К двухсотлетнему юбилею со дня рождения Чарльза Диккенса известный британский марксист-литературовед Терри ИГЛТОН в своей статье анализирует противоречия жизни писателя и его книг.
Чарльз Диккенс, двухсотлетие со дня рождения которого мы отмечаем в этом году, был свидетелем появления современной Британии. Когда он только начал писать, дилижансы всё ещё были самым знакомым видом транспорта, а в его поздних романах их место заняла железная дорога. Капиталисты у раннего Диккенса — это либо типичные злодеи викторианской мелодрамы, либо добросердечные патерналисты, но уже в его более поздних романах они – безликие функционеры, части анонимной системы, которая управляет ими настолько же, насколько они управляют ею.
Диккенс родился в эпоху Байрона и Наполеона, но дожил до развития профсоюзов, акционерных обществ и зарождения корпоративного капитализма. Его беллетристика развивается от работного дома «Оливера Твиста» до заводов из романа «Трудные времена» и государственной бюрократии «Холодного дома». Диккенс совершил нечто большее, чем просто описал появление этой новой промышленной нации. Дух эпохи присутствует в самом стиле его письма. Он является первым по-настоящему городским писателем Великобритании. Он описывает людей ярко и мимолётно, как видите их и вы, столкнувшись с ними на оживлённой улице. Ритм его текстов улавливает волнение и беспокойство городской жизни. Он склонен воспринимать окружающий мир фрагментарно, а не целиком. Дело в том, что описываемое им общество стало слишком непроницаемым и разделённым, чтобы быть увиденным во всей своей совокупности. Персонажи стали более закрытыми в своих обособленных пространствах, сохранив неурегулированные отношения между собой.
В этом мире овеществлённого промышленного капитализма люди кажутся такими же непостижимыми, как части оборудования, скрывая внутри себя какой-то таинственной секрет, который никогда до конца не может быть обнаружен. Всякий выглядит или гротескно, или эксцентрично. Не существует никакого согласия относительно норм человеческого поведения – это просто собрание изолированных фриков – либо зловещих, либо забавных – которые сталкиваются друг с другом в случайном порядке.
Энергия среднего класса
Диккенс славится своим осуждением пороков промышленного капитализма, но его напыщенная, яркая проза также отражает энергию среднего класса, который тогда ещё был на коне. Как начинающий молодой писатель, он любил смотреть на себя как на модного горожанина, известного своим знанием каждой улицы и каждого переулка в Лондоне. Джейн Остин описывала поместья в сельской местности, которые в своё время были центром социальной и экономической власти в Англии. Диккенс, напротив, — столицу с её испачканными чернилами пальцами. То, о чём он пишет — это Лондон адвокатов, торговцев, маленьких чиновников и богатых буржуа, — самый большой коммерческий и имперский центр всего мира, где в этот момент мощь британского правящего класса всё больше и больше проявляла себя.
Диккенс был выходцем из самой противоречивой из всех социальных групп — нижних слоёв среднего класса. Как, на самом деле, и большинство великих писателей XIX века — от сестёр Бронте до Джорджа Элиота и Томаса Харди. Низы среднего класса достаточно близки к простым людям, чтобы испытывать сочувствие к их положению, но они также стремятся к богатству, званиям и образованию, и, таким образом, имеют возможность видеть как верх, так и низ социальной иерархии. Представители этой группы особенно незаменимы, как художники, исследующие социальную систему в целом, а также тем, что испытывают болезненный конфликт между тем, как всё есть, и тем, как они хотели бы, чтобы было.
О сострадании Диккенса к бедным и отверженным ходят легенды. В одном из самых потрясающих фрагментов в романе «Холодный дом» он упрекает саму королеву Викторию вместе со всем правящим классом за их позорное пренебрежение к судьбе детей-сирот и уличных мальчишек. Однако известен факт того, как он передал в руки полиции женщину, занимавшуюся попрошайничеством на улице. Он был действительно самым популярным из всех английских романистов, удивительно талантливым автором, обладавшим огромной известностью. Но он также ценил свою репутацию высоколобого писателя и своё членство в социальном истеблишменте. Вряд ли какой-то другой английский писатель сумел в своём творчестве объединить «высокую» и популярную культуру так органично, оставаясь одинаково читаемым как в научных кругах, так и в рабочем движении.
Всю жизнь Диккенса преследовал страх, свойственный представителям низов среднего класса — страх вновь оказаться на одном уровне с народной массой, из которой ему удалось вырваться благодаря своему писательскому таланту. Он отправил своих сыновей учиться в Итон — частный колледж, который карьеристы вроде диккенсского персонажа пройдохи Урии Хипа ненавидели именно за то, что там карьеристов и воспитывают. При этом в самом Диккенсе чувствовалась большая примесь типичного имперского Истинного Англичанина. Это видно из его злобных карикатур на профсоюзное движение в романе «Трудные времена» и высказываний в поддержку жестокого губернатора Вест-Индии.
Действительно, он был критиком викторианской Англии, однако с типичной для самодовольного среднего класса уверенностью считал, что историческая эпоха, в которую он живёт, является гораздо более совершенной, чем все предыдущие. Викторианский средний класс, к которому он принадлежал, видел себя в авангарде социального прогресса, но также был глубоко обеспокоен шумом приближающейся революции. Тексты Диккенса, соединяющие в себе непревзойдённым образом комедию и трагедию, слёзы и смех, нахальство и сентиментальность, отражают эту двойственность видения. Немногие английские писатели сумели проникнуть так глубоко в человеческие эмоции, и мало кто из них обладал таким скудным набором никчемных идей. Если Диккенс мог быть болезненно реалистичным, он также мог быть и абсурдно романтичным.
Образы детей
Неизменный интерес Диккенса к детям демонстрирует одну из присущих писателю двойственностей. С одной стороны, фигура угнетённого ребёнка является самым мощным обвинением, которое может продемонстрировать всё бессердечие существующего общества. Невинные, уязвимые и сбитые с толку, дети Диккенса, — от Оливера Твиста и Поля Домби до Крошки Доррит и Филиппа из «Больших ожиданий», — представляют собой яркие образы незаслуженного страдания.
Викторианская Англия, как признаёт Диккенс, — это общество, в котором все были сиротами и в котором высшие классы отреклись от своей родительской ответственность за слабых. Тем не менее, ребёнок, по определению, не в состоянии понять причины своего собственного несчастья. Всё, что ребёнок хочет – это немедленно избавиться от своей боли. Он не имеет понимания социальных процессов. Следовательно, образ страдающего ребёнка указывает на необходимость реформ, а не революции. Сам Диккенс, конечно, не был революционером, а созданные им в «Повести о двух городах» зловещие образы французской революции подтверждают это.
Тем не менее, как утверждал великий марксистский литературный критик Дьёрдь Лукач, воображение писателя может быть более радикальным, чем его/её идеология. Диккенс, возможно, был так же напуган социальной революцией, как и любой другой викторианский буржуа, но система, которую он изображает в своих последних великих романах,— «Холодный дом», «Крошка Доррит», «Наш общий друг», «Большие надежды»,— может быть преобразована только через потрясение.
Диккенс прошёл долгий путь от весёлого и чудаковатого мира «Записок Пиквикского клуба» и сказочных историй, которыми заканчивается ранний этап его творчества. Теперь мы обнаруживаем мир, в котором мужчины и женщины из среднего класса полны иллюзий, в то время как безликие вещи кажутся удивительно реальными. Рыночный капитализм и давящее, угнетающее государство уже забрали себе в собственность их неустроенные жизни. Их социальный мир пуст и нереален, и единственной настоящей действительностью являются преступления, тяжёлый труд, болезни и лишения. Семья, прославляемая молодым Диккенсом, теперь больна, превратившись в место полупатологического угнетения. Новая жизнь может возникнуть только из смерти, самопожертвования и распада. Это было не совсем то, что хотели услышать те, кто приглашал Диккенса на свои званые обеды. Но это было то, чему, как он считал, они должны были противостоять. Двести лет спустя после его рождения мы можем уважать его за это мужество.
Перевод Александра Шарова, оригинал статьи здесь.
