В переносе действия спектакля из одного времени в другое должна быть логика. В отправке сюжета оперы Гектора Берлиоза «Беатриче и Бенедикт» из Сицилии XIV века в Сицилию начала ХХ века логика есть. А вот в перемещении действия «Луиза Миллер» Джузеппе Верди из Тироля XVII века в… пространство какого-то мебельного склада с пожарным выходом логика не проглядывается. Речь о спектаклях Большого театра России, показанных на сцене Мариинского театра.
Шекспира с Хемингуэем подружить не удалось
«Шекспир помещает действие пьесы в сицилийский город Мессина. А во время Первой мировой войны, в бухте Ионического моря, у Мессины, итальянцы победили австрийцев. Я почувствовал, что нам для спектакля нужна именно та война – Первая мировая, более близкая и знакомая, а потому острее воздействующая», – раскрывает свою задумку режиссёр-постановщик «Беатриче и Бенедикт» Александр Петров.
Критики усмотрели в решении Петрова попытку в опере Гектора Берлиоза скрестить «Много шума из ничего» Уильяма Шекспира с «Прощай, оружие!» Эрнеста Хемингуэя. «Если Берлиоз вдохновлялся Шекспиром, то Петров – Хемингуэем, который в 1918 году воевал на итальянском фронте. Так роман “Прощай, оружие!” повлиял и на концепцию, и на эстетику спектакля: большая часть постановки разворачивается в декорациях госпиталя, где Беатриче предстаёт в образе медсестры, которая ухаживает за Бенедиктом», – сообщает обозреватель ТАСС Дарья Шаталова. По мнению критика Марии Балабовой «идея так и осталась на бумаге: два гения, как одноименные заряды, союза не обрели».
Наверное, Балабова права. Но могло ли быть иначе? Как соединить трагедию с комедией положений? «Прощай, оружие!» заканчивается смертью главной героини от родов мертворождённого ребёнка, а «Беатриче и Бенедикт» – обретением любви и двумя свадьбами? «Прощай, оружие!» шаг за шагом погружает нас в ад войны, а «Беатриче и Бенедикт» – это рассказ, как строптивые укрощают друг друга, чтобы потом слиться в поцелуе.
«Я хотя бы попробовал», – заявляет главный герой «Полёта над гнездом кукушки». Вот и признанный мэтр российского театрального искусства Александр Петров может заявить то же самое – он попробовал. Он рискнул. И у его рискованной попытки есть логика. «Именно в этой среде госпиталя, в которой, конечно, есть параллели с Хемингуэем, возникло огромное количество проявлений человеческой как бы и скандальности, и тепла, и нежности, и каких-то удивительных вещей, которых было бы трудно добиться в париках и камзолах», – объясняет режиссёр свой ход.
Как соединить трагедию с комедией положений? «Прощай, оружие!» заканчивается смертью главной героини от родов мертворождённого ребёнка, а «Беатриче и Бенедикт» – обретением любви и двумя свадьбами?
Чтобы принять его спектакль, то лучше вообще не проводить аналогии с «Прощай, оружие!». Тогда мы получим совершенно самостоятельное произведение о Первой мировой войне. Иногда создаётся впечатление, что критики сами придумывают концепцию спектакля, а затем упрекают режиссёра за то, что он её не воплотил. Не факт, что Петров вообще изначально собирался синтезировать Шекспира с Хемингуэем. Это потом, после премьеры, он вынужден был объяснять параллели с «Прощай, оружие!», усмотренные критиками. Но даже если он и вдохновлялся романом американца, ушедшего добровольцем на итальянский фронт, то и ладно. Госпиталей и пансионатов, где восстанавливались фронтовики, было немало. В одном могли завязаться отношения вроде тех, что описаны Хемингуэем, а в другом – могли появиться новые семейные пары, как в «Беатриче и Бенедикт» в редакции Петрова. Почему если госпиталь времён Первой мировой, так сразу «Прощай, оружие!» Хемингуэя? Кстати, помимо канонической концовки «Прощай, оружие!», Хемингуэй, как выяснил внук писателя Шон, написал ещё около 50 альтернативных.
Взвесь этот риск
Взяться за постановку оперы «Беатриче и Бенедикт» – в принципе большой риск. Постановка Петрова – единственная постановка этой оперы на русской сцене. «Этот жанр для наших оперных театров абсолютно неподъёмный, – говорит Петров. – Люди не обучены другой специальности: нужно уметь говорить <…> Эта история труппам [оперных театров] как бы не по зубам, и не по зубам труппам опереточным, потому что это колоссальный вокал, сложнейший, тесситурный и просто фигурный». И всё же в год 220-летия Берлиоза Большой театр, взвесив весь этот риск, поставил эту оперу француза.
Спектакль распадается на две части: на «колоссальный» и «сложнейший» вокал (а это действительно так) на французском языке и разговоры на русском. Вокальные партии – будто саундтрек. Некоторые зрители/слушатели, неподготовленные к тому, что в оперном спектакле будет так много разговоров, были несколько ошарашены. После первого акта в ложах появились пустые места (речь о спектакле, который 19 октября начался в 19 часов).
Прекрасно поработала художник по костюмам Галина Соловьёва. Благодаря ей мы не сомневаемся, что действие развивается в Италии сразу после окончания Первой мировой.
Отдельно надо отметить работу сценографа Семёна Пастуха. Он поместил действие в боскетный парк, и этот дизайн позволил органично сменять одну сцену другой. Прекрасно поработала художник по костюмам Галина Соловьёва. Благодаря ей мы не сомневаемся, что действие развивается в Италии сразу после окончания Первой мировой. Даже гонец-мотоциклист похож на то, как для езды на мотоцикле одевался известный любитель риска, который станет Дуче Италии.
В общем, видно, что над «Беатриче и Бенедиктом» поработали настоящие профессионалы. Мастера старой школы. Которые умело вплетают модернистские приёмы в классику.
Клининг против Верди
Что касается «Луизы Миллер» в постановке Георгия Исаакяна, здесь, как принято говорить, есть над чем работать. Режиссёр, чтобы объяснить свой перенос действия оперы в наше время, вынужден в увертюре развешивать плакаты, где объясняется, кто есть кто по версии Исаакяна. Пейзанок он превращает в продавщиц, старого солдата, отца Луизы, – в складского охранника, графа – в мэра, а графского управляющего – в чиновника.
Мы знаем, что отставные силовики нередко, выходя на пенсию, устраиваются охранниками. Но не живут же они с дочерями на охраняемом объекте. В разбираемом случае – на складе современной мебели. Зачем-то Исаакян лишил старого солдата собственного дома, который имел в оригинальной версии.
Похоже, что Исаакян неравнодушен к работницам клининга. Иначе чем объяснить то, что на сцене, когда надо и не надо, появляются девушки со швабрами. Чаще, когда не надо. Например, в трагическом третьем действии, когда Луиза исполняет арию – девушка со шваброй просто мешает сфокусироваться на переживаниях главной героини.
Конечно, постановка Исаакяна – не сплошная серость. В ней в наличии даже очень яркие эпизоды.
А главное режиссёр, совершая перенос действия во времени, должен чётко понимать, будет ли герой испытывать те же чувства, что и герой оригинальной версии. Человеческая природа не меняется. Но меняются её проявления в нашем поведении. Меняются моральные и этические нормы и представления. Если проанализировать всё это, то мы придём к заключению, что «Луиза Миллер», а точнее – поведение героев этой оперы, в контексте постиндустриальной эпохи воспринимаются, право слово, как нелепость.
Либретто оперы «Луиза Миллер», написано по пьесе Фридриха Шиллера «Коварство и любовь», в которой мы находим очевидные аллюзии на «Ромео и Джульетту» Уильяма Шекспира. В свою очередь затравка балета «Жизель» Адольфа Адана намекает на «Коварство и любовь». «Луиза Миллер» появилась на свет всего через семь лет после «Жизели». В том и другом произведении конфликт разгорается из-за того, что молодой человек выдаётся себя за простолюдина, в то время как он – из высшего общества. И это указывает лишь на то, что интеллигенция того времени указывала на условность перегородок между сословиями. Они ещё были – эти перегородки. Н воспринимались они, после ряда революций, как архаика. А какой «мажор» сегодня, чтобы завладеть чувствами девушки, будет выдавать себя за «простого человека». Сегодня, когда все вышли из народа? И не только в России, но и на Западе тоже.
И вот что ещё. Многие зрители приходят в театр, чтобы переместиться в другое пространство, вырываться из той реальности, что их окружает в повседневности. Серые стены служебных помещений бизнес-центров или складов, пожарные выходы на лестницы с надписью на английском «Exit» – это сегодня ежедневная реальность очень большого числа людей. И вот они приходят в театр, а их опять отправляют на склад. Жалко их. Они не за этим пришли.
Нет, конечно, постановка Исаакяна – не сплошная серость. В ней в наличии даже очень яркие эпизоды. Так, на светской вечеринке в особняке графа/мэра появляются одетые в откровенные красные платья девушки модельного типа. Да и Федерика, герцогиня Остхеймская –тоже весьма сексапильная the lady in red. Это радует глаз, как минимум, гетеросексуальных мужчин.
С другой стороны, постановка «Луизы Миллер» Георгием Исаакяном убеждает в величии таланта Джузеппе Верди – его великие произведения ничто не испортит.
Дмитрий Жвания
