Цикл «Потерянная Россия»
Дмитрий ЖВАНИЯ, кандидат исторических наук
Доморощенные консерваторы и реакционеры с настойчивостью маньяков вдалбливают в общественное сознание мысль: дореволюционная Россия представляла собой процветающее государство, где большинство населения жило по божьим законам, благодаря влиянию православного духовенства. А безбожные большевики разрушили вековые устои, попрали законы морали и нравственности, раздавили семейные ценности. О духовности населения столицы Российской империи можно судить в частности по тому, насколько было распространено в городе такое явление, как проституция.
Учёт и контроль
В конце XIX века многие публицисты и врачи били в набат: столица империи превращается в огромный публичный дом, заражённый сифилисом. И это на пороге XX века! «Сколько их! Откуда они берутся? Они точно из-под земли вырастают, эти вертлявые, пёстрые женские фигуры в розовых улыбающихся масках. Они идут, они плывут целыми тучами!» — с пафосным ужасом восклицала автор брошюры «Невский проспект», некая госпожа Недёшева.
Степанида С. в 14 лет прибыла в Петербург из деревни Новгородской губернии на заработки. С Никольской площади её взяли в няньки. За год несколько раз успела поменять хозяев. Девушкой заинтересовался старший дворник того дома, в котором она жила. Тем временем Степанида вновь потеряла рабочее место и просрочила паспорт. Дворник стал грозить, что заявит об этом в полицию. В обмен на молчание он потребовал от Степаниды физической близости. В конце концов, блюститель чистоты и порядка, а заодно – полицейский стукач, как и все дворники при царизме, лишил её девственности и «наградил» сифилисом, но слова не сдержал. 15-летняя девушка вынуждена была съехать с квартиры. Несколько дней она бесцельно бродила по улицам Петербурга, пока полицейские её не забрали в участок. Сто лет с лишним назад в столице Российской империи подобные истории происходили сплошь и рядом. Сведения о несчастной Степаниде С. мы находим в архиве Калинкинской больницы, где с середины XVIII века лечили от «дурных болезней» «падших женщин». Судьба нанесла Степаниде сильный удар. Поэтому не удивительно, что она отвечала на вопросы врача «сквозь всхлипывания и неохотно».
До революции власти надзирали за торговлей телом с большим усердием. 8 октября 1843 года в Санкт-Петербурге при медицинском департаменте был создан Врачебно-Полицейский комитет (ВПК) для надзора за уличными женщинами. В российской столице существовало два разряда проституток: бланковые (те, кто работал самостоятельно) и билетные (те, кто работал в публичных домах). В начале XX века в Петербурге на легальной основе функционировало 47 домов терпимости; под надзором ВПК состояло 650 билетных проституток. Однако в 1879-м «гнёзд разврата» в Петербурге было значительно больше — 206.
Полиция регулярно проводила профилактические ночные уличные рейды, а также устраивала облавы на ночлежные дома, блатные притоны и квартиры низшего разряда. Женщин без определённого места жительства и занятий (на сегодняшнем жаргоне — бомжих) стражи порядка забирали в полицейский участок под именем «взятых по комиссии» (или — «комиссионных»). На утро в одной компании с проститутками их осматривал врач-венеролог. Тех женщин, которые имели «бланк» на занятие «развратным промыслом», полиция оставляла ночью в покое.
Степениде С. не повезло с первым половым партнёром. И её отослали лечиться от «дурной болезни». Довольно часто полицейские участки служили пунктами вербовки в публичные дома. В докторской диссертации П. Е. Обозненко «Поднадзорная проституция в Санкт-Петербурге по данным Врачебно-Полицейского комитета и Калинкинской больницы» механизм этой вербовки описан следующим образом: «Перед несчастной бездомной девушкой проходят толпы сытых, весёлых, нарядных женщин. Какими счастливыми и довольными они выглядят! Как шумно и развязно они ведут себя! С каким почтением смотрят на них полицейские служители! Нет ни следа того презрения, насмешек, которые бы встретили такие продажные женщины в родной деревне девушки. “Встань под надзор Комитета! Я тебя обую и одену”, — шепчет ей на ухо содержательница дома терпимости. В душе несчастной девушки начинается жестокая борьба: после нищеты, грязных, вонючих трущобных углов — всё кажется ей роскошью, перспектива лёгкой, весёлой, обеспеченной жизни отуманивает её мозг».
Обычно на первое своё первое предложение содержательница публичного дома получала отказ. Ибо профессия путаны всё же не была тогда столь же модной, как сейчас. За отказом — опять голодная жизнь, бесплодные поиски рабочего места, скитание по трущобным углам. Через несколько дней — опять ночной арест и повторение унизительной процедуры. Полицейский чиновник вновь предлагает бездомной девушке встать под надзор ВПК. Он убеждает её, что она от этого только выиграет, так как получит право гулять и ночевать, где ей вздумается. И лишь раз в неделю ей надо будет посещать полицейский участок для медицинского осмотра. Многие девушки, измождённые голодом и скитаниями, в конце концов, давали согласие. И по наводке полиции их начинали обрабатывать владелицы домов терпимости или сутенёры. Иногда это согласие служило психологическим оправданием торговли собственным телом: «Что же! Коли дали бланку, нужно гулять».
Крестьянки с крепким телом
Вчерашние крестьянки составляли 65% сексуально-продажного контингента столицы Империи. Приезжает наивная деревенская девка на столичный вокзал. И прямо на перроне попадает в лапы охотников за смазливой дичью. Покупательницы живого товара не дремали и на Никольском рынке, где молодые крестьянки предлагали себя в домработницы и няньки. Рынок был окружён трущобами, где процветал самый низкопробный разврат. Ласки в этом районе стоили всего 20-30 копеек. Дешёвые шлюхи разгуливали по Садовой и Никольской улицам, а также по Сенной площади. Сидели в грязных чайных. Этот товар был рассчитан на весьма неразборчивого потребителя. Как засвидетельствовал врач Калинкинской больницы Б. И. Бентовин в своей книге «Торгующие телом», «чаще всего это пьяные, истерзанные, густо накрашенные женщины неопределённых лет с хриплым голосом». Поэтому «промышленники разврата» — сутенёры и хозяйки борделей — не жалели сил на поиск «свежачка».
«Жизнь становится труднее с каждым днём. Борьба за существование обостряется чрезмерно. Экономический кризис обездолил безземельных и малоземельных жителей деревень. Нужда с возрастающей энергией гонит голодные массы в наши города и столицы в поисках куска хлеба», — писал П. Е. Обозненко.
29% процентов петербургской армии жриц любви составляли представительницы городского сословия — мещанки. Прежде чем заняться торговлей собственным телом, эти женщины работали портнихами, папиросницами, шапочницами, чулочницами, башмачницами. Особенно много было портних. «Этот класс ремесленниц — самый обширный в столице; нигде нет такой конкуренции, такого упадка цен, такого превышения предложений над спросом», — объясняет Обозненко. Бентович в падении мещанок обвинял похотливых мужчин разных сословий: «У окон прачечных собирается весьма разношёрстная толпа индивидуумов: тут и уличный разносчик, и дворник, и господский лакей, и извозчик, и господин в цилиндре. Всё это зубоскалит, перемигивается, говорит сальности, делает неприличные критические замечания… Стоит ли церемонится с прачками, цветочницами, корсетницами, белошвейками!» Вот девушка-ремесленница и «привыкает мало-помалу смотреть на себя, как на существо, словно судьбой присуждённое к удовлетворению мужского полового инстинкта». Кроме того, указывает автор «Торгующих телом», большинство мещанок начали жизнь в городских трущобах: «Дети и подростки тут знают всё и видят всё. Самые несдержанные бесчинства разврата проходят перед ними как нечто привычное и нормальное. Ничего нет удивительного, что девушка, воспитанная в такой среде, сливается с течением грязного, зловонного потока».
Удовлетворение клиентов, как правило, происходило в разваливающихся угловых квартирах: полы со щелями, покрытые толстым слоем грязи; обои, испещренные пятнами раздавленных клопов; чёрные от копоти потолки; грязные оконные стекла. «Воздух в этих квартирах настолько удушлив, что даже летом, при открытых окнах, почти невозможно дышать. Во всех щелях — мириады клопов, тараканов и других насекомых», — засвидетельствовал санитарный врач А. Н. Рубель в отчёте за 1899 год.
В доме № 3 на Сенной размещался «малинник» — один из крупнейших в Петербурге притонов уголовников и проституток. Рядом с Сенной площадью существовало другое злачное место — печально знаменитая «Вяземская лавра». Название наполнено богохульной иронией: лавра — мужской православный монастырь высшего ранга. Но в «Вяземской лавре» процветали отнюдь не монастырские нравы. В XIX веке предприимчивые князья Вяземские приобрели обширный участок между Сенной и Фонтанкой. В конце прошлого века во флигелях, обращённых на Забалканский (ныне – Московский) проспект (дома № 4 и 6), располагались трактир, семейные бани, питейный дом и несколько портерных лавок. Во дворе дома, где сейчас находится рынок, размещались постоялый двор, чайная (местный фольклор прозвал её «мышеловкой»), а также всякие мастерские. Один из бытописателей Петербурга рассказывал, что почти полтораста квартир «Вяземской лавры» «заняты отребьями, отбросами, паразитами общества».
Спрос на шлюх возрастал, как отмечают современники, в праздник Пасхи, когда приходила пора разговеться после долгого поста. В эти дни на Сенной площади вырастали деревянные кабинки, где происходили случки. Санитарные врачи ужасались: Сенные «подавалы» не выходили из кабинок по 18 часов в сутки! Приблизительно та же картина наблюдалась рядом с Никольским рынком, окружённым трущобами и доходными домами. Ласки в этом районе стоили всего ничего: 30-50 копеек. Для сравнения: на Сенном рынке за 50 копеек продавали килограмм несвежей требухи или сотню раков.
В районе Сенной была налажена и торговля детским телом. В доме № 51 по Садовой улице располагалась гостиница «Белград», в которой одно время жил мрачный поэт-декадент Константин Фофанов. «По грязной лестнице поднимались какие-то мужики, похожие на торговцев, в больших барашковых шубах, и вели за руки крохотных девочек, точно собираясь их слопать в тёмных недрах “Белграда”. Было сумрачно, пахло керосином», — написал в мемуарах друг поэта. Сегодня здесь — обычный жилой дом с типичным для Питера коммунальным бытом.
Существовали и публичные дома с намёком на стиль. В одном заведении женский ансамбль был разодет в национальные одежды; в другом — в костюмы времён императрицы Екатерины; в третьем — в подвенечные платья. В среднем в публичном доме работало 14 женщин. «Обыкновенно эти дома населяют существа инертные, с ослабленной волей, которые боятся, что на свободе не сумеют сносно устроиться, и которые спокойны в доме терпимости, так как, во всяком случае, квартира, стол и одежда тут обеспечены хозяйкой», — отмечает Бентович. Однако были и элитные билетные проститутки, которые занимали в заведении привилегированное положение, ибо привлекали богатых клиентов.
Рабочий день билетной проститутки начинался часов в 10 вечера. До 7-8 утра она развлекала гостей. Затем – завтрак, причём обильный. «Хороший стол для проститутки — одна из могучих приманок “дома”. Кроме того, «хозяйка старается “откормить” свой живой товар, так как признано, что посетители заведений очень ценят толщину и обилие “живого мяса”», — указывает Бентович. Некоторые хозяйки следили даже за тем, чтобы их питомицы меньше двигались, накапливая жирок. После завтрака следовал тяжёлый пьяный сон. После — обед с опохмелом. Потом — приведение себя в порядок. И — по новой.
12-й параграф петербургских «Правил для женщин, состоящих под надзором Врачебно-Полицейского комитета, живущих отдельно» гласил: «Не появляться для прогулки в Пассаже, на Невском, Владимирском и Вознесенском проспектах, Гороховой, Большой и Малой Морской улицах, а также в саду «Аквариум». Но именно в перечисленных местах по вечерам искали клиентов большинство «бланковых» шлюх.
Помимо поднадзорной проституции, в Петербурге на рубеже XIX и XX веков огромный масштаб приобрела тайная, точнее — незарегистрированная, торговля женским телом. Летом она процветала в садах и парках города, зимой — в увеселительных заведениях. Людей того времени сады поражали «обилием весёлых, свежих, красивых женских лиц». «Все это ремесленницы, хористки, балерины, продавщицы и т. д. и т. п.», — читаем мы в диссертации доктора Обозненко. В списки ВПК они не были включены, ибо не ночевали в ночлежных домах, не питались в дешёвых трактирах и не ходили ночью по улицам. Они имели определённое место жительства и занятие. Чтобы доказать, что подобная девушка занимается проституцией, её нужно было выследить. На что чиновникам ВПК не хватало ни энергии, ни желания.
Некоторые «садовые» девушки практически ничего не стоили. «Несколько ласковых сочувственных слов, угощение дешёвым ужином, в лучшем случае — прогулка на рысаке», — уверяет Бентович. Многие служанки также были не прочь приработать рубль-другой с помощью тела. Эти промышляли в центре города: на Литейном, Владимирском, Вознесенском. «Эти простоволосые женщины очень охотно поддаются заигрыванию мимо идущих представителей “третьего сословия” и после недолгих переговоров готовы пригласить их на часок на кухню господ, у которых служат», — рассказывает Бентович.
Её квартира в самом центре
3% «ночных бабочек» Санкт-Петербурга составляли дворянки. В Петербурге существовало несколько «домов свиданий» для элитарной публики, находившихся под контролем Врачебно-Полицейского комитета (ВПК). Процесс начинался с того, что хозяйка борделя предлагала посетителю фотографии девочек. Клиент делал заказ. В назначенный час происходила встреча. Уютный будуар. Мягкие подушки. Свет интимной лампы. Запах модного парфюма… За сеанс женщине доставалась половина суммы, полученной хозяйкой от заказчика (25-50 рублей). Часто ей перепадал солидный куш и от самого клиента. «Эти женщины, иногда дочери “приличных” фамилий, иногда матери семейств, продающие себя из-за желания щеголять в шелку и бархате, конечно, в сотни раз гаже тех несчастных, которые бродят по сторонам столицы, предлагая своё тело!» — негодовал Бентович.
Некоторые дамы посещали «гнёзда разврата» не шелков и бархата ради. Тот же Бентович оставил портрет некой Татьяны Г.: «32 года. Интересный тип образованной проститутки. Бывшая гувернантка. Не красива, но очень чутка и интеллигентна». Эта самая Татьяна Г. жила с двумя дочерями на руках. Чтобы поддержать себя и их, записалась сразу к трём сводням, «которые весьма ценят остроумных и интеллигентных особ». Работы было хоть отбавляй. Зарабатывала Таня по 300-400 рублей в месяц. Денег хватало на дорогие оригинальные наряды, воспитание дочерей, съём просторной квартиры с окнами в сад и содержание прислуги. Конечно, дома никто не догадывался, чем занимается Татьяна. Морально сексуальные сеансы её весьма утомляли. «Приходилось всегда ломаться и интересничать, чтобы понравиться господам из “приличного общества”, да при том ещё проделывать всякие противоестественные гадости, потому что “приличные господа” на это весьма падки», — объясняет Таня Г. В итоге один «приличный господин» заразил Таню сифилисом. И сводни отказались от её услуг.
Однако не только голод и материальные потребности толкали женщин в дома терпимости и на панель. Согласно данным, приведённым в брошюре А. И. Фёдорова «Позорный промысел», стали проститутками потому, что: «захотелось погулять» — 21%; «это легкий заработок» — 21%; «не хватает заработка» — 17,5%; «потеряли рабочее место» — 14%; «сманили подруги» — 9,5%; «отвыкли работать» — 6,5%; «бросил любовник» — 5,5%; «запьянствовали» — 5%.
Фёдоров рассказывает интересный случай. Приходит молодая и красивая девушка лет 17-ти, «просто, но чисто и прилично одетая», в публичный дом и настойчиво просит принять её. При гинекологической проверке выясняется, что она — девственница. По этой причине девушке отказывают в её просьбе. На следующий день она является опять и заявляет, что минувшей ночью утратила невинность с господином, которого сама пригласила. «Это ещё не вкусившая запретного плода! — восклицает автор брошюры «Позорный промысел». — Чьё тут было влияние? Скорее всего, знакомство с потерявшими уже стыд сверстницами!»
Петербургская проституция начала века – дело молодых. 43,4% «гулящих девок» были в возрасте от 16 до 20 лет; 24% — от 20 до 25; 13,5% — от 25 до 30; 17% — от 30 до 40; 21% от 40 до 50. Доктор Обозненко собрал сведения о 5189 проститутках за 1891-1893 годы. 27 из них сказали, что пойти «по пути разврата» их заставила половая нужда. Тогдашняя петербургская армия жриц любви была многонациональной. Её костяк составляли, конечно же, русские – 79%. Далее следовали финки (6,5%), немки (3,5%), польки (3,4%). 2% путан были еврейками. Из 5189 питерских проституток, с которыми работал доктор Обозненко, 145 были латышками, 26 — венгерками, 11 — шведками, 10 — чешками, по семь француженок, бельгиек, швейцарок и датчанок, а также по одной англичанке, армянке и итальянке. Национальный характер отражался на стиле работы «ремесленницы порока». Самыми благоразумными были немки. «Ведут себя скромно, бережливо и через 2-3 года скопляют столько денег, что по приезде в Германию хорошо устраиваются в супружестве. Русские же изводят своё здоровье, не умеют сберегать, умеют только тратить легко нажитые деньги и кончают жизнь плачевно», — отмечает публицист начала века Фёдоров.
Армию «порочных женщин» в Питере пополняли самые разные типажи. Вот лишь несколько зарисовок, которые Бентович сделал в Калинкинской больнице. «Анна Р., 24 года. «Билетная». 5 лет проживает по разным домам терпимости. Опухшее лицо. На лбу — глубокий втянутый шрам. Тело покрыто громадными кровоподтёками, ударами, царапинами. Глупо улыбается всем своим испитым, опухшим лицом». «Ида Б. Немка из Риги. 18 лет. Очень интеллигентное лицо. Деликатна и сдержана в общении. В рубрике предшествующих занятий значится — гувернантка. В 16 лет прибыла в Петербург. Вскоре сошлась с господином, при детях которого служила. Женой этого господина изгнана из дома. Очутилась «на прошпекте», где была ночью захвачена полицией. Отправлена домой. Вскоре вновь вернулась в Петербург, где поступила в дом терпимости. Сифилис вторичного периода». «Александра Р. Бланковая. Красивая стройная девушка с пышной копной рыжих волос… Почти вся с ног до головы усеяна сифилитическими явлениями. Это в некотором роде живой очаг сифилиса. Работает в мастерской дамских нарядов. Начала гулять около года назад»…
В Калинкинской больнице внимание Бентовича привлекла некая Елизавета К.: «23 года. Видная крепкая девушка с красивым, но совершенно неосмысленным лицом. Особенно безразличны её глаза — большие, круглые, выпуклые, с застывшим животным выражением. Ненормальность половой сферы не подлежит сомнению. С утра до ночи она готова отдаваться мужчинам. И притом без всякого материального расчёта. Она беспрекословно подчиняется самым необузданным мужским желаниям и опять-таки без какой-либо выгоды для себя, тогда как обычные проститутки за “особые требования” требуют “особый гонорар”». Вот описание другой озабоченной — худощавой стройной 25-летней брюнетки Софьи Н.: «Всегда возбуждённое лицо, горящие, зовущие глаза, яркие, влажные губы, разнузданность в движениях, в походке, в подёргивании плеч и бёдер». Софья Н. предпринимала попытки соблазнить мужчин из персонала Калинкинской больницы, одновременно её обуревали лесбийские страсти.
Были и идейные путаны. В Калинкинской больнице Бентович познакомился с некой Генриеттой Д., которая считала, что «быть проституткой не представляет ничего постыдного». Генриетта называла проституцию таким же ремеслом, как и любое другое. Проститутка должна лишь добросовестно выполнять свои служебные обязанности. Духовный же мир её совершенно свободен. Продавать собственное тело — опасно для здоровья. Однако и всякий ремесленный, особенно фабричный, труд связан с риском для него. Кроме того, эта специальность имеет ряд преимуществ по сравнению с другими ремёслами. Преимущества эти: свобода, легкомысленное веселье и «удовлетворение врождённой женской склонности к ухаживаниям и нарядам». «В самой личности Генриетты Д. не видно ничего ненормального, как не видно и циничного. Это очень красивая особа в тонком кружевном белье и с изящной обувью на её ногах. Мерило благосостояния на лицо! Говорит на трёх языках, остроумна, оригинальна в беседе», — пишет Бентович. По подсчётам доктора Обозненко, в конце позапрошлого века 52% «гулящих женщин» были заражены сифилисом.
В принципе, не стоит удивляться тому, что в православной столице развратный промысел приобрёл такой размах. Ведь ещё Святой Августин Блаженный говорил: «Уничтожьте публичных женщин в обществе, и разврат потрясёт его беспорядками всякого рода; проститутка в государстве — то же, что клоака во дворце: уничтожьте клоаку, и дворец сделается грязным и нездоровым местом». А вот пролетарское государство, созданное большевиками, смотрело на проституцию иначе, чем Святой Августин.
Продолжение следует
1 комментарий