Дмитрий ЖВАНИЯ
Очень хороший фильм показали на XI Фестивале нового итальянского кино N.I.C.E. в Санкт-Петербурге — «Ли и Поэт». На итальянском фильм называется “Io sono Li”, что в переводе «Я есть Ли». Но, видимо, в русской версии решили выделить второго протагониста истории – рыбака Бепи, иммигранта из Югославии. Благо в этой роли мы видим знаменитого Раде Шербеджия, который в Голливуде играет донельзя обаятельных русских злодеев. Молодой режиссёр Андреа Сегре снял этот фильм в родном городе своей матери, в Кьодже, расположенном недалеко от Венеции.
«Ли и Поэт» — это очень трогательная история о сближении молодой китайской иммигрантки Ли (её играет известная в Китае актриса Чжао Тао) и одинокого старика, для которого, пока он не познакомился с Ли, существовали только старая остерия на набережной и море. Видимо, он давно в разводе. Семья сына живёт недалеко, но всё же в другом городе – в Местре (напротив Венеции). Сын зовёт Бепи к себе, но тот не желает отказываться от привычной свободы, несмотря на то, что она оборачивается тягостным стариковским одиночеством. По вечерам он ходит в остерию “Рaradiso”. Это, конечно, не рай на земле, но вполне подходящее место для того, чтобы скоротать время за бокалом вина и игрой в карты с приятелями – с такими же, как и он, стареющими мужчинами. Они прозвали Бепи Поэтом за его страсть к рифмованию.
Андреа Сегре ненавязчиво показывает неприглядный мир китайской иммиграции. Люди приезжают из Китая в Италию, чтобы… работать на китайцев же, которые успели обзавестись бизнесом на Апеннинах. Бедные китайские иммигранты живут в квартирах, которые скорее напоминают рабочие общежития. В иммигрантской китайской среде женщины – на положении париев: с ними не то, что не считаются — их будто не существует до того момента, пока в них не возникает потребность. Один молодой китаец без стеснения мочится в унитаз, когда рядом Ли и её подруга совершают в ванной обряд в честь поэта Цюй Юаня, отмечая Праздник драконьих лодок (по преданию, когда Цюй Юань узнал, что его родной город захватили враги, он бросился в воды реки Мило, где его поглотил дракон). Парень даже не спустил за собой.
У Ли нет выбора. Она беспрекословно выполняет волю начальников, работая на швейно фабрике в Риме, как проклятая: чтобы побыстрей заплатить деньги тем, кто ею переправил в Италию, она шьёт 30 рубашек, хотя норма – 20. Малейшее неповиновение или оплошность грозит тем, что деньги, выплаченные ею в покрытие долга, присвоят начальники-земляки, а что ещё хуже для Ли – они не привезут в Италию её восьмилетнего сына, оставшегося в Китае с дедушкой – таким же старым рыбаком, как и Бепи.
Остерию “Рaradiso”, где испокон веков собирались местные рыбаки, купили китайские бизнесмены. Прошлая хозяйка, итальянка Мария, постарела и разорилась. И китайское начальство решило отправляет Ли в рыбацкий городок на север Италии, где их землякам потребовалась барменша.
Завсегдатаи “Рaradiso”, старые рыбаки и их приятель – адвокат на пенсии, встречают Ли достаточно дружелюбно. Они подсказывают ей, что заказывают посетители бара, если она не понимает. Тот же Бепи, когда догадался, что Ли не выучила ещё, что такое café con prungna, которое он заказал, показал, как этот напиток готовится – он просто налил в кофе сливового ликёра. Эти пожилые мужчины, видя, что мир вокруг них стремительно меняется, заставляют себя принять эти перемены: если итальянец Марко Поло открыл для Европы Китай, то почему бы теперь китайцам не обосноваться в Италии? И лишь адвокат, самый образованный из завсегдатаев “Рaradiso”, понимает, что не всё так просто. «Ты знаешь, сколько китайцев?» — спрашивает он одного из рыбаков. «Миллиард», — отвечает тот. «Уже полтора! В пять раз больше, чем население США. Это нашествие… появление новой империи».
Бепи и Ли сходятся друг с другом. В старом рыбаке просыпаются отцовские чувства. На него производит большое впечатление рассказ китаянки о её родном городе, который, как и Кьоджа, находится на берегу моря, об её отце, о маленьком сыне, которого она оставила в Китае. Прямо, как в песне: «Вот и встретились два одиночества». Когда у Ли выдался выходной, Бепи покатал её на своём баркасе по морю, а затем отвёз в своей рыбацкий домик, установленный на сваях в лагуне, где они просто вместе смотрели на море и каждый грустил о своём. Но провинциальная Кьоджа не понимает эти чистые отношения молодой китайской женщины и старика славянского происхождения. Бепи прожил в Италии 30 лет и для обитателей Кьоджи он – свой. А вот Ли… Известное дело: китайцы – хитрые. Газеты сообщают, что они прибирают к рукам имущество итальянцев. Эти толки доходят до ушей хозяина бара. Он приказывает прекратить все отношения с Бепи, помимо приёма заказов в баре. Иначе её вышлют обратно. Она потеряет все деньги, и ей придётся всё начинать сначала. А это значит, что в Италию не привезут её сына. И Ли подчиняется. Она не смеет ослушаться китайского дельца, съедающего каждый вечер на десерт печёное яблочко.
Для Бепи потеря дружбы Ли стала трагедией. И он умер вскоре после того, как Ли вернулась в Рим, чтобы вновь заняться пошивом рубашек. Неожиданно к Ли приезжает её сын. Кто-то выплатил остаток её долга. Но кто? Не Бепи, это точно. Китайские боссы не берут денег от итальянцев. И Ли выясняет, что деньги внесла её подруга, китаянка, с которой она жила в одной комнате в Кьодже. Девушка эта сбежала от хозяев, но предварительно переслала свои деньги на счёт Ли. «Мама, а как мне выучить итальянский?» — спрашивает Ли её сынишка в финальной сецене. «Для этого надо брать уроки», — отвечает Ли. Они выбрали Италию. Но примет ли Италия их?
Судя по фестивалю N.I.C.E., многие молодые итальянские режиссёры обращаются к проблеме иммиграции. И это вполне объяснимо. За последние два десятилетия Италия стала многонациональной страной. Сейчас в итальянских школах 20 процентов детей происходят из семей иммигрантов. После показа фильма «Ли и Поэт» была встреча зрителей с его режиссёром, во время которой выяснилось, что Андреа Сегре не видит в иммиграции проблемы: это новая реальность и её надо принять.
***
Наверное, худой, высокий, длинноволосый, бородатый парень в очках и свитере, похожий на русского интеллигента-разночинца, мыслить иначе не может. Сомнения по поводу мультикультуральности положено выражать скандальным популистам, туповатым ретроградам и мрачным почвенникам. Но Сегре, видимо, сам того не желая, показал, что иммиграцию в её нынешнем виде принимать нельзя. Это гнойная социальная язва. И дело не только и не столько в «засилье» китайцев и иммигрантов вообще, сколько в их бесправном положении.
Кто послал Ли в Италию, мы не знаем – это остаётся за кадром. Она — мать-одиночка. Как она ею стала, Сегре тоже не раскрывает. А ведь это важно. Если Ли родила вне брака, тогда её желание покинуть отчий дом и вытащить затем из него своего сына вполне объяснимо: «незаконнорожденным» детям в Китае отказывают в правах получить образование, медицинское обслуживание и оформить брак. Но из огня она, как и большинство её прототипов, попадает в полымя, в руки предпринимателей-земляков, которые слышать не хотят о профсоюзах, коллективном договоре с рабочим коллективом, восьмичасовом рабочем дне и пятидневной рабочей неделе. Эти завоевания европейского рабочего класса на бедных китайских иммигрантов не распространяются. А если какой-нибудь китаец заикнётся о них, он быстро об этом пожалеет. Богатые соотечественники держат рабочих-иммигрантов на положении рабов.
Как китайским бизнесам удаётся закрепиться в Европе – отдельная тема, покрытая мраком коррупции. Но этот процесс расширяется. В 90-е годы китайцы в Италии были экзотикой. После десятилетнего перерыва, в конце 2008 года, я приехал на Апеннины и обнаружил, что римский район Сан-Лоренцо, где разворачивается действие романа Пьера Паоло Пазолини “Ragazzi di vita” («Шпана»), и другие кварталы вблизи железнодорожного вокзала Термини, заселены китайцами. Не сразу и понятно, где ты оказался – в Пекине, Харбине или все же в Риме.
Практически все сувенирные магазины в Риме находятся под контролем китайцев, а для уличной торговли сувенирной мишурой они нанимают менее удачливых людей из Бангладеш или Филиппин. Китайцам принадлежат и некоторые negozi gli alimentari (продовольственные магазины), где продается вполне традиционные итальянские продукты питания (спагетти, пиццы, сыры, вино и т.д.). Дело доходит до того, что открываются китайские пиццерии с китайскими пиццайоло (изготовителями пиццы). Почти та же картина на Сицилии, особенно в городе Катания, где целый квартал между центральными улицами (Витторио Эммануэле и Этна) населяют китайцы. На одной из церковных площадей они устраивают гигантский рынок, вовсю используя труд детей, которые таскают тяжелейшие сумки с товарами. На следующий год, в ноябре 2009 года, во Флоренции я наблюдал многочисленные китайские свадьбы.
Шесть лет назад, в апреле 2007 года, в Милане разгорелся китайский бунт. «Столкновения между выходцами из Китая и полицией произошли в Милане. Беспорядки, длившиеся несколько часов в китайском квартале Милана, возникли после того, как полиция оштрафовала китайца, выгружавшего товары из машины, за нарушение правил парковки. У него изъяли документы на автомобиль. Вскоре жена нарушителя пришла выразить полицейским свое недовольство, и спор быстро перерос в массовые стычки», – сообщала газета Corriere della Sera.
Миланский «чайнатаун» представляет собой «город в городе»: его жители обзавелись собственными банками, адвокатскими конторами, туристическими агентствами, парикмахерскими, книжными магазинами и видеопрокатами, которые предоставляют книги и фильмы на китайской языке. По данным Итальянского института по изучению полиэтничности (ISMU), китайские «поселения» в Милане стремительно растут. Не проходит недели, чтобы в городе не открылся винный магазин или бар, хозяин которого является выходцем из Азии, прежде всего, из Китая. Китайское население Европы в целом увеличивается в геометрической прогрессии. Этого не могло бы произойти, если бы действовал только нелегальный трафик, о котором сообщает пресса. Наверняка существуют какие-то негласные договоренности между европейскими правительствами и китайским: мы вам производственные мощности, а вы в наши страны — избыток своего населения.
Но как верно замечают активисты итальянской организации “CasaPound”, при капитализме иммиграция лишь увеличивает конкуренцию между бедняками. Да что “CasaPound”! 150 лет назад это же доказывал французский коллективист Жюль Гед: «По части “патриотизма” мы видим, что капитал не имеет, не должен иметь отечества или – что сводится к тому же, — что его отечество там, где он больше приносит прибыли, хотя бы это было у врага: ubi bene, ibi patria («где хорошо, там и родина» — Д.Ж.). Мы тут находим дальше, что низкая цена рабочей силы должна быть высшим законом – suprema lex – и что не только допустимо, но обязательно, — там, где итальянские и испанские руки стоят дешевле – давать работу этим иностранным рукам за счёт отечественных желудков; и что там, где есть полуварвары, как китайцы, которые в состоянии жить, т.е. работать, питаясь горстью риса, не только можно, но и должно набирать жёлтых рабочих и оставлять умирать с голоду белых рабочих, своих соотечественников». Правда, со времён Геда ситуация несколько изменилась – «жёлтые рабочие» в Европе, в частности, в Италии, как это отлично показывает Серге, работают на свою же буржуазию, а точнее – на жёлтых рабовладельцев, которые обосновались в Европе с одобрения европейской буржуазии. Ведь тем же пошивом рубашек себе на жизнь могли бы зарабатывать бедные выходцы из Калабрии или Сицилии. Но этот вариант для них закрыт после появления ещё более дешёвой рабочей силы из Китая.
Сегре снял трогательный фильм. И лучше бы он его не комментировал. Когда одна итальянка из зала его спросила, способна ли Италия стать новой родиной для иммигрантов, в частности, для иммигрантов из Китая, Сегре ответил: «Чтобы это произошло, нужно доказать итальянцам, что иммиграция ничем им не грозит. Для этого нужно пускать в более широкий прокат такие фильмы, как мой, а не ограничиваться одним-двумя показами». Как это часто бывает, абстрактный гуманизм оборачивается наивностью, либо — ханжеством. Сегре — честный и добрый парень. Он не ханжа и не лицемер. Он снял не только трогательное, но и правдивое кино. А это значит, что оно лишь усилит настороженное отношение зрителя к проблеме китайской иммиграции. Чтобы решить вопрос с иммигрантами, нужно изменить социальные системы тех государств, которые их «принимают». Но это тема для другого разговора.
