Протоиерей Георгий Митрофанов: «Я не всегда согласен с патриархом Кириллом»

Даниил КОЦЮБИНСКИЙ

За прошедшие 20 лет с момента крушения коммунистического режима Русская православная церковь, по сути, превратилась в одну из главных духовных опор российской государственности. И власть все более активно использует православные ингредиенты в приготовлении общенародного пропагандистского рагу. С этого года, например, в РФ появился еще один церковно-государственный праздник, помимо Рождества: День крещения Руси — 28 июля.

Представители РПЦ освящают ракеты и крейсера, готовят экспертные заключения на думские законопроекты, морально помогают власти бороться с терроризмом, безродным космополитизмом и гей-парадами, стоят рядом с высшими чиновниками во время торжественных служб, идейно поддерживают Кремль в его противостоянии либеральному Западу, участвуют в ежегодном праздновании победы и т.д. Церковная идеология внедряется в школьное образование. Так, в книги по чтению (даже не по «основам православной культуры»!), обязательные для учеников начальной школы, включаются вполне православные по духу сюжеты – например, фантастический рассказ о встрече Сергия Радонежского и Дмитрия Донского накануне Куликовской битвы. Русской православной церкви выделен специальный телеканал для пропаганды своих взглядов.

Хорошо это или плохо? И, вообще, являются ли религия и церковь – не только христианские – духовными подспорьями в эпоху глобализации? Или они в большей степени разобщают и ссорят людей, чем помогают им понять и принять друг друга?

Обо всем этом рассуждает один из наиболее ярких и неординарно мыслящих деятелей РПЦ — преподаватель Санкт-Петербургской духовной академии и член Синодальной комиссии по канонизации святых протоиерей Георгий Митрофанов.

Самостоятельность позиции Георгия Мирофанова, пожалуй, наиболее резонансно проявляется в его выступлениях против «победобесия» (так он именует идеологический культ 9 мая) и призыве исторически реабилитировать тех, кого о. Георгий считает героями антисталинского сопротивления – бойцов Русской освободительной армии генерала А.А. Власова. Накануне одной из годовщин победы патриарх Кирилл вынужден был даже вступить в публичную полемику с протоиереем Митрофановым по данной теме…

О богоизбранности «золотого миллиарда»

— На Ваш взгляд, в современном мире церковь нужна всем – или же только духовно слабым людям, лишенным внутреннего нравственного закона? Тем, кто сам не в состоянии отличить добро от зла либо кому нужен «страх перед преисподней», чтобы удержаться от дурных поступков? Но самостоятельно мыслящему порядочному человеку, живущему в согласии со своим сердцем, — зачем ему церковь? Да и религия вообще?

— Церковь нужна каждому, просто далеко не все способны осознавать, что им на самом деле нужно… Для значительной части людей церковь сегодня представляется институтом, не имеющим отношения к их жизни. Что же касается тех, кто испытывает потребность в церковной жизни, это люди очень разные. С одной стороны, это люди, которые действительно подчас испытывают неуверенность в жизни, в самих себе, которые слабы – эти люди нередко профанируют церковную жизнь. С другой стороны, — это люди очень сильные, одухотворенные, которые стремятся не соглашаться с несовершенством этого мира, стремятся преобразить собственные несовершенства, подняться над самими собой. Поэтому как во времена Спасителя, так и в нынешние, потребность в церковной жизни испытывает лишь часть общества. Причем людей с высокими духовными устремлениями в церковной жизни всегда было меньшинство. Но ведь и апостолов вокруг Христа было немного, по сравнению с теми толпами, которые ходили вслед за ним, пытаясь получить исцеление, утешение и т.д.

— А Вы допускаете существование людей с высокими духовными устремлениями, не идущих в церковь?

— Допускаю.

— Выходит, церковь не так уж необходима…

— Человек с высокими духовными устремлениями, воцерковивщись, становится еще совершеннее! Просто многим из этих людей не дано знать, к сожалению, насколько общение с Богом способно помочь человеку в его лучших устремлениях.

— Допустим. Но религий, а тем более церквей — много. И каждая претендует на истинность. Объективных же критериев истинности – нет. Еще Дидро, признавая, что истинная религия «важна для всех людей всегда и повсюду», подчеркивал, что она должна отвечать трем условиям – быть вечной, всеобщей и очевидной: «Но нет ни одной религии с тремя этими признаками. Тем самым трижды доказана ложность всех». Выходит, по-настоящему просвещенный человек обречен вести самостоятельный поиск того, что есть Истина, не полагаясь на религиозные догматы…

— В основе религиозной жизни человека – если она, конечно, подлинная – лежит его индивидуальный опыт общения с Богом. Эта встреча с Богом происходит подчас в очень разных условиях, в различном духовном, культурном, историческом контекстах… Но когда эта встреча происходит, в душе человека возникает потребность стремиться к чему-то высшему. Да, действительно, человек может идти разными путями к Богу, опираясь на разные религиозные традиции. Но для меня совершенно очевидно, что Бог, предвидя это многообразие путей к нему, через свое Божественное Откровение, которые насчитывает уже несколько тысячелетий и результатом которого стало появление христианской церкви, указал человеку прямой путь общения с собой. Разнообразие же христианских церквей говорит о том, что и в рамках христианства возникали определенного рода противоречия, проблемы, которые по-разному решались… Но это были проблемы вторичного характера.

Точно так же для меня совершенно очевидны две вещи, может быть, в настоящее время не очень популярные. Как центром современного мира является, пусть и секуляризовавшаяся во многом, христианская цивилизация, точно так же центром религиозной жизни мироздания является христианская церковь.

— Но какая именно? Их ведь тоже много…

— Безусловно, полнота божественного откровения легче всего может быть распознана в рамках православной и римо-католической церквей – церквей Предания. Хоть и не в такой же, но в достаточной полноте опыт общения с Богом, со Христом присутствует и в различных ветвях протестантской церкви. Остальные религиозные традиции, с моей точки зрения, не могут быть поставлены на один уровень с христианской традицией, не могут считаться такими, которые открывают полноту божественной жизни человека. Другое дело, что любое искреннее религиозное искание – например, в рамках ислама, буддизма – помогает человеку сделать свою жизнь более одухотворенной. Но полнота Божественного Откровения принадлежит церкви Христовой! Если бы я мыслил не так, я бы не был священником…

— Получается, что есть какой-то элемент случайности в том религиозном выборе, который делает тот или иной человек. Вот Вы, например, родились в стране с православными корням и потому Вам показалось очевидным, что самая прямая дорога к Богу – русское православие. А кто-то родился в Иране, или в Индии, или в Тибете… Этим людям что – «просто не повезло»? Или они в чем-то коллективно провинились?..

— Я думаю, что Бог имеет попечение об этих людях. Просто мне, как христианину, трудно представить, как именно оно проявляется…

Впрочем, ведь изначально избранный народ был весьма немногочисленен и существовал в многообразном мире языческих народов. Почему-то Господь только одному народу открыл полноту Истины…

— Получается, что идея христианской церкви априори предполагает национальную иерархию, помимо чисто конфессиональной: деление народов на «богоизбранные» и «прочие»?

— В Ветхом Завете речь идет всего об одном богоизбранном народе, но затем вокруг этого народа сформировалась новая церковь – Христова, в которую вошли уже разные народы. И ныне богоизбранным народом являются уже все христиане, которые, естественно, полиэтничны и которые – по-моему, история это выразительно показала – смогли на всех уровнях человеческой деятельности внести больший элемент творчества и динамизма, чем все другие, не знавшие христианского откровения, народы…

—  Опять получается какое-то неравенство: кому-то досталась и вера истинная, и история более динамичная и успешная, а кому-то – ни того, ни другого. Где же божественная справедливость?

— Думаю, тех людей, которые были лишены знания Божественного Откровения, Бог на Страшном суде будет судить по каким-то иным критериям, нежели, тех, кому это знание было дано. Впрочем, мы живем в эпоху, когда христианская вера доступна по всему миру и Библия – книга, которая переведена на наибольшее количество языков. Конечно, где-то христиан преследуют за веру…

— Когда-то христиане тоже активно преследовали и угнетали иноверцев. Просто, быть может, разные общества проходят через фазу нетерпимости в разное время…

— Сейчас мы видим, что именно христианские врачи лечат негров в Африке…

— Многие негры в Африке – тоже христиане…

— Лечат не только христиан… Вообще, христианские страны сегодня в мире – наиболее привлекательны. Именно в них едут в кавычках высокоодухотворенные мусульмане – подметать улицы и поедать гамбургеры…

Экономическое благоденствие «золотого миллиарда» для меня очевидным образом связано с тем, что этот миллиард имеет христианскую основу.

Третий Рим – столица христианской периферии?

—  Едут все же не в «христианские страны» вообще, а конкретно на Запад: в Европу и США. И едут не только из Африки и Азии, но из других, не западных «христианских стран»: из «католической» Мексики, из «православной» России. Почему, например, Россия, оказалась за пределами «золотого миллиарда», несмотря на свою тысячелетнюю христианскую историю?

— Дело в том, что Россия в какой-то момент оказалась не периферии христианской цивилизации. Россия попыталась – так, как ни одна другая христианская страна – упорно и кроваво уклониться с христианского пути…

— И все же, коль скоро Вы успехи Запада объясняете именно церковным фактором, тогда и к России следует применить тот же подход. И логичным окажется предположение, что «периферическая» беда России – в том, что она изначально пошла не по католическому (а затем и протестантскому) пути, а выбрала православие…

— Я думаю, что православный путь России к началу XX века делал ее страной, все более органично входившей в европейскую цивилизацию. В это время Россия была европейской страной в высоком смысле этого слова. Таковой она, правда, затем попыталась перестать быть. За что мы сейчас и расплачиваемся. Но, безусловно, для любого европейца русский все равно ближе по самым разным параметрам, чем, скажем, китаец или индиец.

— Ну, об этом, наверное, лучше спросить самих европейцев. Насколько я знаю, присутствие большого числа китайцев в США и Европе не провоцирует особых конфликтов…

— Думаю, что Достоевский и Толстой в европейской культуре все же популярней Конфуция.

— Достоевский и Толстой – голоса той недолгой «петербургской» эпохи, когда влияние Запада на Россию было максимальным… Получается, чем меньше Россия была Россией, чем больше она была Европой, тем благотворнее и успешнее она развивалась. А как только она вновь отгородилась от Запада и «пошла своим путем», то снова погрузилась во мрак…

— Она не просто отгородилась от Европы, она отгородилась от Христа, подвергла свою церковь уничтожению…

— И все же русское православие, на Ваш взгляд, помогало и помогает России сближаться с Западом — или нет?

— Помогает! Если бы Россия не была православной, она бы вообще никогда не стала европейской страной.

— Но она могла пойти по католическому пути…

— Когда Владимир Святой принимал христианство, еще не произошло разделения на православие и католицизм…

— Да, формальное разделение произошло позже, но в эпоху Владимира все же можно было выбирать, на кого ориентироваться – на Рим или Константинополь. Сосед Киевской Руси – Польша, например, сделала выбор в пользу Папы Римского, и в итоге пошла по общеевропейскому пути…

— Копты, эфиопы и сиро-яковиты, при всем своем культурном своеобразии, все равно в своих основах ближе к Европе, чем, допустим, турки…

Патриарх РПЦ – не Папа Римский и может ошибаться

— Но если православие так близко Европе, почему высшие иерархи РПЦ, в том числе ее нынешний глава – патриарх Кирилл, — активно высказываются в том духе, что западная система духовных ценностей, о которой Вы говорите как о наилучшей в современном мире, неприемлема для России? В частности, Кирилл подвергает критике основополагающий западные постулаты – о приоритете прав человека, о свободе человеческого выбора…

— Думаю, здесь имеются в виду определенного рода злоупотребления свободой выбора, которые есть европейской цивилизации и которые, к слову, критикуются консервативной частью западного общества, в том числе католической церковью… Но, в принципе, я не совсем понимаю критику Запада, которая раздается из уст нашего патриарха. Я до сих пор так и не услышал от него яркого и четкого определения тех русских цивилизационных стандартов, которые он может предложить в качестве альтернативы западной системе ценностей.

— Но тогда вопрос: стоит ли доверять церкви, высшее руководство которой по большей части дезориентирует паству, нежели дает ей четкие духовные ориентиры?

Как Вы, например, прокомментируете тот факт, что во время церковных празднеств православные архипастыри идут к храму Христа Спасителя в окружении представителей высшего столичного чиновничества, а потом ведут службу, поместив на особо почетные места в храме президента, премьер-министра и московского мэра?

— Как у всех граждан России, у президента и премьера есть право исповедовать православие…

— Да, но у церкви также есть право выделять либо не выделять начальство из массы прихожан.

— Я думаю, что, оказывая честь высшим должностным лицам, православная церковь не меняет свой независимый от государства формальный статус.

— И все же – почему РПЦ поступает таким образом?

— Думаю, если бы у нас президентом был бы мусульманин, в любой мечети он, наверное, тоже стоял бы не у дверей. Это чисто человеческое отношение к власти…

— Мы все же говорим о церкви, основатель которой вполне ясно сказал: «Царствие мое – не от мира сего». Зачем же переносить в храм мирские иерархические отношения? Ставя высших начальников на особо почетные места в храме, православная церковь как бы говорит всем прихожанам: «Вот кто праведен больше всех! Берите пример с тех, кто успешно сделал политическую карьеру!» Как Вам кажется, поступая таким образом, РПЦ посылает верный духовный импульс пастве или скорее ввергает ее, говоря церковным языком, в опасный соблазн?

—  Ну, если бы я был президентом, мне гораздо естественнее было бы находиться в своем приходском храме.

— И все же мы говорим не о позиции Путина, Медведева и Лужкова, а о позиции РПЦ, которая демонстрирует этих людей как образцовых…

— Ну, почему образцовых? У нас же не пишут икон президента…

— Не пишут. Но ставят высшее начальство в непосредственной близости от патриарха.  Так чего в этом больше: позитивного – или отрицательного влияния на православную паству?

— У нас президент демократически избран, значит, ему оказано доверие большинством населения. Почему же почет, оказываемый ему церковью, должен кого-то соблазнять?

— Но разве церковь не должна пользоваться своими собственными представлениями о праведности и греховности? Иначе получается, что для церкви наиболее ценен и уважаем тот из православных, кто победил на выборах или получил высокое назначение…

— Вы сводите сложные отношения церкви и власти к каким-то частным проявлениям, вроде истории с охраной президента, которая охраняет и президента, и патриарха. Мне трудно все это комментировать…

Вообще, следует признать, что, будучи совершенно безыдейной, наша бюрократия иногда пытается использовать православную атрибутику, чтобы как-то расцветить свою аморфную идеологию…

Однако, на мой взгляд, очевидно одно. Я не знаю, насколько искренне президент и премьер стоят в храме и совершают или не совершают молитвы – я не прозорливец. Но даже если они это делают неискренне, мы не вправе ставить под сомнение все происходящее. Лицемерие – дань, которую порок платит добродетели…

Мне бы очень понравилось, если бы президент, премьер или мэр на предложение стоять на видном месте ответили бы отказом и встали бы в общую массу прихожан. У них есть право – согласиться или отказаться.

— У церкви тоже есть право: предлагать или нет…

— Да, безусловно.

— К слову, это далеко не единственный случай, когда высшее руководство РПЦ посылает пастве и обществу, по меньшей мере, сомнительные духовные импульсы.

Помимо известного скандала с беспошлинным ввозом церковью табака и алкоголя, можно добавить сравнительно недавнюю историю, когда выяснилось, что патриарх Кирилл, дававший в свое время монаший обет нестяжательства, носит часы стоимостью 30 тыс. евро. Я уже не говорю о ставшей притчей по языцех теме роскошных автомобилей, перевозящих православных иерархов. А ведь это только всем видная вершина айсберга под условным названием: «Чаепитие в Мытищах». Как Вы относитесь к этой коллизии между антиматериальной риторикой РПЦ – и приверженностью его архипастырей многим материальным благам этого мира?

— Во-первых, для того, чтобы понять, как живут высшие церковные иерархи, надо непосредственно с ними общаться. Пытаться представить их жизнь сквозь призму СМИ, это значит быть дезориентированным. Во-вторых, что касается конкретных фактов, ну, что можно сказать… Даже апостолы отличались несовершенством – вспомните их спор о том, кому сидеть одесную, а кому ошуюю от Христа. А ведь это были лучшие представители рода человеческого – худших он, наверное, не привлек бы к себе, не пошли бы они за ним…

Что же касается общего состояния нравов нашего духовенства и церковной иерархии, то почему они должны отличаться значительно от нравов нашей государственной номенклатуры? К сожалению, получается так, что, потеряв огромное количество достойнейших представителей нашего народа, наша страна создала элиту, которая во многом лишена достоинств, добродетелей своих предшественников. Хотя и те не были идеальны… Поэтому могу сказать лишь, что для церкви на все времена актуален один и тот же принцип, который сформулировал Христос, говоря о фарисеях, об учителях ветхозаветной церкви: «Слова их слушайте, по делам их не поступайте!»

— Но если послушать то, что порой говорит патриарх Кирилл, то вопросов возникнет едва ли не больше, чем в связи с делами высшего церковного руководства.

Так, страшнейшее цунами в Индийском океане 2005 г. Кирилл назвал «наказанием за грех». Недавнее землетрясение на Гаити прямо связал с тем, что это страна «нищеты и преступности, голода, наркомании, коррупции, потери нравственного облика людей». Жертвы, которые наша страна понесла в годы второй мировой войны, Кирилл объявил искуплением за «грех богоотступничества». Не знаю, в курсе ли Патриарх, что в первую мировую Россия потеряла 3 с лишним миллиона убитыми. За какой «грех» были наказаны они?..

Что вообще всё это такое, если не откровенный обскурантизм, когда церковь, как в эпоху Коперника и Галилея, по сути, пытается заменить собой науку? А ведь патриарх Кирилл не назначен «сверху», он не так давно был свободно избран церковным Собором, а значит, выражает взгляды большинства таких же, как и он, святителей…

—  Обскурантизм присущ и ученым! В XX веке мы очень хорошо узнали, что такое научный обскурантизм – лысенковщина, борьба с генетикой – ведь все это на совести ученых со степенями. И сейчас у нас есть ученые-обскуранты типа «историка» Фоменко. Так что и в науке, как мы видим, не все так уж благополучно.

А что касается цитированных Вами высказываний патриарха Кирилла, то я с ними не согласен. Я мыслю иначе. И, слава Богу, что в нашей Церкви не существует понятия «патриаршей непогрешимости ex cathedra»…

Почему православным странам труднее живется?

— Но давайте вернемся к тому гипотетическому человеку с высокими духовными устремлениями, который сегодня, на Ваш взгляд, должен прийти в лоно РПЦ, видя в ней «самый короткий путь к Богу». Не впору ли такому человеку, если он и вправду духовно развит и просвещен, в ужасе отшатнуться от православия, услышав из уст патриарха РПЦ цитированные выше и им подобные высказывания?

—  Человек с высокими духовными устремлениями прекрасно отдает себе отчет в том, что Православная церковь ценна для него тем, что содержит в себе наследие многих веков, что церковную традицию созидали многие представители нашего человеческого рода христианского… И я думаю, что авторитет таких богословов, как, например, отец Сергий Булгаков, отец Александр Шмеман, митрополит Антоний Сурожский и многие другие, — для человека мыслящего превосходят авторитет тех или иных должностных лиц, даже находящихся в высоком ранге. Тем более, что и упомянутые мной только что богословы далеко не всегда и не во всем были правы, они тоже подчас допускали спорные суждения… Но мыслящий человек, с духовными запросами не воспринимает Церковь как тоталитарную структуру, глава которой изрекает неоспоримые истины. Человек должен мыслить сам и стараться приобщиться ко многим творениям православного богословия.

— Но почему именно православного? Не правильнее ли такому человеку пойти по пути чтения самой разной религиозной и философской литературы, вырабатывая собственный взгляд на мироздание и свое место в нем и самостоятельно формулируя для себя этические принципы?

Еще совсем недавно, лет 100 назад, когда о человеке хотели сказать хорошо, то  говорили: «Он истинный христианин», или «Он правоверный мусульманин», или «Он набожный иудей» и т.д. Но сейчас куда чаще говорят: «Он просто порядочный человек» — и все понимают, о чем идет речь. Выходит, церковь и религия по факту утратили в общественном сознании монополию на расстановку нравственных ориентиров…

— Опыт нашей страны, попытавшейся жить без Христа, показал, что такая жизнь гораздо хуже, чем жизнь со Христом. А уж если говорить о значении слов, то уж в нашей стране, изолгавшейся в XX в. как никакая другая, все слова обесценены: что «христианин», что «не христианин»…

— Но на Западе тоже не станут сегодня характеризовать друг друга, в первую очередь, через конфессиональную принадлежность. А ведь именно страны золотого миллиарда, насколько я понял, Вы рассматриваете как образцовые…

— Вовсе нет! Запад демонстрирует образцы и совсем другого рода. Просто люди там смогли создать наиболее человечное общество, по сравнению с тем, что создали народы, никогда не знавшие христианства.

— Да, но именно в странах Запада свобода человека расширилась далеко за пределы традиционных христианских догамтов. Во многих из этих стран легализованы порнография, проституция, однополые браки, торговля легкими наркотиками, гей-парады и т.д. И при этом именно на Западе, как Вы сами заметили, люди обнаруживают наибольшую человечность: толерантность, солидарность, сострадательность – если судить хотя бы размаху благотворительности.

Так в чем же тогда преимущества стран, пытающихся выстроить некую иерархию церквей (как, например, Россия) – от стран, где все церкви по факту конкурируют на равных (как на Западе)? И в чем, наконец, преимущества русского православия – перед католицизмом и протестантизмом?

— Пережив тяжелую историческую судьбу, сегодня большинство православных стран стоит сейчас перед проблемой обретения элементарных знаний о той вере, которой они были лишены в течение десятилетий. И, в принципе, можно сказать, что да, коммунистический период отбросил православную церковь в значительной степени назад. В этот период мы потеряли даже те позиции, которые завоевали когда-то…

Но надо иметь в виду, что исторически судьба православного мира всегда складывалась так, что ему социально-культурная проекция христианства давалась тяжелее, чем Западу. Обретая мистические откровения, подвижники православной церкви часто забывали про нужды мира сего…

— Получается, что нашей стране – как и другим, в свое время граничившим с Византией и принявшим христианство от константинопольского патриарха, просто не повезло. А тем, кто тогда же сориентировался на Папу Римского, — наоборот, повезло.

— С точки зрения секуляризованного сознания, да, это так. А с точки зрения христианской, очень сложно так ставить вопрос, потому что она предполагает такое понятие, как Промысел Божий. Почему дано было нам развиваться именно таким, отличным от западных народов, путем?

— Получается, что Вы отчасти приравниваете ситуацию, в которой оказалась Россия, с той, в которой очутились Индия, Китай и прочие страны, вообще не попавшие в орбиту христианства. Иными словами, Западу достались католицизм и протестантизм, в наибольшей мере помогающие благоприятно устроить земную жизнь, России и ряду восточноевропейских стран – православие, которое с этой задачей справляется гораздо хуже, а остальным народам – еще менее удачные, с точки зрения земного самообустройства, — нехристианские религии. Так выходит?

— В экономическом плане протестантские страны преуспели больше, чем католические. Но для меня ценность католической традиции оказывается больше, чем протестантской.

— Почему?

— Потому что там полнее сохранено то первоначальное откровение Христово, которое было нам дано и которое было не только сохранено, но и приумножено. Католичество и православие более традиционны, чем протестантизм. Они сохранили преемственность апостольской иерархии и полноту сакраментальной жизни церкви. И потому творчество католической и православной церквей – куда более яркое, чем протестантских.

— На мой взгляд, в Ваших рассуждениях есть противоречие. С одной стороны, Вы называете главным преимуществом Запада перед остальными цивилизациями его динамизм. С другой стороны, Вы считаете, что протестантизм, благодаря которому, как Вы сами говорите, динамизм ряда западных стран достиг наибольших высот, стоит ниже католицизма и православия…

— Различия в развитии западных стран объясняются не только церковным фактором, но разностью этнических менталитетов и исторических судеб… Вообще же, я думаю, что в многообразии христианской веры заключается одна из важнейших основ жизнеспособности христианского мира, его способности передавать свой социально-политический опыт даже не христианизированным странам – например, Японии. Поэтому, говоря о христоцентричности мира вообще, я и говорю о европоцентризме мировой истории, в частности, не выделяя Россию из этой самой Европы. При этом я  объясняю, что, в силу своего исторического развития, Россия в какой-то момент оказалась на периферии христианского мира.

Но это отнюдь не значит, что не надо идти в православную церковь. Просто следует понимать, что жизнь человека, который приходит в церковь, становится не легче, а в чем-то становится даже труднее, – в том числе и потому, что приходится сталкиваться с различными несовершенствами и искушениями внутрицерковной жизни, о которых человек, может быть, раньше и не подозревал…

— Не напоминает ли это Вам ситуацию вступления в КПСС в эпоху застоя, когда все уже понимали, что партия далеко не так хороша, как пытается себя представить, однако если хочешь сделать что-то хорошее, — становись коммунистом. Ибо других вариантов нет. Но сейчас другие варианты есть: РПЦ — не единственная церковь, да и воцерковление – далеко не единственный путь духовной самореализации…

— Компартия просуществовала 70 лет и сгинула. А христианская церковь существует 2 тысячи лет, и конца этому не предвидится.

— Языческая вера Древнего Египта просуществовала 4 тысячи лет, но потом все равно сгинула. Быть может, и современные церкви, включая христианскую, ждет в будущем постепенное исчезновение – как архаичных институтов, не вписывающихся в дизайн  индивидуализированного информационного общества?

— Церковь уже никогда не будет церковью большинства, она будет церковью меньшинства, но это меньшинство будет более одухотворенным, чем другие части общества. Хотя сейчас об этом говорить довольно сложно, особенно в такой стране, как Россия. Ибо даже среди церковных деятелей, в том числе занимающих те или иные важные посты, мы встречаем людей, по-настоящему в церкви не нуждающихся, но в церкви пребывающих…

В тот же время я бы хотел специально подчеркнуть, что именно благодаря иерархам Русской православной церкви были приняты Основы социальной концепции, ставшие очень важным шагом на пути ответов РПЦ на запросы современного общества во многих сферах.

Иерархия нашей Церкви, при всех недостатках ее отдельных представителей, является созидающим, активным началом церковной жизни. Хотя с какими-то высказываниями того же Святейшего Патриарха я могу и не соглашаться…

— И последний вопрос. Кто, на Ваш взгляд, скорее попадет в рай – добродетельный нехристь или воцерковленный злодей?

— Нет ничего хуже, чем так абстрактно рассуждать о конкретных человеческих судьбах, тем более, что мы ни о ком конкретно и не говорим… Я думаю, что есть очень много хороших вопросов, на которые не существует ясных ответов в этом мире.  Я уповаю только на то, что Бог ни одного хорошего человека, как бы ни сложилась противоречиво и сложно его жизнь, не оставит без райского воздаяния. Вот в этом я убежден.