До сих пор мы не имеем точного числа погибших на войне

Вячеслав КРАСИКОВ

К чему приводит великодержавная спесь и холопское враньё

Память о войне всегда была для российского начальства одним из главных аргументов в пользу своего величия и своей легитимности. Так было в эпоху СССР, так остается по сей день. А в последние годы культ Победы и майских торжеств приобрел поистине «голливудские» формы и масштабы.

Но вот парадокс. Чем громче звучат державные фанфары, чем пышнее и затратнее проходят очередные памятные торжества, чем щедрее финансируется бесконечный победоносный видео-промоушн, — тем дальше уходит от нас достоверная память о войне, тем сильнее искажается ее образ, все более превращаясь в пафосно-гламурный пропагандистский фантом.

Взять хотя бы сакраментальное заклинание: «Никто не забыт и ничто не забыто!», которое в памятные дни 22 июня и 9 мая (а в нашем городе еще и 8 сентября, а также 18 и 27 января) неизменно и с пафосом произносят высокие государственные чины.

К сожалению, эта фраза по большей части используется как просто словесный ритуал. Буквальный смысл слов давно уже перестал восприниматься большинством ораторов как категорический императив, обязывающий и власть, и общество честно и скрупулезно подсчитать все военные потери, а также беспристрастно проанализировать опыт, который наш народ вынес из второй мировой войны.

В итоге до сих пор – и этот общенациональный  позор почему-то до сих пор не осознан ни политиками, ни обществом в целом! – мы (в отличие от всех других стран – участниц Второй мировой войны) не имеем не только точного числа, но хотя бы приблизительной цифры тех, кто полег на тех фронтах….

Победоносная ложь

Причина такого унизительного для общества состояния историографических дел, прежде всего в том, что с момента окончания Второй мировой войны ее история в нашем государстве (несмотря на то, что на смену Советскому Союзу за это время пришла РФ) так и не превратилась в предмет объективного исследования, поддержанного властью или хотя бы негосударственными фондами. Ручеек правдивых публикаций, пробившийся было в конце 80-х — начале 90-х годов, быстро иссяк, а большинство обнародованных тогда цифр и фактов утонули в потоке прочей сенсационной информации, захлестнувшей в те годы страну, и очень быстро забылись.

И ныне власть, вместо того, чтобы хотя бы способствовать максимально полному открытию архивов (я уж не говорю о финансировании научного изучения этих документов), предпочитают просто идеологически заряжено рассуждать о Победе. При этом как бы по умолчанию предполагается, что правда о войне уже хорошо известна и нуждается лишь в «правильном» публицистическом обрамлении.

Играя на патриотических струнах, политики завоевывают популярность. А в сознании большинства россиян в итоге по-прежнему продолжают сохраняться с детства вдолбленные школьными учебниками мифы, которые создавались преимущественно еще в годы войны – прежде всего для того, чтобы утаить от общества, какими методами и, главное, какой ценой воевали полководцы Красной Армии в годы второй мировой.

Ставший едва ли не нарицательным обозначением тоталитарной госпропаганды доктор Йозеф Геббельс как-то в кругу единомышленников обронил фразу про ложь: мол, чем она нелепей и чудовищней, тем легче в нее верят.

Чем громче звучат державные фанфары, чем пышнее и затратнее проходят очередные памятные торжества, чем щедрее финансируется бесконечный победоносный видео-промоушн, — тем дальше уходит от нас достоверная память о войне, тем сильнее искажается ее образ…

Любопытно, что хотя Геббельс наговорил еще много чего (в том числе и противоположное по смыслу цитированной фразе), в СССР (а теперь и в России) именно это его высказывание приобрело просто феноменальную известность. Может быть, потому, что наша собственная пропаганда всегда врала и врет предельно нелепо и чудовищно. Особенно в том, что касается военной мощи державы, ее побед и поражений. Однако обратимся к фактам.

Лгать о потерях, притом лгать тотально, как я уже сказал, начали еще в годы войны. Лгали даже в тех случаях, когда вполне можно было просто промолчать.

Например, в августе-сентябре 1941 года у озера Ильмень оказались разгромлены 11-я и 34-я армии Северо-Западного фронта, пытавшиеся перейти в наступление во фланг германской группе армий «Север» (с целью облегчить положение Ленинграда).

Особенно досталось 34-й армии. Ее штаб потерял управление войсками, и они в панике бежали. Потери советских частей достигли 60% живой силы и 80% техники (именно здесь немцы взяли в качестве трофея первую «катюшу») от изначального состава.

Узнав об очередном поражении, Сталин рассвирепел и снял с должности командующего Северо-Западным фронтом генерала П. П. Собенникова. А командира 34-й армии К. М. Качанова приказал расстрелять. Берлин, естественно, не преминул сообщить о своем новом успехе в ежедневной сводке по радио, похвастав, что взяты 53 000 пленных и уничтожены 320 танков.

Но в масштабах всего советско-германского фронта это достижение не выглядело чрезмерно выдающимся. Красная Армия в те месяцы регулярно попадала в окружения и неумолимо откатывалась назад. Простого здравого смысла, таким образом, было достаточно, чтобы понять, что она при этом несет крупные потери.

Тем не менее, Совинформбюро именно в этот момент вдруг решило разразиться пространным опровержением: мол, это не у нас, а у немцев в окрестностях Ильменя огромные проблемы.

Несуразность этого заявления поразительна вдвойне, если учесть, что как раз в то же самое время Сталин слал Черчиллю тревожные телеграммы, прося массированной экстренной помощи в виде вооружения (минимум 400 самолетов и 500 танков ежемесячно) и готовых войск (25-30 английских дивизий). Излишне пояснять, какую реакцию подобные информационные «ребусы» вызывали в Лондоне, который в итоге не имел возможности понять толком, каково же реальное положение дел на Восточном фронте.

Удивительно в этой связи, что отечественная историография до сих пор не упускает случая упрекнуть союзников за недостаточное доверие к Советскому Союзу, а также за то, что западные историки, как правило, предпочитают пользоваться немецкой военной статистикой, а не советской. Но кто виноват в том, что германская информация времен Второй мировой войны действительно выглядит несоизмеримо добросовестнее и правдоподобнее?

Вернемся к фактам. В мае 1942 года под Харьковом попали в окружение и перестали существовать сразу несколько советских армий (6-я, 9-я, 57-я и «группа генерала Бобкина»). Берлинская сводка сообщила о пленении 240 000 человек.

Совинформбюро традиционно все опровергло. Но самое любопытное даже не это. А то, что официальная российская наука о прошлом и ныне с завидным упрямством продолжает оспаривать данные бывшего противника.

Имевшим за плечами в лучшем случае унтер-офицерский опыт времен Первой мировой и командирский времен Гражданской войны генералам и маршалам РККА приходилось добиваться побед исключительно ценой колоссального перерасхода материальных средств и, самое главное, человеческих жизней.

А ведь эти немецкие цифры уже давно подтвердил в своих мемуарах не кто иной, как Н. С. Хрущев, являвшийся, в качестве представителя Ставки при командовании войсками Юго-Западного направления, одним из главных виновников того поражения. Именно он вместе с главкомом войск Юго-Западного направления маршалом С. К. Тимошенко и начальником оперативного управления генерал-лейтенантом И. Х. Баграмяном как раз и загнал советские войска в ловушку.

Понятно, что напрасно обвинять себя в подобных грехах никто не станет. Но отдадим должное Никите Сергеевичу, — одному из немногих руководителей, нашедших в себе мужество написать правду: «…я ехал, летел и шел к Сталину, как говорится, отдаваясь на волю Судьбы. Что станет со мною, не знал. Встретились. Сталин поздоровался… говорит мне: «Немцы объявили, что они столько-то тысяч наших солдат взяли в плен. Врут?» Отвечаю: «Нет, товарищ Сталин, не врут. Эта цифра, если она объявлена немцами, довольно точная. У нас там было примерно такое количество войск, даже чуть больше. Надо полагать, что частично они были перебиты, а другая их часть, названная немцами, действительно попала в плен».

Зачем врем?

Вопрос о целях бессовестной лжи о потерях — не такой уж простой, как кажется. Ведь, как нетрудно понять, и государству, и обществу куда полезнее знать правду о реальной цене побед и поражений, чем тешить национальную гордыню вульгарным самопиаром про «не числом, а умением», «малой кровью на чужой территории» и т.п. сказками.

И потребность в правде вытекает не только из моральных соображений -из необходимости отдать дань памяти всем павшим воинам, — но и из чисто прагматических: чтобы извлечь все необходимые уроки и в дальнейшем, если, не дай бог,  вновь придется воевать, не затыкать прорехи в квалификации высших военачальников миллионами солдатских жизней.

Однако здесь, судя по всему, сформировался изначально порочный круг. Отечественная система выдвижения руководящих кадров в советскую эпоху в целом и в 1941-1945 годах в частности была глубоко неэффективной. Командирами, в том числе высшими, оказывались в массе люди попросту малограмотные. Кадровое дореволюционное офицерство, как известно, было изничтожено и изгнано из страны еще в годы гражданской войны. Преемственность в передаче военных знаний была прервана.

Имевшим за плечами в лучшем случае унтер-офицерский опыт времен Первой мировой и командирский времен Гражданской войны генералам и маршалам РККА приходилось добиваться побед исключительно ценой колоссального перерасхода материальных средств и, самое главное, человеческих жизней. Эти потери были таковы, что их попросту страшно было признать и тогда, и даже спустя десятилетия. Ибо ни на какого «злого Сталина», ни на «вероломного Гитлера», ни на «лукавых союзников» эти потери списать невозможно. Миллионы загубленных солдатских жизней требуют безоговорочной капитуляции того, что кажется «самым ценным», подобно иголке в кощеевом яйце — великодержавной гордыни. Вот во имя нее, во имя стремления считать себя «самыми великими и ужасными», мы и продолжаем возлагать венки на могилы Неизвестного солдата — вместо того, чтобы постараться узнать имя каждого из этих безвестно погибших людей и составить максимально полный национальный мартиролог жертв той войны.

Очень часто в спорах даже с коллегами-историками мне приходится слышать такой «контраргумент»: «Все врут! В таких чрезвычайных обстоятельствах, как война, ложь попросту необходима. А в дальнейшем она нужна, исходя из высших государственных соображений — чтобы не ослаблять идеологические державные устои».

Потери Красной армии были таковы, что их попросту страшно было признать и тогда, и даже спустя десятилетия. Ибо ни на какого «злого Сталина», ни на «вероломного Гитлера», ни на «лукавых союзников» эти потери списать невозможно.

И все же я рискну утверждать, что не в этом дело. А в «метафизической» привычке и власти, и общества к перманентному холопскому вранью «на всякий случай», «страха ради». Чтоб понять это, достаточно привести всего один «зеркальный» пример.

Адольф Гитлер в марте 1945-го (находясь, к слову, в куда более критической ситуации, чем Иосиф Сталин летом 1941-го), в одной из последних речей публично заявил, что Германия потеряла в войне 6 млн. человек. И эта цифра максимально близка к той (6,5 млн. чел.), которая впоследствии подтвердилась исследованиями историков. В этот отрезок времени Гитлер находился далеко не в лучшей психической форме (достаточно почитать его «Политическое завещание» ) и вряд ли преследовал цель оставить о себе память как о «самом правдивом диктаторе в истории человечества». Полагаю, ему просто не пришло в голову, что по данному вопросу можно публично сказать неправду. Ведь реальные масштабы потерь были у немецкого народа перед глазами. Но, самое главное, никакого «соцзапроса на ложь о потерях» у немцев ни в начале, ни в конце войны, судя по всему, не было. Вероятно, еще и в этом причина того, что Сталин своему народу о потерях фантастически лгал, в то время как Гитлер сказал правду. (Речь, разумеется, именно об этом конкретном вопросе, а не о гитлеровской риторике вообще, построенной, как известно, на лжи и паранойе).

Как врем?

Выдавать желаемое за действительное руководство СССР начало буквально с первых дней войны. Так, например, германская армия вторжения на 22 июня 1941 года насчитывала 3 865 танков и штурмовых орудий и 3 562 боевых самолета. У Советского Союза имелось в составе приграничных округов 15 687 танков и 10 743 самолета. Тем не менее, в сражениях дебютной фазы войны сталинские военачальники не просто потерпели общее поражение, а оказались наголову разгромленными. Сообщение же Советского Информбюро об итогах первой недели боев гласило: «Отрезанные нашими войсками от своих баз и пехоты, находясь под непрерывным огнем нашей авиации, мотомехчасти противника оказались в исключительно тяжелом положении. За семь дней боев они потеряли 2500 танков и около 1500 самолетов, более 30 000 пленными. Наступательный дух немецкой армии подорван». Что здесь сказать…

Можно только заметить, что за год войны — к 30 июня 1942 года — Красной Армии удалось взять в плен всего 17 285 солдат и офицеров противника. За тоже время в нацистском плену оказалось, как известно, несколько миллионов советских военнослужащих.

Потом, конечно, о подобных абсурдно лживых заявлениях старались не вспоминать или же объясняли их появление заботой о народе — желанием предотвратить панику и упадок боевого духа. Мол, кто-то ведь наверняка верил даже столь нелепому вранью. Беда, однако, в том, что почти все материалы, закладывавшиеся в основу послевоенных исследований (включая проводившиеся для анализа боевого опыта и выработки новых современных приемов военного искусства) мало чем отличались от пропагандистских агиток военных лет. Поэтому вряд ли стоит сильно удивляться тому, что тема подсчета истинных скорбных цифр Великой Отечественной по сию пору остается одним из самых больших «белых пятен» российской историографии. Тем не менее, попробуем всё-таки взглянуть на него внимательнее.

Сколько же их, «не забытых»?..

Первые исходящие из Кремля сведения о людских потерях СССР были опубликованы в газете «Правда» 14 марта 1946 года – в статье Сталина «По поводу речи У. Черчилля в Фултоне». В этом материале вождь среди прочего сообщил, что за недавнюю победу пришлось заплатить дорогую цену в 7 млн. жизней советских граждан. Какую часть из убитых составила армейская убыль, советский вождь не уточнил.

Это заведомо лукавое «скорбное откровение» в последующие 15 лет кремлевская пропаганда (а значит, и «широкая советская общественность») использовала на удивление вяло. В этот отрезок времени цифру «отца народов» публично почти не упоминали.

Даже в очерке «Боевые действия Советской Армии в Великой Отечественной войне», подготовленном Военно-научным управлением Генштаба (М. Воениздат, 1958) и предназначенном для «служебного пользования», никаких конкретных цифр потерь нет. Только «проценты» и «разы», которые неизвестно от чего считать.

Однако, в конце концов, суматошная хрущевская оттепель все же растопила ледяные покровы секретов сталинской историографии. И мир услышал из уст нового советского лидера нечто поистине сенсационное.

Впрочем, сделал ли Хрущев это заявление намеренно или так вышло случайно, до сих пор точно не известно…

Началось все с того, что в 1959 г. провели перепись населения, результаты которой были опубликованы в открытой печати. После чего за границей и закричали про сенсацию. Смысл ее заключался в самой примитивной арифметике: перевес женщин над мужчинами (рождения 1939 г. и раньше) составил астрономическую величину — 21,9 млн. человек. Тогда как, согласно предыдущей переписи, проведенной как раз в 1939 г., он ограничивался цифрой 7,2 млн. К тому же все знали, что в войну погибли и множество женщин. Тем не менее, официальной корректировке сталинских цифр пришлось еще подождать некоторое время. Появилась она лишь в конце 1961 г. в № 12 журнала «Международная жизнь», опубликовавшего открытое письмо Хрущева премьер-министру Швеции Эрландеру.

В этом письме советский лидер и поведал планете, что в 1941-1945 гг. СССР потерял 20 млн. человек. Но вопрос конкретизации военных и гражданских потерь опять остался без ответа.

Миллионы загубленных солдатских жизней требуют безоговорочной капитуляции того, что кажется «самым ценным», подобно иголке в кощеевом яйце — великодержавной гордыни. Вот во имя нее, во имя стремления считать себя «самыми великими и ужасными», мы и продолжаем возлагать венки на могилы Неизвестного солдата…

Первое робкое научное освещение эта тема получила лишь спустя еще несколько лет, когда из печати вышла последняя книга шеститомника «История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945» (М. Воениздат, 1960-1965). Там на странице 30 любой человек по сей день может прочитать: «…СССР понес наибольший урон в людях (20 млн. человек). Почти половину из них составляют мирные жители и военнопленные…» То есть, согласно новой версии, количество убитых на фронте советских солдат выражалось неопределенной цифрой «более 10 млн.».

Дабы окончательно отделить армейские потери от гражданских, к этой цифре необходимо еще добавить неизвестное число погибших в плену. Однако по поводу количества и судьбы советских пленных долгое время ничего вразумительного не сообщалось.

А с приходом в Кремль Л. И. Брежнева обсуждение темы «скорбной статистики» постепенно замерло…

Новый импульс для очередной корректировки дало празднование 30-й годовщины победы над Германией. В период тех помпезных торжеств как-то скромно и незаметно, но всё же прозвучало, что общие потери периода Великой Отечественной войны составили «более 20 млн. человек». Именно эта информация затем появилась и в очередном официозе – втором томе (М. Воениздат, 1976, стр. 65) 8-томной «Советской военной энциклопедии».

В том же 1976 г. на суд читателей была предъявлена и другая «этапная» книга – «Советский Союз в Великой Отечественной войне 1941-1945», где были, наконец-то, обнародованы цифры потерь гражданского населения и погибших в плену красноармейцев. А именно: «около 7 млн.» и «около 4 млн.» соответственно (с. 369). Иными словами, получалось, что советские вооруженные силы потеряли в общей сложности примерно 14 млн. человек.

Затем минуло еще одно долгое десятилетие неопределенного молчания. Даже в главном предмете гордости брежневской историографии — 12-томной «Истории Второй мировой войны 1939-1945» (последний том выдан «Воениздатом» в 1982 г.) — никакой принципиально новой информации касательно потерь не рассекретили. Точно таким же разочарованием обернулась и публикация следующего «парадного рапорта» — энциклопедии «Великая Отечественная война 1941-1945» (М. Советская энциклопедия, 1985), подготовленной к очередной круглой дате — 40-летнему юбилею победы. В этом издании историки того периода, который ныне принято называть застойным, лишь повторили всё те цифры, что были ими обнародованы в 60-70-е годы.

В тот момент даже у большинства зарубежных специалистов возникло впечатление, что они видят действительно окончательные данные. И новых откровений ждать бесполезно. Но тут грянула горбачевская Перестройка, безжалостно взорвавшая все недавнее официозное благолепие.

На страну обрушился столь огромный вал ранее неизвестной информации, что переварить и хоть как-то упорядочить его российская наука о прошлом не может по сию пору…

С приходом «гласности» прежние данные (общие «более 20 млн.» и армейские «не менее 14 млн.») объявили заниженными. Последняя советская корректировка цифры потерь Великой Отечественной произошла 9 мая 1990 г. В тот день в газете «Известия» была напечатана статья М. С. Горбачева «Уроки войны и Победы», где сообщалось, что потери СССР в той войне составили 27 млн. человек.

Спустя несколько месяцев, в сентябре 1990 г., в соответствии с недавно принятой программой подготовки и издания книг Памяти, во Всероссийском НИИ документоведения и архивного дела был образован (на средства Советского фонда Мира) компьютерный центр для создания автоматизированного банка данных по безвозвратным потерям Вооруженных сил СССР в годы войны. В этот банк данных к началу 1995 г. было введено около 19 млн. фамилий красноармейцев.

Однако затем эту работу почему-то стали притормаживать. И она  не закончена по сей день…

Вместе с тем почти одновременно российский Генштаб опубликовал («Военно-исторический журнал», 1990, №3, с. 14) итоги собственных новых «уточненных» подсчетов безвозвратных армейских утрат. В подробном варианте эти подсчеты были обнародованы в 1993 году в виде книги с претенциозным заголовком: «Гриф секретности снят» (коллектив авторов под руководством генерал-полковника в отставке Г. Ф. Кривошеева).

Поразительно, но эти «уточненные» цифры оказались даже меньше «хрущевско-брежневских», по сути, приблизившись к сталинским. В этой книге говорилось лишь о 8 668 400 погибших красноармейцах.

Самое удивительное, что никаких объяснений столь странной арифметической метаморфозы предложено не было. Как можно предположить, единственной причиной публикации этого фантастического «труда», стало больное генеральское самолюбие, уязвленное тем, что в годы Перестройки советскому обществу, наконец, стала широко известна цифра безвозвратных потерь немецкой армии на Восточном фронте – 3,5 млн. (вместе с умершими в плену). В этой ситуации и возникло, как можно предположить, жгучее желание «защитить честь мундира» и уменьшить неприятное для генералов соотношение советских и германских потерь.

То, что эта «научная сенсация от Минобороны» является всего лишь очередной неуклюжей подтасовкой – видно с первого взгляда. Достаточно вспомнить хотя бы о том, что еще в далекие «застойные» 70-80-е годы было хорошо известно (опубликовано множество архивных документов): на фронтах Великой Отечественной погибло порядка 3 млн. коммунистов и более 4 млн. комсомольцев. Всего тех и других было призвано в РККА за 1941-1945 годы более 15 млн. – около 40% от общей численности советских солдат. Так вот если верить книге Кривошеева, то получается, что беспартийные на войне гибли более, чем в 5 раз реже (!), чем коммунисты и комсомольцы.

Ибо на долю «беспартийной массы» красноармейцев (60% от общего числа РККА) «Гриф секретности…» оставляет (если отнять от «признаваемых» им 8 668 400 погибших 7 миллионов павших коммунистов и комсомольцев, чья гибель доподлинно установлена), всего немногим более полутора миллионов погибших… Эту цифру даже комментировать неловко.

Но аппетит, видимо, действительно приходит во время еды. По прошествии нескольких лет сказочники из Министерства обороны решили еще больше «улучшить» историю. В 2001 году из печати вышло второе издание «Грифа секретности…», где летопись Великой Отечественной стала «совсем красивой», что проявилось в серии очередных «уточненных привираний»…

К сожалению, со времен перестройки изменился и дух эпохи. Ныне «за державу обидно» уже не только «людям, похожим на генералов». Широкая публика, насколько можно судить не только по результатам соцопросов, но и по свободным дискуссиям на интернет-форумах, жаждет хотя бы иллюзорных моральных компенсаций, подтверждающих любой миф о «нашем славном и победоносном прошлом». Даже из среды гражданских историков так называемой либерально-демократической ориентации, лет 10-15 назад ратовавших за предельную объективность, стали раздаваться голоса о том, что «подобный подход временно необходим, поскольку народ устал от страшной правды»…

За прошедшее время лично я стал отчаянным скептиком и пессимистом. И думаю, что отечественной историографии, видимо, так никогда и не удастся избавиться от навязчивого гибрида из идеи вселенского величия и какого-то подросткового комплекса неполноценности, мешающего взглянуть на былое глазами, не замутненными ни демонстративным гонором, ни потаенными фобиями. А значит, мы так и останемся на веки вечные страной с непредсказуемой и постоянно меняющейся историей, развлекая этим весь остальной мир.