представителей. В армии резко усилился командующий Пекинским военным округом генерал Чэнь Силянь. В партийно-идеологическом аппарате укрепились позиции вице-премьера Цзи Дэнкуя.
Новые хозяева являлись ортодоксальными маоистами, коммунистическими консерваторами — и в то же время противниками великих потрясений. С их точки зрения, всё уже было достигнуто. Можно наслаждаться властью и комфортом. Поэтому они и убирали отмороженную «Банду четырёх». Но был и ещё один общий знаменатель: Хуа Гофэн, У Дэ, Чэнь Силянь и Ван Дунсин лично участвовали в подавлении апрельской Тяньаньмэнь.
Но почивать на лаврах не получилось. Реформы были объективной насущной потребностью Китая. Это настроение имело сильного выразители в верхах — министра обороны маршала Е Цзяньина (кстати, бывшего офицера армии Чан Кайши). Маршал и его единомышленники настояли на возвращении Дэн Сяопина. Дальнейшее стало вопросом времени и делом техники.
С 1978 года Хуа Гофэн превратился в декорацию. Ван Дунсин, У Дэ, Чэнь Силянь и Цзи Дэнкуй — в «Малую банду четырёх». Постепенно их разогнали с постов, хотя никого не стали ни убивать, ни даже сажать — мол, не те времена, исправляется век. В декабре 1978-го собрался исторический пленум ЦК КПК, утвердивший программу дэнсяопиновских реформ. Тяньаньмэньские события 5 апреля 1976 года были названы «полностью оправданным выступлением масс против Банды четырёх».
Схватка рабочей весны
С «Тяньаньмэньского инцидента» прошло 13 лет. Вновь настал апрель — 1989 года. Вновь умер человек, которого народ произвёл в свои заступники и герои — генеральный секретарь ЦК КПК Ху Яобан, организатор «буржуазной либерализации». И вновь забурлила Тяньаньмэнь.
Кого ни спроси, каждый скажет — там были студенты. И это правда. Первыми были студенты. Но главными были рабочие. Прямые продолжатели тех, кто дрался 5 апреля 1976-го.
Об этом мало известно. Поэтому стоит сказать.
Успешные китайские реформы сопровождались не только экономическим подъёмом и преодолением массовой нищеты, но и ростом цен, инфляционным галопом, разнузданной коррупцией. Деревня догоняла город. Но город топтался в копоти устаревших производств. Конец 1980-х закономерно ознаменовался волной рабочих забастовок. Огонь снова горел под землёй.
15 апреля 1989-го скончался кумир свободолюбивой молодёжи Ху Яобан. Последние два года он провёл де-факто под домашним арестом. На него возложили ответственность за студенческие протесты рубежа 1986–1987 годов. Снова тысячи людей с цветами потянулись на Тяньаньмэнь к Памятнику народным героям. Больше всего было студентов. Дацзыбао задавались вопросом: «Почему те, кого хотелось бы видеть живыми, умирают, в то время, как те, кому давно пора исчезнуть, живут?» В тех, кому пора, прежде всего узнавали себя сам Дэн Сяопин и премьер Ли Пэн.
Потом случилось примерно то же, что в Киеве 30 ноября 2013 года. 20 апреля 1989-го полиция избила и разогнала студентов, собравшихся у Чжуннаньхая. Пекинцы отреагировали на жестокость власти так же, как киевляне. На помощь студентам пошли рабочие. Именно это сделало Тяньаньмэнь-1989 трагично-героическим символом.
Лидером рабочего протеста стал железнодорожный электрик Хань Дунфан. Было ему тогда 25 лет. С детства рос упёртым маоистом. До такой степени, что добровольно пошёл служить в лагерную охрану. Послужил. Насмотрелся пыток и взяток. Всё понял. Пошёл работать на железную дорогу. Объездил страну. Убедился — она вся, как лагерь.
Независимая ассоциация пекинских рабочих была создана 19 мая. На следующий день правительство Ли Пэна ввело в столице военное положение. И немудрено. На Тяньаньмэнь возникла сила не чета мирным студентам. И «подлинного марксизма-ленинизма» рабочие уже не искали. Наоборот: «Снести Бастилию XX века — последний оплот сталинизма!»
Синдикалистская идеология — рабочее самоуправление на заводах, контроль независимых профсоюзов над партией и государством. Яростная ненависть к начальству. Готовность к реальной драке. Призывы к забастовке и бунту. «Китайцы! Нас обманывали тысячи лет и обманывают до сих пор. Братья рабочие, если нынешние унижения суждены нам в XXI веке, то лучше погибнуть в бою века XX! Тирания не должна страшить нас, тираны сами боятся восстания». Природа протеста была та же, что 5 апреля 1976-го. Но от той весны к этой люди многому научились.
Порой приходится слышать: мол, студенты хотели демократии, а простонародье искало нового Мао, и спасибо танкам КПК, защитившим рынок и прогресс. Эти размышлизмы порождаются элементарной неосведомлённостью. Именно активисты Рабочей ассоциации сшибали на площади портреты Мао Цзэдуна. Они действительно до последних дней не доверяли Студенческому союзу. Потому что подозревали «богатеньких» креаклов в сговоре с властями. Потому что студенты очень надеялись на компромисс с «либералами» типа генсека Чжао Цзыяна. А для рабочих, что либерал Чжао Цзыян, что консерватор Ли Пэн, что реформатор Дэн Сяопин в равной мере были врагами. «Сколько денег спустили на ипподроме сыновья Дэн Сяопина? А сколько денег проиграл в гольф Чжао Цзыян?»
Свалки парней Хань Дунфана с полицией начались уже 29 мая. Сразу после этого резко улучшились отношения рабочих со студентами. Некоторые студенческие активисты — например, инициатор протестов Чжоу Юнцюнь — вообще перешли к Хань Дунфану. Подтянулась и городская люмпен-голытьба, как без них. Все вместе они дали 3 и 4 июня жёсткий отпор карателям. Убивать себя безнаказанно эти парни не позволили.
Именно рабочих активистов, не студентов, расстреливали в Пекине и Шанхае после подавления Тяньаньмэнь. Хань Дунфан прошёл арест, пытки, тюрьму. Ничего не подписал, ни в чём не уступил. Был депортирован из КНР. Сейчас живёт в Гонконге. Держит связи с полу- и подпольными рабочими ячейками в Китае, консультирует активистов, агитирует за рабочую демократию. А его тяньаньмэньский соратник, металлург Лю Хуанвэнь дрался в Пекине с полицией 21 января 2005-го. Активисты поминали скончавшегося Чжао Цзыяна. И уже не вспоминали ему проигранные в гольф рабочие деньги. Как видим, это традиция китайских протестов…
Таковы уроки Небесного спокойствия. Они очевидны. Китайцы не боялись Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина. Так можно ли испугаться бледных диктаторских копий, засевших в московском Кремле?
Читайте также:
Алексей ЖАРОВ. Чжан Чжисинь говорила то, что думали очень многие
