Александр ШАРОВ
Термин глобализация, не сходивший с уст журналистов и обществоведов ещё четыре года назад, сегодня встречается лишь в качестве прилагательного к слову «кризис». Лихорадка на мировых финансовых рынках грозит завершить исторический цикл, начавшийся чуть более 30 лет назад. Самое время задуматься над вопросом о том, что это была за эпоха? Что это было за время, когда нам предлагали думать глобально, когда финансы и товары спокойно перемещались по миру, не зная границ. Поддержание безудержного роста потребления казалось единственной привлекательной идеологией. Совершенно неожиданно этот сказочный мир превратился в свою полную противоположность. Объективная реальность ставит ребром вопрос, является ли нынешняя эпоха концом пресловутой глобализации?
Великий перелом
Революция, депрессия и война преподали мировой капиталистической элите отличный урок страха. Менее чем за первые 50 лет ХХ века сложившаяся мировая система трижды стояла на грани тотального изменения. Политический и экономический консенсус, сложившийся после Второй мировой войны был направлен на то, чтобы кейнсианскими мерами не допустить повторения кризисов. Ведущая роль в этом процессе отводилась государству, которое обязано было вмешиваться в экономику, не допуская перекосов, а в случае нестабильности использовать все имеющиеся в его распоряжении рычаги для выправления ситуации. Сформированное в эти годы социальное государство строилось на изъятии у бизнеса части прибыли для поддержания социального мира в обществе.
Эта идиллия длилась до начала 70-х, когда неожиданно для себя кейнсианская модель столкнулась с вызовом «новых левых» движений, которые требовали от системы большего равенства и внимания к индивидуальностям (национальным, сексуальным, культурным). Послевоенный консенсус, построенный на идее социального государства и мерах социальной защиты, дал трещину. «Общество-фабрика» и социальная инженерия бюрократии столкнулись со стремлением широких масс избавиться от дисциплины конвейера и самим стать хозяевами своей жизни и своего труда.
В этот момент из пыльного чулана истории были извлечены идеи «дерегулирования экономики», «невидимой руки рынка», «минимального государства». Эти концепции стали благодатным дождём не только для консервативных политиков, вроде Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана, но и путеводной звездой для воротил мировой экономики. Кто же отдал им в руки этот золотой ключик, открывающий дверь в неолиберальную глобализацию?
Общество Мон-Пелерин
Это общество практически совсем неизвестно отечественным конспирологам, но его влияние на мировую экономику и политику в последней четверти ХХ века превосходит все остальные клубы и комитеты. Что известно нам об этом тайном обществе стратегов неолиберального мирового порядка? Общество названо по имени курорта в Швейцарии, где в 1947 году вокруг австрийского философа и экономиста Фридриха фон Хайека сложился кружок яростных противников государственного регулирования экономики. Среди самых известных участников общества можно назвать экономистов Людвига фон Мизеса и Милтона Фридмана, а так же философа-позитивиста Карла Поппера.
В тиши швейцарских Альп они выработали свое кредо: «Члены нашей группы убеждены, что подобные процессы (государственного вмешательства в экономику. — А. Ш.) стимулируют развитие таких взглядов на историю, в соответствии с которыми отрицаются все абсолютные моральные нормы, а также развитие теорий, которые ставят под сомнение безусловную непреложность права. Кроме того, мы считаем, что подобные явления стали возможными в результате ослабления веры в частную собственность и рыночную конкуренцию. Без распространения влияния и инициативы, связанной с собственностью и конкуренцией, сложно представить себе общество, в котором можно было бы реально защитить свободу».
В начале 50-х годов эти идеи воспринимались как глубоко маргинальные, но члены общества Мон-Пелерин работали на перспективу. Для поддержки и распространения этих идей по обе стороны Атлантики создавались фонды, выплачивались гранты на исследования и эти усилия были не напрасны. Пришедшие к власти неоконсерваторы Рейган и Тэтчер наполнили теоретические построения общества Мон-Пелерин актуальным политическим содержанием. Они освободили стремление к индивидуальным свободам от эгалитарного порыва «новых левых» и наполнили его идеалами индивидуального предпринимательства. Отныне «невидимая рука рынка» (вместе с вполне осязаемой рукой государства) должна была спасти моральные ценности, непреложность права, частную собственность и свободу от обветшалых институтов социальной защиты.
Деньги снова правят миром
Рецепт, сформулированный и предложенный фон Хайеком, оказался востребован в конце 70-х. На протяжении этого десятилетия мировая экономика переживала кризис, норма прибыли сокращалась, росла инфляция, справится с которой, мерами социального регулирования, государству не удавалось. Кейнсианский консенсус стал тяготить всех участников. Для широких слоёв трудящихся он всё больше ассоциировался с «обществом-фабрикой», конвейерной дисциплиной и ограничением индивидуальной свободы и недостигнутым идеалом равенства. Для бизнеса угрозу представляли непрекращающийся рост социальных налогов при снижении прибыли. Попытки решить эту проблему путём роботизации производства очень быстро были отвергнуты. Вместо этого бизнес в сотрудничестве с государством приступил к разрушению кейнсианской модели и возвращению к различным формам нестабильной занятости и гибкого производства. Всё это позволило снизить доходы трудящихся и повысить прибыли бизнеса. Однако главным подарком для экономической элиты стала практика дерегулирования финансового рынка, проводимая Рейганом и Тэтчер в начале 80-х. Барьер для перемещения финансов по миру исчез. Это было первым шагом на пути к глобализации.
Усиление финансового рынка прошло три фазы. Вначале 50-х Советский Союз столкнулся с проблемой размещения своих долларовых накоплений. В условиях «холодной войны» хранить получаемую от внешней торговли валюту в банках США было рискованно: в случае прямого военного конфликта её могли конфисковать. Доллары решено было хранить в европейских банках, которые получили возможность избегать контроля со стороны государства за операциями по этим вкладам, так как это касалось иностранной валюты. Они получили право ссужать эти деньги по своему усмотрению. Это быстро привело к росту рынка евровалюты, на котором компании и национальные государства конкурировали за займы. Следующим шагом к высвобождению финансового джина стал отказ США от привязки доллара к золоту. Это решение обрушило сложившуюся после войны Бреттон-Вудскую систему фиксированных валютных курсов. С этого момента стоимость валют стала определяться рыночным спросом и предложением на ту или иную валюту.
Третьей фазой стал нефтяной кризис 1973 года, когда цена на нефть выросла в четыре раза, а страны участницы ОПЕК (Организации стран-экспортеров нефти) получили гигантское количество средств, которые мировая экономика не могла переварить более 3-х лет. И здесь на арену вышли международные организации, такие как Международный валютный фонд и Банк международных расчётов, которые использовали излишек финансов стран ОПЕК для кредитования некоторых латиноамериканских и восточно-азиатских стран.
Казус Миттерана
К началу 80-х мировой финансовый рынок превратился в столь значимую силу, что даже национальные государства были вынуждены считаться с ней. Одной из первых с проблемой неконтролируемого финансового рынка столкнулась Франция. В 1981 году, впервые за 23 года, у власти здесь оказалось социалистическое правительство Франсуа Миттерана. Опираясь на программу реформ, совместно разработанную Социалистической партией и Французской коммунистической партией, была начата радикальная реформа экономики. Она включала в себя национализацию, 10% рост минимальной заработной платы, установление 39-часовой рабочей недели и предоставление пятинедельного отпуска.
Очень быстро правительство Миттерана столкнулось с проблемой недоверия со стороны финансовых рынков к проводимой экономической политике. В результате началось массовое бегство капиталов из Франции. Правительство попробовало прекратить его, введя жёсткие ограничения на перемещение капитала, но они коснулись в основном среднего класса, а крупные финансовые игроки с лёгкостью обошли их. Ситуация во французской экономике стремительно ухудшалась, и Миттеран оказался перед выбором: либо выйти из европейской валютной системы и допустить падение франка, либо свернуть проводимые реформы и восстановить доверие финансового рынка. Миттеран выбрал последнее, принеся в жертву Мамоне свои социалистические идеалы.
Вашингтонский консенсус
Казус Миттерана не остался незамеченным. Глобальный финансовый рынок приступил к перестройке национальных экономик под свои нужды, руководствуясь неолиберальными рецептами общества Мон-Перелин. Весь мир и все виды человеческой деятельности превратились в фишки в казино под названием «Мировой финансовый рынок».
Для того чтобы оперировать возросшими потоками информации и данных потребовались новые технологии. Именно в это время активно развивается информационная индустрия. Пророки глобализации говорят о постиндустриальном «информационном обществе». Действительно роль реального сектора экономики уменьшалась в угоду финансовой эффективности. «Творческое разрушение», произведённое правительствами Тэтчер и Рейгана в промышленности своих стран, очень скоро стало примером для остальных. Производство, требующее больших социальных издержек, переносилось в страны с грошовой рабочей силой и минимальными экологическими требованиями. Люди, оставшиеся без работы, поглощались так называемой сферой услуг. Промышленный рабочий класс размывался в Европе, чтобы заново возникнуть в Латинской Америке, Азии или на постсоветском пространстве. Вместе с этим, в Европе и США происходило разрушение традиционных бастионов рабочего движения. Профсоюзы неуклонно теряли численность, а ведущие политические представители рабочего класса (социал-демократы) идейно капитулировали перед неолиберализмом.
МВФ и Всемирный банк, как и другие международные финансовые институты, инфильтрованные учениками общества Мон-Пелерин, сделали проведение неолиберальной политики необходимым условием получения кредитов. Эти требования, первоначально предложенные странам Латинской Америки, но вскоре ставшие универсальными, получили наименование «Вашингтонский консенсус». Кристоф Агитон, один из лидеров альтерглобалистов, выделил десять основных заповедей этого неолиберального завета: 1) поддержание фискальной дисциплины (минимальный дефицит бюджета); 2) переориентация государственных расходов на развитие инфраструктуры, самоокупаемость и рентабельность; 3) снижение предельных ставок налогов; 4) либерализация финансовых рынков для поддержания реальной ставки по кредитам на невысоком, но всё же положительном уровне; 5) свободный обменный курс национальной валюты; 6) либерализация внешней торговли (в основном, за счёт снижения ставок импортных пошлин); 7) снижение ограничений для прямых иностранных инвестиций; 8) приватизация; 9) дерегулирование экономики; 10) защита прав собственности. Эти рецепты не понаслышке знакомы и жителям России, которые на себе испытали лечебный эффект «шоковой терапии» Егора Гайдара.
Крах советской системы в начале 90-х годов не оставил, казалось, шансов никакой оппозиции «Вашингтонскому консенсусу». Однако движение сопротивления неолиберальной глобализации уже поднималось на улицах Сиэтла, в джунглях Чьяпаса и баррио Венесуэлы.
Альтерглобализм vs глобализация
В начале января 1994 года вышедшие из сельвы мексиканского штата Чьяпас вооружённые индейцы символически захватывают семь муниципальных центров, а затем вновь возвращаются в джунгли. Ответственность за операцию на себя берёт Сапатистская армия национального освобождения, чьим представителем является скрытый за пасамонтаной Субкоманданте Маркос. В отличие от других латиноамериканских герилий сапатисты настроены не столько на захват власти в результате вооруженной борьбы, сколько на завоевание гегемонии через пропаганду своих идей. Надо отдать должное, это блестяще удается Субкоманданте Маркосу и его товарищам. Огромную роль в распространении идей сапатизма сыграли его послания, сочетающие в себе беспощадную критику неолиберальной глобализации, магический реализм латиноамериканской прозы и неподражаемый юмор. Портреты курящего трубку партизана, чьё лицо сокрыто маской, по своей популярности могло поспорить со знаменитым изображением Че Гевары.
Пример мексиканских индейцев воодушевил общественных и профсоюзных деятелей Франции на создание Ассоциации граждан за налогообложение финансовых операций (АТТАК). Основной целью этой организации стала борьба за введение 0,1 % налога на все финансовые операции. Полученные в результате деньги предполагалось направить на борьбу с бедностью и развитие экономик стран третьего мира.
Во весь голос СМИ заговорили об «антиглобалистском движении» только после знаменитых протестов против сессии ВТО в Сиэтле в декабре 1999. Десятки тысяч демонстрантов, объединяющих профсоюзы, экологов, гражданских и политических активистов и рядовых американцев, несмотря на жестокое противостояние, сумели сорвать встречу проводников неолиберальной глобализации. Пока аналитики рассуждали о противоречии в целях движения (они против глобализации, но пользуются её плодами), альтерглобалисты от уличных протестов перешли к самоорганизации сначала на Всемирных социальных форумах, а затем на региональных — европейских, азиатских, российских форумах.
Многообразие сил, участвовавших в альтерглобалистском движений, не позволило ему перерасти рамки дискуссионной площадки. События 11 сентября и война в Ираке сместила акцент в протестах с проблем глобализации на антивоенные акции. Однако, несмотря на свою неудачу, это движение посеяло семена критики неолиберального порядка, который более не воспринимался венцом мировой истории.
Когда спящий проснётся
Беда поджидала глобализацию там, где её меньше всего ожидали. Первыми признаками надвигающейся экономической бури стал кризис 1998 года, обваливший экономику «азиатских тигров» и России, только делающей первые шаги в мире капитализма. Через два года дефолт обрушил «витрину неолиберального экономического чуда» — Аргентину. Затем в небытие отправились флагманы «новой экономики информационного общества» — dot.com’ы. Следом рухнула корпорация «Энрон», похоронив под своими обломками не только репутацию аудиторских компаний, но и пенсионные сбережения сотрудников. Все эти штормовые предупреждения были проигнорированы ведущими мировыми державами.
В 2008 году кризис постучался в двери ведущей мировой экономики — ипотечный рынок США начал рушится как карточный домик. Сразу пять ведущих инвестиционных банков Америки заявили о своей несостоятельности. Эстафета паники быстро перекинулась на европейскую банковскую систему. «Невидимая рука рынка», которая сама должна была регулировать экономику, превратилась в шар для боулинга, сбивающий национальные финансовые системы одну за другой. Меры, предпринятые для спасения ситуации в банковской сфере США, напоминали борьбу с огнём при помощи бензина. Предоставленные правительством миллионы долларов были проглочены финансовыми воротилами с Уолл-стрит в одно мгновение. Вместе с тем ни одного цента не досталось домовладельцам, потерявшим своё жилье из-за спекуляций на ипотечном рынке. Власти России, убеждавшие граждан в том, что кризис пройдёт мимо, вскоре вынуждены были раздавать кредиты местным банкам, обещая увольняемым работникам скорое улучшение ситуации.
В Европе сразу несколько национальных экономик столкнулись с проблемой невозможности погасить свои долговые обязательства, так как суммы долгов в два и более раза превышали сумму ВВП. Греция, Ирландия, Португалия и Испания (PIGS) поставили под угрозу существования зону евро. Германия и Франция не спешили тратить свои средства на погашение долгов тех членов Европейского Союза, что столкнулись с проблемами. Летом 2011 года технический дефолт угрожал экономике США.
Банковский сектор было решено спасать мерами жёсткого сокращения социальных расходов. Граждане Греции, Испании, Англии, Исландии вышли на улицы, так как были не согласны платить за ошибки финансовых воротил с Уолл-стрит или лондонского Сити. Баррикады, столкновения с полицией и прочие акции протеста живо напомнили о том, что кризис в экономике легко может перерасти в кризис политический. Замедление в китайской экономике из-за сокращения потребления в Европе и США и революции в странах Северной Африки ещё больше дестабилизировали ситуацию в мире. Неолиберальная экономическая модель оказалась в глубочайшем кризисе. Однако политические элиты ещё не способны отказаться от методов общества Мон-Пелерин, которыми глобальная экономика руководствовалась последние 30 лет.
В начале прошлого века для поворота к социально ориентированной модели экономического развития потребовались революция, депрессия и мировая война. Призраки этих трёх всадников капиталистического Апокалипсиса явственно проступают на горизонте. Рано или поздно экономические и политические воротилы вынуждены будут ограничить свободу для финансовых спекулянтов, направить средства на развитие реального сектора экономики и восстановить социальные гарантии для широко круга граждан. Сделают они это по доброй воле или по принуждению не так важно. Неолиберальный эксперимент подходит к своему концу. Globalization is over!
