Почвенный либерализм русского народничества

Дмитрий ЖВАНИЯ. Кандидат исторических наук

Пропагандисты современной власти не устают повторять, что для России органична только одна идеология — консервативная. А все остальные идеологии привносятся с Запада и рано или поздно отторгаются русской почвой. Чинопочитание, послушание, терпение — вот идейная основа поведения русского народа,  утверждают идеологи суверенной демократии. А либерализм — это вообще от лукавого!  Но в ХIХ веке не где-то, а именно в нашей стране произошло органичное соединение либерализма с такой почвенной идеологией, как социалистическое народничество.

Русский призрак первобытного коммунизма

Либеральное народничество появилось в 70-е годы ХIХ века, по выражению оппонента народников — марксиста Владимира Ильича Ленина, как «целое миросозерцание» и «громадная полоса  общественной мысли». Народничество было настолько популярным в России, что многие его положения разделяли представители государственного аппарата.

Для «действен­ного народничества характерны утопия крестьянской социалистичес­кой революции и реальное стремление поднять на борьбу против крепостничества и абсолютизма широкие массы», а для либерального — «приспособление идеалов социализма к инте­ресам хозяйственного мужика, боязнь крутых общественных поворо­тов, поиск компромисса с господствующими классами», указывает советский исс­ледователь Игорь Пантин в книге «Социалистическая мысль в России: переход от утопии к науке», разбирая вопрос, чем либеральное народничество отличалось от революционного.

В общем и целом эта оценка верна. Несмотря на то, что граница между либеральным народничеством и революционным была условной, так как многие  либеральные народники помогали деятелям подполья,  и поддерживали с ними дружеские отношения, а те пользовались их общими идеологическими наработками, разница между двумя этими лагерями тоже была существенной. Народники-либералы настаивали на  реформистском пути преобразования России, возлагая большие надежды на государство, а народники революционеры поднимали народ на бунт против самодержавия.

Общие черты народнической доктрины наметил Александр Иванович Герцен. Народники унаследовали его негативное отношение к буржуазной («мещанской» в терминологии Герцена) цивилизации Запада, убежденность в особом пути развития России; уверенность, что социализм можно построить на основе крестьянской общины.

С точки зрения Герцена, русский народ, задавлен­ный и забитый, сохранил с древних времен «естественное, безот­четное сочувствие» коммунизму. Этот коммунистический дух русско­го народа и воплощен в той самой сельской крестьянской общине. Именно об­щина спасла русский народ «от монгольского варварства и от импе­раторской цивилизации, от выкрашенных по-европейски помещиков и от немецкой бюрократии…, устояла против вмешательства власти и благополучно дожила до развития социализма в Европе». «В из­бе русского крестьянина» Герцен усмотрел «зародыш экономических и административных установлений, основанных на общности землев­ладения, на аграрном и инстинктивном коммунизме».

Что же социалистического нашел А. И. Герцен в общине? Во-пер­вых, демократизм в управлении жизнью. Это общее управление бытом обусловлено тем, что — и это второй момент, характеризующий, по мнению Герцена, общину в качестве зародыша социализма, — что крестьяне владеют землей сообща. Наконец, элемент социализма Герцен видел в крестьянском праве на землю, т.е. в праве каждого крестьянина на надел земли, который община должна предоставить ему в пользование. Герцен считал, что «это основное, натураль­ное, прирожденное признание права на землю ставит народ русский на совершенно другую ногу, чем та, на которой стоят все народы Запада».

С точки зрения Герцена, в крестьянстве заключены неисчерпаемые социальные потенции. «Человек будущего в России — мужик, точно также как во Франции работник», — утверждал он. По его мысли, Россия благодаря общине на­ходится даже ближе к социализму, нежели Запад, так как «с самого начала наш естественный, полудикий образ жизни более соответс­твует идеалу, о котором мечтала Европа, чем жизненный уклад ци­вилизованного германо-романского мира».

Стоит отметить, что Герцен не первым увидел в общине зародыш социализма. Большие надеж­ды связывали с общиной еще ссыльные декабристы. В записке «О крепостном состоянии зем­ледельцев в России» (1842 г.)

Михаил Фонвизин упомянул об «общест­венном праве владения землями», как о важном преимуществе России перед другими европейскими странами, «изнемогающими под бременем пролетариев». В записке «О коммунизме и социализме», пессимистически оценивая возможности социальных преобразований во Франции, Фонвизин утверждает, что справедливое переус­тройство общества на основе поземельной общины более чем возможно, так как община содержит «главный элемент всех социалистических и коммунистических тео­рий». Близкую оценку института общины дает примерно в это же время и Николай Бестужев, когда пишет (письмо Сергею Трубецкому от 15 октября 1850 года), что общинный уклад представляет собой «чистый социа­лизм, коммунизм».

Но А. И. Герцен и не скрывал, что на формирование его мировоззре­ния одинаково повлияли «школы… научная аналитическая, реалис­тическая» и «национальная, религиозная, историческая», сошедшиеся «на всех вопросах, касавшихся сельской общины и ее аграрных уч­реждений».

Для А. И. Герцена не были секретом и такие черты об­щинной жизни (на которые в 60-е годы обращал его внимание родона­чальник бунтарского анархизма Михаил Александрович Бакунин), как унижение лица миром и «женобойство». Так, на митинге европейской демократии в память Февральской революции во Франции (27 февраля 1855 г.) Герцен, рассказывая об общине, впервые заявил о необходимости согласования «личной свободы с миром». Каждый член об­щины, уточнил Герцен, должен потребовать себе «все права, принадлежащие ему как особе, не утрачивая притом прав, которые он имеет как член общи­ны». Лишь при этом условии, отметил он, может начаться деятельная жизнь, ибо «этой закваски революционной», «непокорной личности» русской общине не хватает.

Герцен пола­гал, что развитие положительных сторон общинного землевладения, с одной стороны, и привнесение в общинный быт достижений науки и просвещения, с другой, позволит России миновать капитализм. Поэ­тому Герцен считал, что «задача новой эпохи» заключается в том, «чтоб на основаниях науки сознательно развить элемент нашего об­щинного самоуправления до полной свободы лица, минуя те промежу­точные формы, которыми по необходимости шло, плутая по неизвест­ным путям, развитие Запада». Герцен призывал «заткать в одну ткань эти два наследства», «чтоб у свободной личности земля осталась под ногами, и чтобы общинник был совершенно свободное ли­цо».

Мы видим, что в этой речи Александр Иванович Герцен показал условия синтеза народничества (учения об общинном социализме) с либерализмом (учением о личной свободе). Конечная цель герценовской общесоциологической доктрины — социализм. Однако в разные времена Герцен предлагал разные средства достижения этой цели. Он часто колебался между реформизмом и ре­волюционностью. Поэтому продолжатели его дела — народники — в его политическом наследии видели обоснование как революционной, так и реформистской деятельности.

Идеи общинного социализма  А. И. Герцена развивали Николай Гаврилович Чернышевский, Николай Александрович Добролюбов и другие шестидесят­ники. Чернышевский вслед за Герценом настаивал на сохранении «принципа об­щинного землевладения». Экономическое движение в Европе породило «страдания пролетариата». Чернышевский не сомневался, что в конце концов они непременно будут исцелены, что болезнь эта «не к смерти, а к здоровью», но «врачевание этих страданий требует долгого времени и великих усилий». К счастью, в крестьянской общине Россия имеет «противоядие против болезней», отказаться от которого было бы в данных условиях нерасчетливо и неразумно. Возможность избежать «язвы пролетариатства» с помощью развития страны по пути общинного землевладения Черны­шевский считает вполне осуществимой перспективой.

Принято считать, что Н. Г. Чернышевский последовательно звал Русь «к топору». Однако в системе Чернышевского, наряду с рево­люционными, присутствуют и реформистские элементы. Великий русс­кий мыслитель призывал не только «к топору», но и к созданию ар­телей и товариществ, закладывая тем самым основы теории «малых дел». Эта сторона творческого наследия Чернышевского оказала серьезное влияние на народников. Так, легальный народнический журнал «Русское бо­гатство» был учрежден на артельных принципах (существовал на взносы пайщиков) по инициативе Сергея Николаевича Кривенко, находившегося под большим впечатлением от романа Чернышевского «Что делать?». Кривенко видел в артельной организации труда «одно из проявлений особенностей русской культуры по срав­нению с западноевропейской». По его мнению, русский человек всегда любил «жить сообществами», «действовать сообща», «за един человек».

Таким образом, А. И.Герцен и Н. Г.Чернышевский не только обосновали теорию русского общинного социализма, но и показали, что добивать его можно, как революционными методами, так реформистско-культурническими. Именно реформистско-культурническое направление в русском социализме развивали народники-либералы.

Прогресс как освобождение личности

Важнейшей проблемой народнической социологии, как и в либерализме, является проблема личности и ее место в «формуле прогрес­са». По мнению Николая Константиновича Михайловского, «самое слово «прогресс» имеет смысл только по отношению к человеку». Суть прогресса, с точки зрения Михайловского, заключается в раз­витии индивидуальности, а смыслом истории является борьба за ин­дивидуальность. Прогресс личности есть условие прогресса общества, считал Николай Константинович.

Народнический социолог Василий Павлович Воронцов подчеркивал, что «с человеческой точки зрения, общественные формы и их изменения важны постольку, пос­кольку они связаны с интересами, с жизнью и деятельностью людей». «Жизнь, жизнь и опять жизнь — вот единственная практичес­кая точка зрения на формы общества и их изменение», — утверждал он.

Место личности в формуле прогресса сильно волновала и идеолога правого, антилиберального народничества Иосифа Ивановича Каблица (Юзова), бывшего радикального революционера, последователя М. А. Бакунина. Он был убежден в том, что «плох тот прогресс, от которого горько приходится народу и сладко только избранным вес­ти по пути этого мнимого прогресса». «Если для существова­ния прогресса необходимо уменьшать счастье человечества, то спрашивается: зачем же нам этот прогресс? Ради его самого, что ли? — недоумевал Каблиц. — Ведь весь смысл ратований за прогресс только и состоит в том, что под этим наз­ванием подразумевается все то, что необходимо для увеличения счастья человечества». С точки зрения Каблица, «единственным судьей того, что отнести к явле­ниям прогрессивным, а что к регрессивным, должна быть личность человека, руководствующаяся своими чувствами, мыслями и желания­ми».

Заявляя, что прогресс — это освобождение и развитие личности, народники фактически повторяли идеи философов эпохи Просвещения, и тем самым они показывали себя, по выражению В.И . Ленина, «дюжими либералами».

Роднили их с либералами и их практические требования. Исходной установкой народников-реформистов с середины 70-х гг. прошлого века становится требование перейти от конструирования «несбыточных» общественных идеалов к выработке идеалов нравс­твенных, «положительных», которые подвигли  бы молодежь  к культурнической и просветительской деятельности.

Кроме того, на рубеже 70-80-х гг. народники-реформисты (одновременно с народни­ками революционными) пришли к мысли об огромном значении государс­твенной власти в деле модернизации страны. В дальнейшем они развивали идею о надклассовости русского государства. По мнению либерального народника Василия Павловича Воронцова, русское государство «возникло самостоятельно», а  «привилегированные классы были созданы и поддерживаемы властью, как ее орудие», «самостоятельной, необходимой для страны, экономической или политической роли» они не играли» и «могли лишиться привилегированного положения по одному мановению руки» правительства. С точки зрения Ворон­цова, правительство в России – выразитель «бессослов­ной государственной идеи». «Верность высказанного соображения, — объяснял он, — подтверждается тем фактом, что многие из прави­телей сами возбуждали прогрессивное движение в обществе, сами заботились о распространении идей, которые позже считались опас­ными. Они действительно были опасны, но не для власти, а для ус­тарелых учреждений, которые впоследствии и были уничтожены сое­диненными силами правительства и интеллигенции».

В. П. Воронцов был убежден, что в конце XIX  века вновь появилась потребность в союзе  власти и интеллигенции, правительство должно прислушаться к мнению народников и отказаться от насаждения капитализма «сверху», а направить Россию по пути самобытной модернизации,  которая не разрушала, а укрепляла традиционные социальные формы, прежде всего — институт крестьянской общины.

Отметим, что взгляд на государство как на верховного арбитра, стоящего над всеми классами общества, роднит реформистское народничество с классическим либерализмом, а именно с концепциями Джона Локка и Томаса Гоббса.

Что значит «слово мужика»

Реформистское народничество было далеко не однородным. Дело дошло до того, что появились «народники-монархисты». На различия между народниками-реформистами указывал и В.И. Ленин. Он подчеркивал, что «в этом широком течении есть самые различные оттенки, есть правые и левые фланги, есть люди, опускавшиеся до антисемитизма и нацио­нализма и т.п., и есть люди, неповинные в этом».

Споры между различными народническими направлениями четко выявили, кто из народников был либералом, а кто — реакционером. Самым ярким представителем народнического либерализма был Николай Константинович Михайловский. Как отмечал Виктор Михайлович Чернов, идеолог партии эсеров, которая унаследовала лучшее, что было в народничестве, ему «в особенности был совершенно чужд тот узкий практи­цизм и та идеализация деревенских «устоев», которыми грешили многие тогдашние «народники»».

Как и классические либералы, Н. К. Михайловский ратовал за просвещение народа, считая его важнейшим условием народного освобождения.  Он высмеивал тех народников, которые утверждали, что «слово деревни» имеет приоритет перед словом интеллигенции. «Что делать пока люди деревни не скажут своего слова? В состоянии ли я буду безропотно выслушивать их слова? Как скажут они их?» — эти вопросы задавал он своим оппонентам. «У меня на столе стоит бюст Белинского, который мне очень, очень дорог, вот шкаф с книгами, за которыми я провел много ночей, — объяснял Николай Константинович свой протест против умиления «словом мужика». —  Если в мою комнату вломится русская жизнь со всеми ее бытовыми особенностями и ра­зобьет бюст Белинского и сожжет мои книги, я не покорюсь и людям из деревни; я буду драться, если у меня, разумеется, не будут связаны руки. И если бы меня осенил дух величайшей кротости и самоотвержения, я все-таки сказал бы по малой мере: прости им, Боже истины и справедливости, они не знают, что творят. Я все-таки, значит, протестовал бы».

Долг интеллигента-народника, с позиции Н. К. Михайловского, состоит не в том, чтобы только постигать чувства крестьянина, восхищаться «народ­но-психологической подкладкой», воспевать национальные особенности и черты народной жизни, говорить «голосом деревни», глядеть на мир «гла­зами мужиков», снявши «европейские очки», а в том, чтобы после­довательно выражать интересы народа. Он поясняет: «Хороши бы мы были, если бы, прожив целые века на счет деревни и изуродовав ее крепостным правом, сложили теперь руки и сказали бы: шабаш, мы пусты, как шелуха ореха, мы ни во что не верим; нет у нас ничего своего заветного; выходи, мужик, выходи и поучай нас! Корми нас в придачу к хлебу, еще и духовной пищей! Это было бы верх барс­тва, возмутительнейший его вид».

В 1893 году Н. К.Михайловский счел даже нужным отказаться от «клич­ки» народника, так как посчитал, что «это слово слишком затаска­но», «в него нередко вкладывается смысл, с которым мы имеем мало общего». Через два года со страниц «Русского богатс­тва» заявил об отказе от названия «народник» Сергей Николаевич Южаков — близкий соратник Н. К. Михайловского. Как и Михайловский, он считал, что термин придуман удачно и «мог бы обозначать все общественное мировоззрение того (60-70-х гг.) времени и вышедших из него течений», но он слишком «затаскан».

В. П. Воронцов, который занимал промежуточное положением между правыми народниками и народниками либеральными, назвал заявления Михайловского и Южакова «капитулянтскими». С его точки зрения, «идейная пестрота» народничества — следствие того, что в 70-е гг. XIX века понятия «народ», «народный интерес» «получили в общественном мнении такой авторитет, что к нему постарались примазаться» даже те, кто  не только не имеет с народом ничего общего, но и относится к нему «единс­твенно как к объекту эксплуатации».

С точки зрения Воронцо­ва, народничество определяют три положения: «Интересы народа как цель, формы, вырабатываемые его коллективной мыслью и дру­гие, соответствующие его желаниям, как средство, и самодеятель­ность населения как рычаг общественной эволюции». «Практическое осуществление этих pia desideria требуют умственного подъема массы».

Причем зарождение народнической идеологии Воронцов связывал с «распространением образования и выделением из среды культурного общества слоя лиц, живущих по преимуществу ин­теллектуальными интересами и воспитывающихся под преобладающим влиянием более развитой мысли соседних народов».

А вера народников в народ, по мнению Василия Воронцова, «объясняются свойствами поставленной перед ними историей грандиозной задачи: политического объединения интеллигенции и народа». С точки зрения Воронцова, народничество — социально и исторически ог­раниченная идеология и практика. «Народничество, — считает Во­ронцов, — как направление мысли культурного общества, присуще лишь таким странам, в которых народная масса удалена от влияния на ход общественных дел, и активными деятелями в общественной жизни являются лица культурного слоя».

Таким образом, в идеологии народничества мы находим принципиальные черты, характерные для классического либерализма. Однако в отличие от классических либералов народники не вырывали личность из социального контекста. Как верно подметил исследователь В. В. Зверев, «народничество на первое место ставит коллектив лич­ностей», в то время как «либерализм в качестве главного условия развития социума считает конкуренцию и столкновение интересов в различных областях жизни». Таким образом, либеральное народничест­во — это либерализм особого ро­да, свойственный странам, где сохранились традиционные социальные формы.

Русская интеллигенция появилась и развилась как надклассовая («внесословная», по выражению В.П. Воронцова) прослойка, которая, сочувствуя угнетенной кресть­янской массе, обосновывала  освободительные идеи с помощью либеральных и просветительских идей западной «сословной» (буржуазной) интеллигенции. Таким образом, на российской почве произошла деконс­трукция либерализма и та философия, которая на Западе служила матрицей социально-политической программы треть­его сословия, русскими народниками использовалась для обоснова­ния социалистического идеала, необходимости сохранения крестьян­ской общины и некапиталистического развития экономики страны.

В начале XX века на почве  идеологии либерального народничества построили свои идеологические конструкции партии социалистов-революционеров (эсеров) и народных социалистов (энесов).

Тот факт, что только народничество распадалось на несколько самобытных  направлений, показывает, что для России органична не только консервативная охранительная идеология, как нас уверяют современные кремлевские пропагандисты или идеологи-любители, вроде кинорежиссера Никиты Михалкова. Составной частью народничества, учения об общинно-артельном социализме, были либеральные идеи, и это лучшее свидетельство того, что либерализм не только уживается на русской почве, но и творчески переосмысливается, давая здоровые народнические побеги.