Окончание. Начало:
Дымовая завеса индустриализации
Дмитрий ЖВАНИЯ, кандидат исторических наук
«Мне 52 года, возраст преклонный. Но я буду работать ещё лучше, чем прежде. Своему сыну, сержанту Анатолию, я приказала, как мать, не щадить сил, не жалеть жизни в Отечественной войне», — писала в конце июне 1941 года работница табачной фабрики имени Моисея Урицкого М.Д. Морозова
Предательская влажность
Благодаря коллективизации сельского хозяйства советская табачная промышленность резко увеличила обороты. Если в 1913-м общая площадь табачных плантаций в стране составляла всего 29, 5 тысяч га, то в 1938-м — 90 тысяч га. Намного выросла и общая площадь плантаций махорки. Если в 1913-м она составляла 32,9 тысяч га, то в 1938-м — аж 103 тысячи га. В конце 30-х передовые колхозы собирали до 30-35 центнеров табака с гектара. Только в 1938-м государство выделило 16 миллионов рублей на сооружение сушильных машин.
На табачной фабрике имени Урицкого росло и крепло стахановское движение. Так, стахановка агрегатного цеха Обручева призывала коллег «производительно расходовать все 420 минут рабочего дня». Сама она ежедневно сверх плана выдавала 12 тысяч гильз (100 тысяч вместо запланированных 88 тысяч). А стахановка Шинаева ежедневно производила не менее 102 тысяч гильз. «Бывает так, что гильзовая бумажка никак не идёт на одной из машин, тогда надо попробовать, не пойдёт ли она на другой, — делилась работница секретами мастерства. — А когда это сделаешь, глядишь и бумажка, которую мы только что забраковали, прекрасно пошла в дело, и гильзы получаются хорошие». Стахановка резального отделения Глазунова ежедневно перевыполняла производственные задания на 400-500 килограмм табака «хорошей и отличной резки». В целом в конце 30-х на фабрике трудилось 1580 стахановцев. То есть около половины рабочих.
В 1939-м фабрика получила новый семиэтажный производственный корпус, новый гараж, новые склады, новое техническое и вспомогательное оборудование.
Но вот качество основного сырья — табака — оставалось весьма невысоким. «Табак слишком мелкий, а влажность его по-прежнему неудовлетворительная», — рапортовал Жук, бригадир 6-го набивного отделения. Стахановка Глазунова также настоятельно требовала «разрешить вопрос о норме влажности табака». Ударница полагала, что «хозяйственники этот вопрос должны разрешить на месте, там, где табак увлажняется, а не в резальном отделении, где влажность табака изменить уже нельзя».
Кладезь сталинской мудрости
Сознательные рабочие в те годы внимательно изучали новый учебник по истории большевизма — «Краткий курс истории ВКП (б)». «С выходом в свет учебника я горячо взялась за учёбу, — рассказывала бригадир 1-го агрегата Клазер. — Сейчас я уже приступаю к работе над 4-й главой. Эта глава представляется для меня более трудной. Особо труден для меня второй раздел этой главы, в котором говорится о диалектическом и историческом материализме». Но Клазер упорно грызла гранит гуманитарной науки. «Когда усвоишь прочитанное, — сообщала бригадирша, — чувствуешь, что ты неизмеримо вырос в вопросах теории, в вопросах практики, в вопросах самой жизни. И великое счастье — счастье познания — охватывает тебя». «“Краткий курс истории ВКП (б)” — это не только учебник, это кладезь сталинской мудрости», — заключала Клазер.
Однако не все на фабрике имени Урицкого были такими сознательными, как Клазер. Так, из 30 комсомольцев гильзового отделения самостоятельно изучали историю партии только два товарища — Шура Кругликова и Нина Гаванова. А в коробочном цехе из 18 комсомолок вообще никто не взялся за изучение истории ВКП (б)!
Зато рабочая молодёжь 1-ой государственной табачной фабрики имени Урицкого продолжала активно готовится к защите социалистического отечества. Только в 1939-м на предприятии появилось 415 значкистов ГСО I ступени (ГСО — Готов к санитарной обороне) и 70 значкистов ГСО II ступени, организовалась санитарная дружина имени 20-летия ВЛКСМ. Была образцово проведена и подготовка допризывников к службе в рядах РККА — все допризывники сдали нормы ГСО I ступени. Кроме того, на фабрике «организация Красного Креста перевыполнила задание по сбору членских взносов», а также «сумела сдать большое количество доноров».
Бойцы Красной армии, раненые на кровопролитной Финской войне, писали: «В нашем госпитале работает 11 девушек-комсомолок — работниц фабрики имени Урицкого. Работают они честно и добросовестно, аккуратно выполняют все возложенные на них обязанности. Девушки чутко и внимательно относятся к бойцам». Кроме того, на фабрике трудились 1350 членов МОПРа — Международной организации помощи рабочим. Не жалели табачники и денег на займы Красной армии. Почти все тогда понимали — война, которая разгорелась в Европе в сентябре 1939 года, скоро доберётся и до Советского Союза.
Кленовые листья
Как только началась Великая Отечественная, на табачной фабрике имени Урицкого стали бороться «за сохранение каждого грамма табака, каждого метра гильзовых бобин, каждого килограмма мундштучной бумаги, каждого пачечного бланка». Женщины заменяли мужчин-регулировщиков, ушедших на фронт. Так, работницы 4-го гильзового отделения каждый день до и после работы обучались регулировке машин. Вскоре Ленинград враг взял в кольцо.
Когда-то, в середине 30-х, нарком пищевой промышленности Анастас Микоян говорил: «После хорошего боя — надо хорошо покурить». Прав был сталинский нарком! В начале блокады Ленинграда защитники города — солдаты Красной армии и матросы — ежедневно получали по 20 граммов махорки и 10 граммов табаку.
«Нередко приходилось наблюдать, как солдаты скучали и мрачнели из-за того, что им нечего было курить, даже перебои в питании переносили легче, чем отсутствие табака хотя бы самое короткое время», — вспоминал Дмитрий Павлов, который до конца января 1942 года был Уполномоченным Государственного Комитета Обороны по продовольственному снабжению войск Ленинградского фронта и населения Ленинграда.
Однако запасы табака в Ленинграде заканчивались. Работники интендантства и промышленности начали изобретать суррогаты для смешивания с оставшимися табаками. На пивоваренных заводах нашли 27 тонн хмеля, который полностью использовался как примесь (10-12 процентов) к табакам. Постепенно стали примешивать листья осины, березы, дуба, клёна. Пробные партии табаков с примесью отправили на фронт. Опыт показал, что наиболее приемлемый суррогат — листья клена.
Листья собирали работницы табачных фабрик и школьницы. Листья просушивали на ветру, упаковывали в мешки и на военных машинах отвозили на табачные предприятия, где после технологической обработки примешивали (до 20 процентов) к табакам. Всего использовали 20 тонн листьев! Дабы «укрепить» курево, под полами цехов фабрик собирали табачную пыль и как никотинную «приправу» смешивали её с табаком. Из-за отсутствия бумаги табак в пачки не расфасовывали, а упаковывали в мешки весом до 20 килограммов.
Много находчивости в изготовлении суррогатов табака проявил главный табачный мастер фабрики имени Урицкого В. И. Иоффе. Благодаря его изобретательности обработанные в определённых пропорциях с хмелем и табачной пылью листья деревьев напоминали курильщикам вкус натурального табака. Кстати, успешное применение суррогатов дало возможность снабжать бойцов куревом бесперебойно.
В целях экономии табака солдатам разрешалось обменивать его на сладости: 300 грамм табака либо на 200 грамм шоколада, либо на 200 грамм конфет или 200 грамм сахара. «Успеха такой обмен не имел, — свидетельствует интендант Павлов. — Несмотря на то, что эрзац-табак трещал в трубке или “козьей ножке”, словно туда подсыпали пороху, и оставлял во рту неприятное ощущение, всё же желающих сменить табачное довольствие на шоколад или другие кондитерские изделия, оказалось очень мало. Интендантству всегда надо иметь запасы махорки и табака, учитывая исключительную тягу солдат к куреву. Нельзя мириться с такими рассуждениями, вроде: “Был бы харч, а без табака прожить можно”. Речь идёт не о жизни, а о моральном факторе, настроении бойцов».
Кстати, немецких солдат их интенданты травили еще худшей заразой: сигарами из соломы, завернутыми в бумажный лист, пропитанный синтетическим никотином.
О куреве мечтали не только в окопах, но и в самом блокадном городе. Папироса помогала питерцам пережить потерю близкого человека. «Гриша умер… Костя торопливо подошёл к столу, взял пачку “Ракеты” и жадно закурил папиросу… Володька тоже закурил “Ракету”, а за ним и я. В холодном воздухе комнаты дым легко подымался вверх, скапливаясь у потолка. Мы курили одну папиросу за другой и изредка обменивались какими-то ровно ничего не значащими словами», — пишет Вадим Шефнер в повести «Сестра печали».
Можно, конечно, сожалеть о пагубном пристрастии людей к курению. Но как верно заметил интендант Павлов, речь идёт о «моральном факторе». Перед лицом смерти, в условиях жесточайшего стресса, людям нуждались в успокоении нервов. И находили его в куреве. Можно ли осуждать их за это?
