Лев ЛУРЬЕ
«Питерщики»: Сколько и откуда
Уникальная особенность русской истории последнего столетия — урбанизация, не имеющая себе равных по интенсивности и кратковременности. По преимуществу деревенская страна (доля городского населения в предреволюционной России составляла 15%) за 70 лет советской власти стала страной горожан (в 1989 году в деревне жило менее трети населения). Десятки миллионов крестьян в течение 1-2 поколений превратились в городских жителей.
Процесс, достигший своего пика в конце 1920-х годов, начался в столицах России много раньше. В частности, рост населения Петербурга конца XIX — начала XX веков воистину феноменален среди других европейских городов.
При наблюдаемой всеми современниками и исследователями русской жизни последних предреволюционных десятилетий культурной пропасти, лежавшей между городом и деревней, огромные потоки крестьян, ежегодно затоплявшие столицу, не могли не привести к катастрофическим изменениям в социальном балансе. Вероятно, они и стали в конечном итоге едва ли не основной причиной событий 1917 года и конца петербургского периода русской истории.
Петербург, подобно Москве и большинству других крупных европейских городов, населён приезжими. И все городское население, и рабочий класс столицы росли по преимуществу благодаря миграции. С конца XIX века коренные петербуржцы всегда составляли менее трети населения города. Естественный прирост на протяжении 1860-х — 1900-х годов никогда не превышал 28% от общего годового прироста населения.
Огромные потоки крестьян, ежегодно затоплявшие столицу, не могли не привести к катастрофическим изменениям в социальном балансе. Вероятно, они и стали в конечном итоге едва ли не основной причиной событий 1917 года и конца петербургского периода русской истории.
Из пяти главных российских сословий — дворяне, лица духовного звания, потомственные граждане, мещане, крестьяне — в столице преобладали именно последние, и чем дальше, тем больше. Подавляющее большинство крестьян были горожанами в первом поколении. Согласно петербургской переписи 1910 года, в столице родилось 41% дворян, 57% мещан и только 24% крестьян (в 1900 году — 22%). Среди крестьянских детей до 10 лет в Петербурге родилось 65%, среди крестьян в возрасте от 16 до 30 лет — 11%, от 31 до 40 — 6%.
Крестьянское население Петербурга росло куда быстрее численности горожан других сословий. При этом город практически не делился на специфические «крестьянские» и «некрестьянские» части. Недавние деревенские жители предпочитали фабричные (Нарвская, запад и север Василеостровской, запад Выборгской частей) и торговые (Спасская, Московская части) районы. Но постепенно они начинали решительно преобладать и в аристократическом центре (Литейная, Казанская, Адмиралтейская части). А затем — и во всех участках и частях города. В 1910 году их доля составляла у мужчин от 87,9% населения (в третьем участке Спасской части) до 54,1% (в Лесном), а у женщин от 81,7% (в Петергофском участке) до 51,0% (в третьем участке Казанской части). Наименее крестьянскими были части города, окружавшие административный центр: (запад Васильевского, юг Петроградской, район Мещанских и Казанской, Моховой и Гагаринской улиц), но и здесь они составляли более половины всех жителей.
Столица России — крестьянский город по преимуществу. И в этом смысле Петербург не отличается от других мегаполисов эпохи индустриализации. Другое дело — русская специфика. По точному определению Ленина, Россия — страна многоукладная. Разница между крестьянами, как правило, неграмотными, не испытывавшими потребности в деньгах, жившими почти натуральным хозяйством, и коренным населением имперской столицы, четвёртого по величине города Европы, колоссальная. Это почти разные народы. Перечитайте «Мужики» Антона Чехова.
Русский север и северо-запад — основной поставщик крестьян-мигрантов в столицу — заселён редко. Деревни отстоят друг от друга на десятки верст.
Петербург — первый значительный населённый пункт, увиденный крестьянином после родной деревни. Всё внове: железная дорога, конка, многоэтажные дома, электрическое освещение, многолюдство, водопровод, ватерклозет.
Русский север и северо-запад — основной поставщик крестьян-мигрантов в столицу — заселён редко. Деревни отстоят друг от друга на десятки верст. Сеть путей сообщения разрежена. Крестьянин проживает всю жизнь в окружении односельчан. Поездка в соседнюю деревню, на базар, в волость — события редкие и значительные. Опыт городской, тем более, столичной жизни в этих условиях представлялся погружением в своеобразный антимир.
Горожанин живёт в среде, где ему поневоле приходится тесно соприкасаться с людьми отличного от него социума, имущественного положения, культурного уровня, обыкновений. Вся городская жизнь строится на социально-культурных контрастах. Социальная разношёрстность ведёт к сосуществованию горожан, придерживающихся прямо противоположных норм поведения. Добродетельный семьянин делит кров или соседствует на рабочем месте с кутящим холостяком или проституткой, законопослушный — с вором и хулиганом, безбожник — с богобоязненным, пьяница — с трезвенником, Челкаш — с Гаврилой. Столичная специфика — ролевой стресс.
К тому же Петербург — один из немногих мегаполисов Европы, где почти не чувствовалась так называемая горизонтальная сегрегация. Нет ни бедных кварталов, ни богатых. В подавляющем большинстве полицейских частей и участков (напомним части: Адмиралтейская — между Невой и Мойкой, Казанская — от Мойки до Екатерининского канала, Спасская — от Екатерининского канала до Фонтанки, Литейная — между Невой, Фонтанкой и Невским проспектом и Лиговкой, Коломенская — от Крюкова канала до Невы, от Мойки до Фонтанки, Нарвская — от Фонтанки на юг до Екатерингофа, Рождественская — между Староневским, Лиговкой и Невой, Александро-Невская — к востоку от Лиговки до Невы, Петербургская, Выборгская, Василеостровская) все населяющие город сословные и социальные группы представлены почти в тех же пропорциях. Не было кварталов «рабочих», «гвардейских», «мещанских» и т. п.
К тому же Петербург — один из немногих мегаполисов Европы, где почти не чувствовалась так называемая горизонтальная сегрегация. Нет ни бедных кварталов, ни богатых.
Конка, трамвай (не говоря уж об извозчиках) не по карману ни студенту, ни крестьянину-отходнику, ни вдове мелкого чиновника. Вот почему всякий предпочитает жить поближе к месту работы. А для торговцев, строителей, трактирщиков, ремесленников это значит — рядом с потребителем.
Статус и общественное положение выявляли не столько квартал и улица, сколько этаж. Каждый дом — социальный Ноев ковчег, где жили и люди знатные, богатые (в лицевых квартирах бельэтажа), и средний класс (третьи и четвёртые этажи лицевых корпусов), и бедняки (в сдаваемых внаём комнатах дворовых флигелей и под крышей). В этом же доме могли помещаться лавки, трактиры, ремесленные мастерские, где работали и жили крестьяне-отходники.
Огромная масса отходников тем самым была лишена и своего социального гетто, где на скамеечках во дворах сидели бы знакомые старухи и можно выпить с земляком в трактире, где ты завсегдатай. Где дети коллег играли бы в пристенок или лапту. Но город принадлежал «чистым», мужики оказывались в нём в роли нынешних гастарбайтеров, т. е. почти на нелегальном положении.
Социальный контроль ослабевал. Сила деревенской общины — соседей, отца, матери, жены — отсутствует. То, что прежде казалось недопустимым, в столице терпимо, желательно или даже обязательно. И наоборот, простонародное, мужицкое отрицается.
Обычное право, играющее в русской, особенно простонародной жизни решающую роль, ставится под сомнение. Хозяин становится отцом, клиент — важней родного дяди. Супружеская верность деревенской жене подвергается испытанию распущенными городскими девицами. Пьянство, гармоника, трактир, молодухи, байстрюки (внебрачные дети — прим. ред.)… Царство «жёлтого дьявола». И, тем не менее, большинству «питерщиков» удавалось приспособиться к столице.
Петербург притягивал к себе крестьян-отходников из многих губерний европейской России, прежде всего Севера, Нечерноземья, Верхнего Поволжья.
Решающую роль играл механизм земляческой взаимоподдержки. В этом коконе вырастала русская купеческая молодёжь. Этот купол защищал деревенского парнишку и делал его горожанином, а подчас и владельцем собственного предприятия.
В 1869 году наиболее активными отходниками были крестьяне Ярославской, Тверской, Петербургской и Костромской губерний. А к 1910 году вперёд вырываются тверичи, за ними ярославцы, потом уроженцы Петербургской и Псковской губерний.
Петербург притягивал к себе крестьян-отходников из многих губерний европейской России, прежде всего Севера, Нечерноземья, Верхнего Поволжья. В периоды быстрого промышленного роста (1870-е и 1890-е годы) быстрее всего увеличивалась численность уроженцев Витебской, Псковской и Новгородской губерний. Они поставляли в Петербург наименее квалифицированных и грамотных крестьян. Часть из них шла в подсобные рабочие (дворники, землекопы, домашнюю прислугу), другие перерабатывались городом и становились фабричными рабочими.
Что касается губерний промысловых (прежде всего Ярославской и Костромской), то число их уроженцев тоже росло, но медленнее. И, что характерно, в основном за счёт крестьянок. В городе сложилось устойчивое ядро мужчин, уроженцев этих губерний, вросших в город достаточно, чтобы вызывать жён из родных деревень.
Распределение крестьян — уроженцев разных губерний в столице можно определить только по результатам одной городской переписи — 1881 года (в других переписях эти сведения просто не фиксировались). В Петербурге крестьяне земляки, как уже было сказано, селились гораздо менее кучно, чем, скажем, национальные меньшинства. Отличались уроженцы Ярославской губернии (их было больше в районе рынков), Калужской (они тяготели к Ямской слободе). А псковичи и витебцы и в городе старались держаться поближе к родным местам — первые у Варшавского вокзала, а вторые — у Царскосельского (Витебского) вокзала.
Жили торговые служащие много хуже промышленных рабочих: заработок у них был ниже, рабочий день дольше; у подавляющего большинства не было возможности содержать в городе семью. Они были поголовно грамотны, имели сильные профсоюзы. Но, несомненно, решающую роль в революционных выступлениях с 1890-х годов сыграли именно заводские рабочие.
Итак, нас будут интересовать не все крестьяне, мигрировавшие в Петербург, а те, кто приезжал с определённым ремесленным навыком или возможностью его получить.
Можно представить себе такую географическую карту: европейская Россия усеяна пятнами различных цветов и размеров. Каждый цвет соответствует определённой специализации отхода, размер — количеству крестьян, отправляющихся в столицу. Такая карта напоминала бы большую новогоднюю открытку: множество непересекающихся кружков разных цветов и размеров.
Крестьянский отход в Петербург из каждого географического района Великороссии специализировался на определённой профессии. У каждой деревни и волости есть и своё неземледельческое ремесло, и место, где за это умение платят деньги.
В материалах Петербургской купеческой управы, регистрировавшей лиц, желавших заняться в Петербурге собственным бизнесом, поражает сравнение общего количества «питерщиков» из разных губерний с процентным соотношением тех, кто получил «торговые свидетельства», то есть, по-нашему, лицензию на организацию собственной компании.
К области преимущественно торгового и ремесленного отхода относилась, прежде всего, Верхняя Волга. Широкая полоса охватывала Корчевский, Старицкий, Кашинский и Калязинский уезды Тверской губернии, всю Ярославскую губернию, Солигаличский, Галичский, Чухломской, часть Буйского и Кологривского уездов Костромской губернии, Грязовецкий уезд Вологодской губернии.
Ядром этого региона стала Ярославская губерния, крестьяне которой могли добиться в Петербурге больших успехов, чем любая другая земляческая группа (исключая иностранцев и национальные меньшинства).
Ещё один компактный район, дававший Петербургу целовальников и извозчиков, протянулся по обе стороны Оки. Он охватывал несколько волостей Коломенского и Серпуховского уездов Московской губернии, Зарайского уезда Рязанской губернии, Каширского, Веневского, Алексинского и Одоевского Тульской губернии, Боровского и Малоярославского Калужской губернии.
Интенсивным был отход (в основном строительных рабочих) из Петрозаводского уезда Олонецкой губернии.
Фабрично-заводские рабочие, женская прислуга, чернорабочие, землекопы направлялись в Петербург по преимуществу из Псковского, Порховского, Великолуцкого уездов Псковской губернии, Демянского, Старорусского, Новгородского и Крестецкого уездов Новгородской губернии, Новоторжского, Вышневолоцкого, Ржевского и Тверского уездов Тверской губернии, Гжатского, Сычевского, Юхновского уездов Смоленской губернии, Дрисского и Лепельского уездов Витебской губернии.
Фабрично-заводские рабочие — динамит революции
В большевистской концепции истории Петербург — Петроград — колыбель русской и мировой пролетарской революции. А здешние промышленные рабочие — гвардия классовой борьбы трудящихся. И правда, все три русские революции начались в городе на Неве и их движущей силой стали рабочие от станка.
Промышленные рабочие составляли не самую крупную по численности группу самодеятельного (трудового) населения Петербурга. Количество работников сферы услуг, торговли, строительства в столице превышало число классических пролетариев.
Подавляющее большинство торговых служащих и промышленных рабочих Петербурга были выходцами из деревни, горожанами в первом поколении. Успешное приспособление крестьян к жизни в городе зависело от степени их включённости в землячества — своеобразные неформальные гильдии.
Жили торговые служащие много хуже промышленных рабочих: заработок у них был ниже, рабочий день дольше; у подавляющего большинства не было возможности содержать в городе семью. Они были поголовно грамотны, имели сильные профсоюзы. Но, несомненно, решающую роль в революционных выступлениях с 1890-х годов сыграли именно заводские рабочие. Почему?
Подавляющее большинство торговых служащих и промышленных рабочих Петербурга были выходцами из деревни, горожанами в первом поколении. Успешное приспособление крестьян к жизни в городе зависело от степени их включённости в землячества — своеобразные неформальные гильдии, объединяющие выходцев из одной местности, специализирующихся на определённом промысле. Как мы видели, галичане, чухломичи, солигаличане, даниловцы специализировались в строительном промысле, пошехонцы — в портняжном, угличане, мышкинцы, любимцы — в торговле и трактирном промысле, коломенцы и зарайцы были целовальниками, новоторы — каменотёсами.
Принадлежность к землячеству обеспечивала обучение профессии, давало кров, определяло трудоустройство, обеспечивало продвижение вверх по профессионально-социальной лестнице. Наконец, землячество представляло собой некую промежуточную зону, где деревенские нормы поведения сочетались с принятыми в столице. Это уменьшало социально-психологический стресс, обусловленный переходом от сельского образа жизни к городскому.
В жизни фабрично-заводских рабочих землячества играли куда меньшую роль, и это имело далеко идущие социальные последствия.
Откуда прибывали в Петербург промышленные рабочие?
Прежде всего, следует выяснить: имелась ли связь между родиной крестьян-мигрантов и выбором ими профессии фабрично-заводского рабочего? Существовал ли регион, поставлявший в Петербург по преимуществу промышленных рабочих?
Ответ на этот вопрос можно получить только на основании косвенных данных. Городские переписи (за исключением одной, произведённой в 1869 году) не дают сведений о распределении лиц, занимающихся определённой профессиональной деятельностью по месту их рождения.
Налицо первое важное отличие рабочих и ремесленников в отношении к земляческим общностям. Первые отходили из районов, где профессионально-территориальная специализация была значительно слабее.
Согласно данным переписи 1869 года, среди фабричных рабочих основных специальностей в Петербурге было непропорционально много крестьян Тверской, Смоленской, Витебской, Новгородской губерний. Среди мужчин-ткачей крестьянского происхождения тверичи составляли 25,9% (17,6% — среди всех крестьян-петербуржцев), смоляне — 16,4% (3,0%), новгородцы — 7,5% (6,8%), а ярославцы, например, только 10,8% (25,8%); среди металлистов тверичи — 25,4%, ярославцы -11,8%, новгородцы — 11,2%. Среди ткачих первенствовали уроженки Витебской — 18,8%, (3,9%), Тверской — 16,7% (15,0%), Смоленской — 14,4% (3,0%) губерний, среди табачниц — Тверской (22,9%), Петербургской — 18,1% (17,2%), Новгородской — 17,0% (13,7%).
Некоторые статистические выводы о региональном распределении крестьян — промышленных рабочих можно сделать и на основании городских переписей 1881-1910 годов. В них содержатся данные о распределении крестьян по губерниям приписки отдельно по городским и по пригородным участкам (перепись 1881 года, единственная из городских переписей, даёт и распределение количества крестьян, приписанных к различным губерниям по частям и участкам; к её результатам мы обратимся далее). Между тем, доля промышленных рабочих в пригородных участках значительно выше, чем в городских. Так, в 1900 году на одного хозяина предприятия приходилось работников: по «большому» Петербургу в целом 10,0, в Шлиссельбургском участке — 15,4, в Петергофском — 18,7 (здесь за Невской и Нарвской заставами жило более 80% населения пригородных участков). По главным промышленным специальностям эта доля ещё выше: в 1900 году в пригороде жило 15,7% всех крестьян-мужчин и 15,9% крестьянок, но 29,0% всех ткачей и 31,6% всех ткачих Петербурга, 24,6% машиностроителей, 39,5 % металлистов.
В промышленных пригородах жило непропорционально много тверичей, новгородцев, а особенно псковичей, смолян, витебцев (в 1900 году — 50,2% крестьян и 51,5% крестьянок, в 1910 году соответственно — 49,3% и 50,0% крестьян в пригородах было уроженцами этих губерний).
В 1881 году В тех городских участках, где было большое количество фабрик (Василеостровская 3-я — Гавань и Голодай; Нарвская 3-я — южнее Обводного канала; Выборгская 2-я — набережная Большой Невки), жило непропорционально много крестьян из тех же губерний, что и в промышленных пригородах.
Процент крестьян-мужчин, родившихся в Петербурге в пригороде, значительно больше, чем в городе, и эта разница в начале века возрастала.
Эти данные подтверждаются и другими источниками. Обследование 11295 петербургских текстильщиков в 1902 году дало следующие результаты: в Тверской губернии родилось 26,0%, в Псковской — 12,8%, в Петербургской — 11,8%, в Смоленской — 9,5%, в Витебской — 8,7%, в Новгородской — 5,8%, в Рязанской — 4,9%, в Московской — 3,8%, в Калужской — 3,1%, в Ярославской — 3,0%, в Тульской — 2,3%, в остальных — 8,3%.
70% рабочих Трубочного завода в начале века были выходцами из Псковской и Смоленской губерний. Далее «нисходящим» порядком следовали уроженцы Рязанской, Тверской, Ярославской и Витебской губерний. На Путиловском заводе из девяти тысяч рабочих в 1900 году две тысячи составляли тверичи, 0,75 — псковичи, 0,7 — смоляне, 0,6 — новгородцы.
Нами были также проанализированы «чёрные списки», составлявшиеся петербургским «Обществом фабрикантов и заводчиков». Списки включали наиболее активных забастовщиков, членов профсоюзов и прочие нежелательные элементы. Они рассылались администрации и владельцам предприятий.
Все вышесказанное приводит к выводу: наиболее связаны с промышленным производством были крестьяне Псковской, Смоленской, Витебской и Тверской губерний. Зона преимущественной миграции рабочих на фабрики и заводы Петербурга охватывала северо-запад Тверской губернии, северо-восток Смоленской, север Псковской и Витебской губерний.
Между тем, как раз уроженцы этих губерний имели наименьшие традиции земляческой сплочённости. Смоляне, псковичи и витебцы, например, так и не основали в Петербурге своих благотворительных обществ. Тверичи, самые многочисленные из мигрантов, объединились позже ярославцев и костромичей. Смоленская, Псковская и Витебская губернии по сравнению с другими давали наименее грамотных и профессионально подготовленных мигрантов. Среди уроженцев этих губерний в Петербурге меньше всего старожилов и больше — недавних мигрантов.
Процесс образования потомственного пролетариата в фабричной среде шёл более высокими темпами, чем в ремесленной.
Ярославская, костромская, коломенская, кашинско-калязинская, архангельская, олонецкая земляческие общины имели давние и установившиеся связи со столицей, восходящие ещё к временам крепостного права. Про губернии же, дававшие Петербургу в начале века по преимуществу промышленных рабочих, ещё в 1877 году писали так: «Несмотря на значительные цифры дефицита хлеба, население западных губерний не обнаруживает склонности к отходу». Отмечалась «малоспособность белорусов и псковичей к техническим занятиям и отсутствие в них предприимчивости». «Пскович, — писал исследователь, — в стороне на петербургской трудовой арене, где на его долю достаются самые нехитрые и грязные работы. В Петербурге пскович прежде всего тряпичник и собиратель бытового стекла, а витебляне преимущественно занимаются очищением нечистот» (1).
Налицо первое важное отличие рабочих и ремесленников в отношении к земляческим общностям. Первые отходили из районов, где профессионально-территориальная специализация была значительно слабее.
<…>
В ходе городской переписи 1900 года двое переписчиков, скрывшиеся под псевдонимами М. и О., составили подробное описание населения пятиэтажного доходного дома в Нарвской части, населённого 2600 рабочими (и членами их семей) фабрики Кенига, Калинкинского, Костообжигательного и Путиловского заводов и Резиновой мануфактуры.
Из обследованных ими рабочих 18% — потомственные пролетарии. 80% порвали связь с землей, но не с деревней. Всего в деревню каждое лето ездило 18% жильцов дома (Костообжигательный завод — 34%, Путиловский — 15,4%), деньги в деревню посылали 59,8% рабочих Костообжигательного завода, 43,4% — Резиновой мануфактуры, 57,6% — Калинкинского и Путиловского завода. Со временем эта связь уменьшалась: среди тех, кто прожил в городе больше десяти лет, процент посылавших деньги (из рабочих трех перечисленных заводов) был соответственно 22,3, 46,2 и 25,2. Из 111 человек, ездивших в деревню, только трое реально работало в страду, остальные отправлялись на побывку.
Зона преимущественной миграции рабочих на фабрики и заводы Петербурга охватывала северо-запад Тверской губернии, северо-восток Смоленской, север Псковской и Витебской губерний.
После революции значительная часть питерских рабочих исчезла из города. Из 406 312 промышленных рабочих, числившихся в Петрограде на 1 января 1917 года, к 1 января 1919 года осталось 134 345 (безработных было около 10 тысяч человек). Даже учитывая мобилизованных в Красную армию, такое падение численности невозможно объяснить, если не учитывать сохранившуюся для большинства из них возможность возвращения на родину — в деревню. В 1918 году специально занимавшийся изучением демобилизации труда в Петрограде Станислав Струмилин отмечал «огромное значение для страны расселившихся по ней 300 000 петроградских апостолов революции».
Посмотрим в этой связи, как отличались рабочие, выходцы из различных губерний по их «приживаемости» в городе. Как и ранее, сравним для этого крестьян по преимуществу фабричных окраин с крестьянами, осевшими в самом городе.
Доля старожилов среди выходцев из губерний с торгово-ремесленным отходом (Московская, Ярославская, Костромская) на протяжении всего периода была выше, чем из фабричных и в городе, и в пригороде. Однако различие это за десять лет значительно уменьшилось.
В 1900 году старожилов в городе было больше, чем старожилов в пригороде в большинстве изучаемых губерний (8 из 14). К 1910 году ситуация решительно меняется: среди крестьян всех губерний доля старожилов у горожан меньше, чем у жителей пригорода. За десять лет значительно возросло общее количество крестьян, проживших более 20 лет и в городе, и в пригороде. Но в пригороде этот рост значительнее (быстрее всего среди уроженцев Вологодской губернии — на 14,0%, медленнее всего среди уроженцев Петербургской — на 5,8 %), чем в городе (здесь число старожилов больше всего возросло среди псковичей — на 6,3%, а у новгородцев даже уменьшилось на 1,7%).
Процент крестьян-мужчин, родившихся в Петербурге в пригороде, значительно больше, чем в городе, и эта разница в начале века возрастала. Процент родившихся в столице, среди крестьян, приписанных к промышленным губерниям, был выше, чем среди тех, кто был приписан к губерниям с преимущественно торгово-ремесленным отходом.
Итак, процесс образования потомственного пролетариата в фабричной среде шёл более высокими темпами, чем в ремесленной. К 1910 году около трети крестьян, живших в пригородных участках, были уроженцами Петербурга, а из тех, кто родился в деревне, более четверти прожили в Петербурге более 20 лет. Таким образом, население пригородов состояло более чем на 40% из крестьян, превратившихся в петербуржцев.
Как видно из этого, рабочие имели более тесные связи с городом, чем торговцы и ремесленники. И это второе важное отличие между ними.
Примечания:
1. Ленский Б. Отхожие земледельческие промыслы в России // Отечественные записки. 1877. №12.
Продолжение следует
