Дмитрий ЖВАНИЯ
В Михайловском театре прошли премьерные показы балета «Пламя Парижа». Никто в эти дни под красным знаменем штурмовать Смольный не пытался.
В дни перед премьерой многие задавались вопросом, зачем «в наше нереволюционное время» в Михайловском ставят балет, где, по словам одного из его создателей, режиссёра Сергея Радлова, главным героем «является революционная масса»? Правда, продюсер новой постановки, а точнее — реставрации балета Дмитрий Астафьев не согласен с тем, что мы живём в нереволюционное время. По его мнению, в России складывается предреволюционная ситуация. «Устал ли народ от революций или жаждет её? Судя по событиям на Болотной — жаждет. Но весь ли народ?» — задаётся вопросом продюсер, которого трудно заподозрить в желании раздуть социально-политический пожар. Он не только занимается строительным бизнесом, но и давно участвует в работе различных органов власти. Правда, на личной странице г-на Астафьева в Сети, в разделе «любимая цитата», приведено выражение Сталина: «Завтра наступит новый день, завтра взойдёт солнце, и это солнце будет светить для нас»…
Я — не балетный критик. И я шёл на спектакль не для того, чтобы считать, сколько раз солистка накрутит «двойных фуэте», а солист сделает двойных револьтадов, «пистолетиков» в повороте, связок туров «двойной-двойной-тройной» и прочих невероятностей.
Я хотел получить политическое послание на языке балета. То, что в него оно заложено, говорил Дмитрий Астафьев на пресс-конференции перед премьерой: «Я, как продюсер, пытаюсь этой работой дать посыл: сегодня нам всем нужно задуматься: что дала французам их революция и хотим ли мы, готовы ли мы, русские, к новой революции? И что надо делать, чтобы мы смотрели на “Пламя Парижа”, но не на пламя Москвы и пламя Санкт-Петербурга. Здесь и возникает актуальность этого балета». Астафьев хочет, чтобы возрождение «Пламени Парижа» подало сигнал властям, ибо, с его точки зрения, на «революцию народ провоцирует власть плохим правлением».
На мой вопрос, не опасается ли он нервной реакции верхов на реставрацию революционного балета, Астафьев ответил: «Руководство страны должно аплодировать спектаклю стоя. На мой взгляд, наше руководство ждёт от своего народа инициативы и развития гражданских институтов. Мы все вместе дожили до такого момента, когда дальше уже деваться некуда. По сути, ещё год-другой — и никакой Федерации у нас не будет. А будет кровавое месиво бандитов, рвущих друг у друга кусок хлеба. И последний посыл президента состоит в том, чтобы давить криминал и коррупцию снизу и сверху. Мне, по крайней мере, хочется в это верить».
Пресс-конференция едва не превратилась в политический диспут, и её ведущая поспешила отдать микрофон танцовщикам, благо те, по всей видимости, не слишком много размышляют о политике. По словам солистки Оксаны Бондаревой, образ Жанны, дочери крестьянина Гаспара, «ей пришёлся по душе», и ей было интересно показать, как сердце её героини «встречает любовь в сердце марсельца Филиппа»… Это хорошо, когда каждый находит в искусстве что-то для себя.
Кстати, в Москве, в Большом театре, с 2008 года идёт «Пламя Парижа» в постановке Алексея Ратманского. «Из-за скудости доступного ему материала реконструировать исторический спектакль он не смог, поставив вместо него собственный балет, в который инсталлировал 18 минут хореографии Вайнонена, сохранившиеся на кинопленке 1953 года. И, надо признать, в получившемся контрреволюционном балете (интеллигент Ратманский не смог скрыть ужаса перед террором взбунтовавшейся толпы) это были самые лучшие фрагменты», — сообщает балетный критик Татьяна Кузнецова.
Балетмейстер Михаил Мессерер, который возродил «Пламя Парижа» в Петербурге, — тоже не пролетарий. Суламифь и Асаф Мессерер, его мать и дядя балетмейстера, танцевали «Пламя Парижа» в Большом театре. Однако он не стал показывать свои интеллигентские страхи перед толпой, а воссоздал балет в его оригинальной версии: аристократы — тираны и предатели, а народ творит историю и вершит справедливость. Да и страх перед революцией в большей степени характерен для мещан, а не для интеллигентов. «Вот для того я и восстанавливаю “Пламя Парижа” — чтобы люди больше узнали об оригинале хореографа Василия Вайнонена и драматурга Сергея Радлова. Что касается постановки Алексея Ратманского, то это замечательная, но авторская версия, фантазия по мотивам старого спектакля. А если некоторые зрители ждут чего-то другого, нам будет приятно удивить их. Несмотря на то, что это “Пламя Парижа” — взгляд лишь с точки зрения восставшего народа, и авторы не замечают моря крови, пролитой во время революции, тем не менее, я думаю, тема борьбы за свободу созвучна любому времени», — объясняет Михаил Мессерер.
«У Алексея (Ратманского) изменено либретто, и стиль другой, и смысл другой, — уточнял Мессерер в другом интервью. — У него получился антиреволюционный спектакль. А я сохраняю смысл прореволюционный. С обеих сторон пролито море крови. Но французы чтят своё прошлое, празднуют взятие Бастилии, потому при воссоздании “Пламени” я сознательно не хочу замечать несправедливости любой революции… По примеру Делакруа».
Иван Васильев, который исполняет партию революционного марсельца Гаспара в спектакле Мессерера, танцевал её и в Большом у Алексея Ратманского. «Восприятие революции — абсолютно разное. Здесь заканчивается балет абсолютной победой революции, сознанием того, что мы победили. Там же балет заканчивается мыслью о том, а стоило ли вообще затевать эту революцию?» — говорит артист.
Однако Мессерер всё же несколько приглушил революционное звучание балета. «Взявшись за откровенно пропагандистский балет, в котором трусливые и подлые аристократы плетут заговор против французского народа, призывая прусскую армию на защиту прогнившей монархии, многоопытный Мессерер, разумеется, понимал, что многие сцены сегодня будут выглядеть, мягко говоря, неубедительно. А потому исключил наиболее одиозные сцены вроде взятия замка маркиза восставшими крестьянами, а заодно ужал пантомимные эпизоды», — сообщает балетный критик Татьяна Кузнецова.
Кроме того, в первоначальной версии «Марсельеза» звучит более настойчиво, чем в возрождённой. Рассказывают, что в 30-е годы зрители во время спектакля в общем порыве вскакивали с мест и вместе с артистами пели гимн французской революции во весь голос, благо он исполнялся на русском языке (точнее — в спектакле использовался текст «Рабочей марсельезы», написанный русским революционером-народником Петром Лавровичем Лавровым). Сейчас, по правде сказать, вряд ли в зале кто-нибудь так воодушевится идеей борьбы с тиранией, что подхватит «Отречёмся от старого мира…», хотя продюсер Астафьев на это рассчитывает.
На пресс-конференции Михаил Мессерер рассказывал, как он идеологически готовил артистов к спектаклю. Он показывал им полотно Эжена Делакруа «Свобода, ведущая народ». Несмотря на то, что Делакруа откликнулся этой картиной на революционные события 1830 года, она великолепно передаёт дух народного сражения за свободу, равенство и братство — за идеи, провозглашённые Великой французской революцией, события которой лежат в основе сюжетной линии «Пламени Парижа». Он заставлял их читать роман Виктора Гюго «Девяносто третий год». Естественно, он показывал им видеозаписи фрагментов старой постановки «Пламени Парижа». И тем не менее…
Мы получили красочное, но стильное балетное шоу. Во всяком случае, я получил от спектакля эстетическое удовольствие. Особенно от его второй и третьей частей, когда правил бал народ. Я мало смыслю в па-де-де и в па-де-ша, но даже для меня очевидно, что солист Иван Васильев лихо прыгает, а солистка Оксана Бондырева отчаянно крутится. Танцовщица Мариам Угрехилидзе так зажигательно исполняет баскский танец, что трудно удержаться, чтобы не вскочить с кресла и не пуститься в пляс. Танец овернцев в деревянных башмаках усиливает карнавальное настроение. А благодаря декорациям можно почувствовать себя в Париже XIX века. Первоклассная работа! Но спектакль не вызывает ни жажды перемен, ни страха перед революцией (какой кошмар – восстание черни и т.п.). Новое «Пламя Парижа» не то что не обжигает, оно, как огонь в декоративном камине, даже не даёт тепла. Это — сказка, где, как в любой сказке, есть добрые и злые, хорошие и плохие. Революционной страстью от этого балета трудно заразиться, несмотря на то, что артисты показывают транспаранты с лозунгами «Мир хижинам — война дворцам!», «Свобода, равенство, братство!» и даже под занавес размахивают красным знаменем. И в этом нет ничего удивительного.
Михаил Мессерер, конечно, прав, говоря, что «вся Европа и поныне живёт идеалами свободы, равенства и братства, провозглашёнными французской революцией». И без того довольно абстрактные, в современном мире эти идеалы превратились в пустые манифестации — вот в чём беда. О каком равенстве может идти речь, если 90 процентов мирового богатства принадлежит пяти процентам населения Земли? Свобода понимается как многообразие в личной жизни, а братство вытеснено принципом «я в чужие дела нос не сую». В конце концов, «Пламя Парижа» — не единственный революционный балет. И, например, балет Леонида Якобсона «Клоп» гораздо более актуален, чем спектакль на тему о французской революции, которая для современного зрителя — почти такая же седая старина, как и восстание Спартака. Я что-то не слышал, чтобы кто-нибудь после просмотра балета «Спартак» приступил к формированию отряда повстанцев. Люди ходят смотреть на тигров.
Кроме того, чтобы произведение искусства считывалось как политический жест, его создатель должен жить теми идеям, которые он вкладывает в него. И поэтому-то, например, книги Луи Арагона, картины Альфаро Сикейроса, Диего Риверы или рэп марсельской девушки Кени Арканы и заряжают революционной энергией. Наверное, создатель «Пламени Парижа» Василий Вайнонен, живя в Советской России, верил в справедливое переустройство мира. Думаю, в его восприятии великая французская революция — решительный шаг человечества к освобождению. А Михаил Мессерер, возрождая «Пламя Парижа», меньше всего пытался бросить вызов «новой аристократии». Он, похоже, вообще далёк от политики. Для Мессерера «Пламя Парижа» — прежде всего, уникальный танцевальный материал. «Вот для того я и восстанавливаю “Пламя Парижа”, чтобы люди больше узнали об оригинале хореографа Василия Вайнонена и драматурга Сергея Радлова, — сообщил балетмейстер. — Мне хочется обратить внимание на забытые работы периода, довольно протяжённого, в развитии русского искусства, который называют либо советским классицизмом, либо сталинским ампиром, проявившимся во всех видах искусства, в частности, в балете. “Пламя Парижа” — один из наиболее заслуживающих внимания балетов того периода, а далеко не все спектакли, которые относят к жанру драмбалета, заслуживают возвращения. 30 лет я живу на Западе, и издалека мне казалось весьма странным, что эта брешь не заполнена. Надеюсь, что наш спектакль поможет утвердить едва ли не исчезающую исполнительскую культуру».
Я не знаю, аплодировали ли стоя «Пламени Парижа» представители «верхов». Однако никто из них и из их приближённых не потребовал запретить этот спектакль. Вице-губернатор Петербурга Василий Кичеджи увидел в восстановлении балета Вайнонена лишь пример успешного сотрудничества бизнеса и искусства. «Мы видим замечательный пример, когда успешный бизнесмен пожертвовал средства на создание декораций и костюмов к балету “Пламя Парижа”. Это немалые деньги, но меценат увековечил своё имя, связав его искусством». А какой ещё реакции ждать от людей, которые всё мерят деньгами?
Читайте также:
