Дмитрий ЖВАНИЯ
Я не поклонник Сталина. Один сетевой комментатор охарактеризовал меня даже как «истового европейского гнилого левого либеральчика-троцкиста». Но и не страдаю сталинофобией. Правда, речь сейчас не обо мне, а о женщине, которая стала символом современного сталинизма – Нине Андреевой. Я уважаю людей, которые последовательно отстаивают свои идеи, при этом никого не насилуя, не истязая и не убивая. Нина Андреева – именно такой человек. Осенью 1998 года я брал интервью у Нины Александровны для газеты «Московский комсомолец». Она не знала, что я активист НБП и встретила меня в маске «твердокаменной большевички». Но когда Нина Александровна поняла, что я не задался целью написать очередной ёрнический текст о «последней сталинистке», она вышла из своей, навязанной ей масса-медиа, роли. Мы разговаривали, сидя на кухне её хрущёвской однокомнатной квартиры в Петродворце. Пили чай с гренками, которые лидер ВКПБ жарила прямо при мне. «Московский комсомолец» напечатал лишь часть интервью (дело не в цензуре, а в допустимом объёме). Здесь я выкладываю его полностью. Наверное, o Нине Александровне можно сказать – «самая человечная сталинистка»…
— В одном интервью с Вами я прочёл, что Вы, будучи куратором студенческой группы в Технологическом институте, часто гуляли со своими подопечными по паркам Петродворца, обсуждая разные проблемы. О чём говорили с молодёжью?
— У меня со студентами были достаточно демократические, нетрадиционные взаимоотношения. Я не смотрела на студента как на своего подчинённого. Мы были на равных. Разница между мной, преподавателем, и ими, студентами, была лишь в том, что я должна была по максимуму дать им не только знания своего предмета, я преподавала физическую химию, но и их подготовить к жизни. Я преподавала с 1972-го по 1991 год. Владимир Иванович (муж Нины Андреевой, Владимир Иванович Клюшин – Д.Ж.) тоже много работал со студентами по линии организации работы в студенческих общежитиях, организации досуга и т.д. Мы много внимания уделяли своим студентам. Как это проходило? Он был куратором группы, и я была куратором группы. Я была лучшим куратором института! Но в силу того, что у меня были довольно сложные взаимоотношения с руководством института и парткомом, меня не жаловали, и никаких регалий я не получила. Записывали лишь благодарности местного факультетского уровня. Практически каждое воскресенье в Петергофе находилась одна из студенческих групп. Либо Владимира Ивановича, либо моя. Мы очень много гуляли по паркам. Зимой можно было кататься с горки, сидя на дощечке. Молодёжная компашка приезжала — человек 30-40. И я каталась с ребятами, и Владимир Иванович тоже любил кататься. Весной и осенью мы любили ходить в парки, что за железной дорогой. Прекраснейшие луговые парки! О них мало кто знает. Те, кто живёт в Ленинграде, ходят в официальные парки. Здесь уникальнейшая система водосбора. Огромное количество прудов. Отсюда осуществляется подача воды на фонтаны. Планировка сделана лучшими мастерами паркового искусства XVIII-XIX веков. Гуляли, мы обсуждали со студентами абсолютно всё. Для нас не было тем, закрытых для критики. Полное доверие. Полная раскрепощённость. И взаимоуважение!
В нашей маленькой однокомнатной квартире я устраивала чаепития для студентов. Студенты есть студенты: любят проводить время в компашке, общаться. Я кормила их. Некоторые довольствовались шведским столом, так как на всех места не хватало. Но все были очень довольны. Я с удовольствием вспоминаю те времена. Я считаю, что общение с молодёжью очень много даёт человеку. Во-первых, очень высокий жизненный тонус, повышает активность. Даёт возможность чувствовать веяние времени, в каком направлении идёт развитие.
— Почему партком был Вами недоволен?
— Я всегда считала, что нужно придерживаться правила: как говоришь, будь любезен так и делай. Меня всегда раздражало расхождение слова и дела! А наши высокопоставленные чиновники как раз-таки этим и отличались. Я имею ввиду секретаря парткома и тех, кто был в ректорате. Требуя соблюдения служебной дисциплины (если кто-то там на 3 минуты опоздал, с него премию снимали), руководство ВУЗа не могло организовать рабочий день сотрудников. Приходят научные сотрудники и полдня болтаются без дела: пьют кофе, курят. Меня раздражало это. Какой смысл требовать прихода на работу к 9 утра, жестоко наказывать за опоздания, если на протяжении рабочего дня люди бездельничают? Зачем нужна эта отсидка на рабочем месте?
Второй момент: процветало воровство материальных ценностей со стороны проректора по административно-хозяйственной части. Затем — кумовство. Дело доходило до того, что заведование кафедрами передали своим близким родственникам. На кафедре работают достойные люди, талантливые. Но заведование получала какая-то бездарная серость — просто потому, что он близкий родственник кого-нибудь из членов ректората. В секретари парткома лезли самые серенькие личности (если их можно назвать личностями), которые знали, что, отсидев четыре в парткоме, они получат заведование кафедрой. Им давался штат сотрудников, талантливых ребят, им давали ставку старшего научного сотрудника, которую обычный преподаватель зарабатывал тяжёлым трудом лет десять — на ниве преподавательской и исследовательской ниве. А этим пронырам три-четыре человека писали докторскую. А потом они, слепив вместе четыре куска в одну диссертацию, успешно её защищали. Меня это возмущало. Поэтому меня партком и не жаловал. Проработала я 38 лет. Но у меня нет никаких льгот. Я не ветеран труда. Получаю пенсию 351 рэ! (до дефолта это было чуть больше 50 долларов, а после – вообще мизер, а мы общались после дефолта – Д.Ж.). Что по нынешним временам, сами понимаете…
— В 60-е годы, когда Вы были ещё совсем молодой, в Советском Союзе, были в моде споры между «физиками» и «лириками». Вы, наверное, были физиком? Хотели осваивать космос?
— Определяющими были несколько другие аспекты. Меня воспитывала мать. Отец погиб на фронте. Мы жили очень скромно. И вопрос стипендии был для меня немаловажным. Мама получала пенсию 46 рублей. И 20 рублей мне платили за погибшего отца. У меня был выбор. Мне нравилась химия, литература, медицина, вопросы, связанные с космосом. Я закончила школу с золотой медалью. Передо мной встал вопрос: куда пойти учиться. В медицинском институте была потрясающе низкая стипендия — 23 рубля. В университете тоже была такая стипендия. На эти деньги мне было бы очень трудно жить вместе с мамой. Поэтому я избрала химию — пошла в Технологический институт. Из всех кафедр меня заинтересовала кафедра спецкерамики, где изучали вопросы изготовления и разработки новых сплавов для космической техники. Это была новая специализация. Кафедрой руководил профессор Козловский. Стипендия там была выше. В силу того, что я училась на «отлично», я получала стипендию 49 рублей. Так что бытие определило мою профессию.
— А как Вы проводили время, будучи студенткой?
— Я с удовольствием вспоминаю стройотряды. Мы строили Нарвскую ГРЭС, рыли канавы, цементировали днище водохранилища. Мы жили в Ивангородской крепости. В палатках. Помню, часто шёл дождь. И мы спали на сырых матрасах. Сами готовили еду. Помню макароны и сладкий чай с хлебом. Из Ивангорода нам привозили молоко и пшённую кашу. Ночные бдения! Ползали по Ивангородской крепости. Мерцание звёзд. Комсомольские костры до трёх ночи… Я с удовольствием вспоминаю то время.
В воскресные дни мы болтались по музеям. Мы обошли все ленинградские музеи. Мы — ленинградцы — считали своей святой обязанностью приобщить иногородних ребят к ленинградской культуре. Мы ездили в пригороды. А вот в походы мы не ходили.
— А как же танцы?
— Были и танцы. Мы довольно проводили комсомольские вечера. Мы — студенты Техноложки — приглашали студентов Военмеха. Потом ходили в гости в Военмех.
— А как с мужем познакомились?
— Он у нас преподавал философию. Он закончил философский факультет экстерном за четыре года. На университетскую скамью он сел в 30 лет. Закончив, пришёл к нам преподавать. Я влюбилась. Потом мы сошлись навсегда. Мы 35 лет вместе прожили…
… Мне просто жаль нынешнюю молодёжь. Потому что она выбрасывается в жизнь, не имея перспектив. У всех украли будущее. Но в первую очередь — у молодёжи. Подавляющее большинство выпускников ВУЗов не имеет возможности найти работу по своей специальности. Тем самым пять самых лучших лет жизни ребята отдают впустую. Мне очень жаль наших девчонок, вынужденных торговать своим телом, зарабатывая деньги на то, чтобы заплатить на учёбу. Я не могу понять, как можно совместить учебу в университете (!), то есть приобщение к высотам культуры, с торговлей собственным телом! Это аморализм. Я не могу понять это ни как педагог, ни как человек, ни как женщина. Я не могу понять наших молодых парней, которые, мирясь с этим, отказывают себе в возможности обладать самыми красивыми девчонками. Наши красивые глупые девчонки едут за рубеж, думая, что будут там моделями, а попадают в бордели. Лишены будущего и наши молодые люди. Они становятся заложниками капиталистических отношений, постепенно превращаясь в загнанных лошадей. Чуть-чуть расслабился — ты уже на обочине. И тебе нужна огромная концентрация сил и энергии, чтобы наверстать упущенное. Но часть молодёжи начинает задумываться о своём будущем. Вот, например, в нашей Всесоюзной молодой гвардии большевиков (молодёжная организация при ВКПБ – Д.Ж.) удивительно талантливые ребятишки. Пишут стихи, прозу…
— Вы занимались комсомольской работой?
— В десятом классе я была секретарём комсомольской организации школы. Я закончила 322 школу я окончила, что на Бородинке (Бородинская улица проходит от набережной реки Фонтанки до Загородного проспекта – Д.Ж.) В институте меня назначили старостой группы. На четвёртом курсе меня избрали секретарём комсомольской организации курса. Мне не понравилась эта сфера работы. Почему? Во-первых, заорганизованность, давление сверху, делай так и эдак, сковывание всякой инициативы. Не понравился в этот вот дух, который тогда уже начал витать, — угодничества и нечистоплотности во взаимоотношениях. Меня возмущал подхалимаж перед вышестоящими. Комсомольская работа меня не впечатляла. Угодничество чиновников от комсомола перед вышестоящей партийной братией вызывало у меня внутренний протест. Я сделала однозначный вывод: буду заниматься научно-исследовательской работой. Тем более меня очень интересовала эта область. У меня есть авторские свидетельства.
— Расскажите о Вашей знаменитой статье «Не могу поступиться принципами»… Оно выросла из письма в редакцию «Советской России»?
— Всё то, что с нами происходит, есть совокупность ряда фактов, фактиков, событий. Начиналась Перестройка. Это был период, когда нас всех, по большому счёту, обманули. Общество оказалось подзагаженным антисоциалистическими тенденциями. Все видели расхождение слова и дела со стороны высших партчиновников. Почиститься нужно было. И основательно. Общественные проблемы широко обсуждались в прессе. У нас дома собиралась публика: преподаватели университета и институтов, интеллектуальная элита. Мы обменивались информацией, беседовали, спорили. Поиски истины! В «Ленинградском рабочем» появилась статья Александра Проханова об отвратительной ситуации, которая сложилась в обществе. Смысл её был в следующем. Социалистический столб избивают два направления: одно демократическое, другое — почвенническое. Он предлагал, чтобы снять напряжённость в обществе, ввести свободу дискуссий, обсуждений, создать общий рынок идей. Я считаю, что это абсурдно. То, что было завоёвано в жестокой исторической борьбе, нельзя отдавать на откуп. Проханов высказал завиральные идеи. Вроде той, что нужно создать мировое правительство из ведущих интеллектуалов мира, и оно будет выдавать рекомендации правителям, которые те будут обязаны исполнять. Но это же чушь!
Борьба классов движет историей! А такой аморфный бесклассовый подход говорит либо о политической безграмотности, либо о глубоком заблуждении. А почему я обратила внимание на эту статью? Да потому что тогда стоял вопрос о нашей с мужем поездке в Афганистан. А у Проханова вышел прекраснейший роман «Дерево в центре Кабула». Когда я его прочитала, меня эта тематика заинтересовала. Проанализировав статью Проханова, я решила написать ответ в «Ленинградский рабочий». Приехала журналистка. Поместили лишь маленький кусочек под названием «Воспоминание о будущем». На статью Проханова пришло очень много откликов. И он ответил на них второй статьей. Но мне не понравилась и эта статья своей аполитичностью. Поэтому я написала второй отклик. Но «Ленинградский рабочий» отказался его печатать. Тем временем состоялся февральский идеологический пленум ЦК КПСС, на котором выступил Егор Лигачёв. Чтобы не писать всё заново, я отправила своё письмо в «Правду», «Советскую Россию» и «Литературку» (там дебаты шли во всю). Все были в угаре от горбачёвской Перестройки. 23 февраля позвонили из редакции «Советской России» и попросили статью немного сократить. Ко мне приехал журналист. Попросил добавить пассаж о сталинских репрессиях и завершить текст цитатой Горбачева: «Нашими марксистско-ленинскими принципами нельзя поступаться ни при каких условиях». Я назвала статью «Не поступаться принципами». Но редакция назвала статью «Не могу поступаться принципами». Звучит более жёстко. Вообще-то я стараюсь в спорах заострять вопрос, чтобы более чётко выявить позицию оппонента.
— А как Вы оцениваете современные неосталинистские молодёжные издания? Например, газету «Бумбараш»?
«Бумбараш» — газета с явным троцкистским уклоном. Нужно знать, когда и к чему призывать. Например, сегодня некоторые наши ура-революционеры призывают к штурму Кремля. Это полный абсурд, полное непонимание ситуации в стране. Кроме вреда, такие призывы ничего не принесут. Конечно, молодёжи всегда свойственен максимализм в оценках. Но это не значит, что нужно идти на поводу у молодёжи. Сегодня призывать к вооружённому восстанию просто несерьёзно. В программе нашей партии мы конкретно говорим о необходимости возрождения социалистического строя. Методы борьбы определяются конкретной ситуацией. Поэтому крики «К оружию!», кроме вреда, ничего не принесут коммунистическому движению.
— А что думаете о КПРФ и Геннадии Зюганове? Он тоже, как и Вы, против экстремизма…
— КПРФ — это некоммунистическая партия. Это некий винегрет. Мешанина! Первая часть — коммунистическое «болото»: люди с большим партийным стажем, беспредельно законопослушные, способные лишь голосовать. Вторая часть — предавшая всё и вся партийная номенклатура, которой никогда не было дела до коммунистической идеологии. Они привыкли жить по одним законом, а проповедовать с трибуны совершенно другое. Мы говорим: в лучшем случае КПРФ — это социал-демократическая партия. Верхушка стоит на либерально-буржуазной позиции. Послушное коммунистическое «болото» — нечто вроде левой социал-демократии. Мы выступаем с резкой критикой КПРФ. Но мы критикуем КПРФ не за её позиции (КПРФ вправе выбирать те позиции, до которых созрела), а за то, что она прикрывается коммунистической этикеткой. Мы говорим: народ ещё может простить предательство Горбачёва, но он никогда не простит предательство Зюганова и Ко. КПРФ несёт ответственность за то, что рабочее и коммунистическое движения действуют разрозненно. Рабочие не верят коммунистам. Ибо сегодня все банки, высшие посты в бизнесе и правительстве занимает бывшая партийная номенклатура и выходцы из комсомолии. И потом: КПРФ превратилась в придаток думской фракции. Если посмотреть, чем ячейки КПРФ занимаются на местах, то мы увидим, что, кроме избирательных компаний, они ничего не проводят. Трусливы! Во многих регионах местные организации КПРФ побоялись присоединиться даже к акции гражданского протеста 7 октября. Порой они приходят на акции без красного знамени. Но какой это коммунист, если он стесняется красного знамени?
Чем наша партия (Всесоюзная коммунистическая партия большевиков – Д.Ж.) отличается от других коммунистических партий? Тем, что у нас нет бывших партийных чиновников. Ни одного! За это нас и не любят другие коммунистические партии. КПРФ — это партия высшей партноменклатуры. РКРП — это партия мелкой партноменклатуры, РКП-КПСС Алексея Пригарина — также номенклатурная партия. РПК Анатолия Крючкова и Евгения Козлова — партия преподавателей общественных наук, воспитанных на махровом хрущевизме и антисталинизме. Мы говорим: сегодня нельзя быть коммунистом, если не признавать заслуг Сталина в построении социалистического государства. Время было жестокое. Сталин полностью отвечал его требованиям.
— А Виктор Анпилов? Чем он плох? И сталинист, и активист…
— Виктор Иванович — неординарная личность. Но ему нужно подрасти. Он хорошо знаком с нашими большевистскими документами. Он их использует на все 100! И это очень хорошо. Но мы не согласны с теми методами деятельности, к которым он сегодня прибегает. У него довольно скудный идеологический багаж. Ему, наверное, некогда заняться политическим самообразованием. Он всё время выступает… Мы его характеризуем как самого талантливого митинговщика в левом движении, но… но… Но!
— Вы бывали заграницей?
— В советские времена я побывала только в Чехословакии. Моего мужа сразу после событий 1968 года командировали туда для подготовки высших идеологических кадров. Он преподавал в Праге в высшей партийной школе. Там он написал двухтомный учебник «Философские проблемы естествознания».
Зато после развала СССР я немало путешествовала, как представитель ВКПБ посетила Бразилию, Индию, Нидерланды, Данию, Сирию, КНДР, Бельгию, Италию. Простые люди везде одинаковы. Они везде доброжелательны и открыты. Непринужденная атмосфера была везде. Последняя моя поездка — в Италию. Проехала весь сапожек итальянский. Бросается в глаза непосредственность, доверчивость итальянцев. Удивительно музыкальный народ! И я бы сказала — немного наивный. Они настолько открыты собеседнику, что у них нет ничего такого, что бы они не хотели рассказать. В Бразилии мы общались не с буржуазией, а, говоря современным языком, с плебсом, обычными трудягами, которые жестоко борются за своё существование, и трудовой интеллигенцией. В Сан-Пауло два с половиной миллиона человек ночуют под мостом! В Индии поражала страшная нищета, грязь, незащищённость населения.
— А что нужно сделать, чтобы в России грязи было поменьше?
— Нужно повышать интеллектуальный уровень населения. Интеллигентный человек не позволит себя плеваться и мусорить.
Октябрь 1998 года
