Георгий МАЕВ
Писать рецензию на спектакль, премьера которого прошла полтора года назад, имеет смыл только в том случае, если за это время он оброс своей мифологией. Спектакль Андрея Могучего «Что делать» мифологией оброс. Причём — бородатой.
Спектакль Могучего, поставленный на сцене отремонтированного БДТ, — попытка деконструкции романа Николая Гавриловича Чернышевского «Что делать?». Могучий умеет работать в различных сценических пространствах. И даже не в сценических. Например, его спектакль «Гамлет-машина» начинался в буфете «Балтийского дома». А «Pro Турандот» шёл в обычном театральном пространстве «Приюта комедианта». Для «Что делать» он превратил зал БДТ в амфитеатр: сцена — внизу, а зрительские ряды уходят вверх. Такое «античное» пространственное решение не позволяет зрителю спрятаться за спиной впередисидящего.
А обращение зрителю, вовлечение его в процесс спектакль — старый приём Могучего, который он взял от Всеволода Мейерхольда, воодушевлённого идеологией Пролеткульта. Известно, что во время «Мистерии-Буфф» — спектакля, поставленного Мейерхольдом по пьесе Владимира Маяковского, — актёры зачитывали со сцены свежие сводки с фронтов Гражданской войны.
«Что делать» Могучего — «спектакль-семинар, спектакль-диспут: партер БДТ превращён в амфитеатр, сцена — в кафедру, зрительный зал — в аудиторию». «Мы живём в тревожное время, когда будущее туманно, а в головах хаос и неразбериха. Самим названием романа Чернышевский поставил сакральный для нашей страны вопрос, найти ответ на который пыталось не одно поколение соотечественников. Со времени написания романа слишком многое поменялось, многое выглядит наивно, неправдоподобно. Слишком много крови было пролито в прошлом веке в поисках ответа на этот вопрос. Ответ не найден. Сегодняшние социальные и политические контексты провоцируют общество на новые поиски», — объясняет Могучий причины, по которым он решил поставит спектакль по книге Чернышевского.
В спектакле гораздо больше перекличек не с кровью прошлого века, а с нынешними «хаосом и неразберихой». В начале спектакля Автор (Борис Павлович) предлагает «проницательной публике» поразмышлять на тему, что важнее: любовь к отечеству или любовь к истине. И публика, будь она проницательной, должна в этом месте чувствовать подвох. А при чём тут Николай Чернышевский и его «Что делать?»… Это же дилемма, поставленная Петром Чаадаевым!
«Прекрасная вещь любовь к отечеству, но есть нечто более прекрасное — это любовь к истине. Любовь к отечеству рождает героев, любовь к истине создает мудрецов, благодетелей человечества. Любовь к родине разделяет народы, питает национальную ненависть и подчас одевает землю в траур, любовь к истине распространяет свет знания, создает духовное наслаждение, приближает людей к божеству», — доказывал родоначальник русского западничества. Но публика хлопает ушами, полагая, что Автор читает монолог на злобу дня. Чего говорить: мысли Чаадаева действительно актуальны. Недаром этот его пассаж так любит воспроизводить либеральная интеллигенция.
И здесь бы, в этом месте, было бы здорово, если в зале вскочили люди, чьи патриотические чувства задел, а то и оскорбил Автор. Какие-нибудь активисты НОД или «Другой России». Они должны были бы не просто вскочить, но и заорать что-нибудь типа: «Любовь к Родине — это и есть истина, а всё, что противоречит любви к Родине, — ложь!» И это их поведение полностью бы вписалось в спектакль. Ведь Могучий — не Анри Бернштейн, чьи поставки в начале ХХ века срывали в Париже «Королевские молодчики». Петербургская «проницательная публика» наверняка бы подумала, что это «подсадки», что всё так и задумано: работа с залом и всё такое…
Однако Автор Могучего излишне дидактичен. Он ведёт себя как продвинутый школьный учитель. Бросая вопросы в зал, он хочет получить ответ… И когда из зала кто-то откликается, выдавливая из себя что-то, он очень радуется. «Автор, взывающий к уродливо встроенному в зал БДТ амфитеатру, очень напоминает какого-нибудь стародавнего лейтенанта Шмидта, обращающегося к грядущим поколениям (речь о спектакле ленинградского ТЮЗа «После казни прошу…» — Г. М.), наследует известной тюзовской традиции спектакля-урока. Вообще, БДТ сейчас очень напоминает Большой детский театр, там именно Борис Павлович много работает со школьниками, с учителями, он делал это и в Кировском театре “На Спасской”. Теперь Автор ведёт урок, спрашивая нас, сколько страниц занимает описание жизни Верочки в родном доме и что мы помним, кроме Рахметова на гвоздях и “разумного эгоизма”», — отмечает театровед Марина Дмитриевская. И ей трудно возразить. Всё так и есть.
Но создатели спектакля не должны обижаться на такие строгие критические оценки. Они ведь сами оценивают своё произведение как «спектакль-семинар». Значит, «проницательный зритель» и должен чувствовать себя если не школьником, то студентом. Семинар же! Поэтому и зал — как университетская аудитория.
Философии в спектакль должна добавить та, «чьё имя Красота» (в том спектакле, что я посетил, в этой роли была задействована Варвара Павлова). Она — дама с зализанными назад посеребрёнными волосами, в чёрном платье в пол и с блестящим отцинкованным рупором — является во снах Веры Павловны (Нина Александрова). Рупор, наверное, служит аллюзией на революцию… Всё же автор «Что делать?» — революционный идеолог, один из родоначальников русского народничества, а этот свой роман он написал, сидя в одиночке Петропавловской крепости. В служебной документации и переписке между жандармерией и тайной полицией Чернышевский называется «врагом Российской Империи номер один». Что говорит эта дама, чьё имя Красота, понять трудно. Это набор какой-то софистики о красоте и справедливости. Ни один нормальный зритель на слух не воспримет смысл её монологов. Они бессмысленны. Они — для атмосферы. Ведь это сон! А во сне нет логики.
Чувствуется, что режиссёр хотел, чтобы его обвинили в «надругательстве над классикой». Его Рахметов (Виктор Княжев) — это какой-то заика в коротких штанах, который меньше всего напоминает «особенного человека» Чернышевского, спавшего на гвоздях с целью подготовки себя к большим испытаниям в будущем. Швейная артель тоже стала предметом для ёрничества. Все метания Веры Павловны замкнуты в любовном треугольнике. Мощное феминистское послание Чернышевского если и прозвучало, то весьма глухо — как пшик.
Если бы такой спектакль представили публике в конце 80-х, когда роман «Что делать?» был в школьной программе, то он наверняка он бы спровоцировал негодование тех, кто не хотел поступиться принципами. А сейчас кого возмутит «издевательство» над «отцом русской революционной демократии» и над любимым произведением Владимира Ильича Ленина (известно, что Ленин «проштудировал» роман Чернышевского «Что делать?» несколько раз)? Разве что мрачные ортодоксальные коммунисты возмутятся. Кстати, они могли бы тоже прийти в БДТ и устроить спектаклю обструкцию, чем немало бы выручили режиссёра. Но и нашим коммунистам, как и патриотам, до французских «Королевских молодчиков» далеко.
В итоге Могучий сделал спектакль для хипстеров. Шутки, придуманные им, должны хипстерам нравиться. Например, по поводу бороды Александра Кирсанова (Егор Медведев). Видимо, этот ход был придуман после премьеры, так как, судя по фото, раньше Егор Медведев обходился естественной небритостью. Сейчас он появился на сцене с бородой на резинке. «Что это за маскарад?» — спрашивает его Марья Алексеевна, мать Веры (Ирутэ Венгалите), дергая его за бороду. «Это — борода! А маскарад — вокруг!» — отвечает Кирсанов. Хипстеры любят бороды.
По окончанию спектакля остаётся, что называется, «ощущение недосказанности». И что это было? О чём это всё? Ведь Могучий сам включил режим «большого ожидания» от постановки. «Авторы спектакля пытаются ответить на вопрос, что значат сегодня такие понятия, как свобода, любовь, честность, искренность. Как смотрит современный человек в будущее, какие новые “утопии”, какие надежды питают его сегодня. Как эти понятия и темы, поставленные в контекст нашего времени, соотносятся с контекстом XIX века», — читаем мы в аннотации спектакля на сайте БДТ. Но в итоге Могучий вновь предложил публике просто посмеяться. Неужели весь посыл заключается в цитате из «Философского письма» Чаадаева? Или сводится к рассуждениям Марьи Алексеевны о народной глупости: «Эх, Верочка, ты думаешь, я не знаю, какие у вас в книгах новые порядки расписаны? — знаю: хорошие. Только мы с тобой до них не доживём, больно глуп народ, — где с таким народом хорошие-то порядки завести! Так станем жить по старым. И ты по ним живи»?
На эту тему рассуждает актёр и известный театральный критик Дмитрий Целикин: «Год назад Андрей Могучий в интервью так объяснял этот экстравагантный репертуарный выбор: “Сам вопрос очень хорош. Мне показалось, вопрос «что делать?» для понимания ситуации — в мире, в государстве, в театре, в себе — наиболее актуален. Это тема, которая сегодня звенит в воздухе. Театр должен если уж не отвечать на простые вопросы, то хотя бы честно и прямо их задавать. Ясным и простым языком”. Всё-таки брать почти пятисотстраничный роман только потому, что понравился заголовок, — интенция несколько инфантильная. Задать вопрос — секунда, от силы две. А остальное время, извините за каламбур, что делать?»
От себя ещё добавлю, что Могучий намекает на то, что он знает, что делать, ибо из названия спектакля убран знак вопроса, который есть в названии романа Чернышевского. Николай Гаврилович предлагает всем поразмышлять, а Андрей Анатольевич сомнений не испытывает — он знает… а что конкретно? Без вопросительного знака не обойтись.
Что касается самого романа «Что делать», то он сильно пострадал от нахождения в советской школьной программе. Его столько раз высмеивали разные умники и ниспровергатели социализма, что не счесть. Какая-то шутовская группа в годы Перестройки даже пела песню «Четвёртый сон Веры Павловны», полагая, что она тем самым борется с «проклятым совком». Недалёкие критики утверждают, что Чернышевский написал «Что делать?», когда в тюрьме его рассудок помутился.
В действительности «Что делать?» — что глубокое философское произведение, одновременно пронизанное иронией над хипстерами того — своего — времени. «Синий чулок с бессмысленною аффектациею самодовольно толкует о литературных или учёных вещах, в которых ни бельмеса не смыслит, и толкует не потому, что в самом деле заинтересован ими, а для того, чтобы пощеголять своим умом (которого ему не случилось получить от природы), своими возвышенными стремлениями (которых в нём столько же, как в стуле, на котором он сидит) и своею образованностью (которой в нём столько же, как в попугае). Видишь, чья это грубая образина или прилизанная фигура в зеркале? твоя, приятель. Да, какую длинную бороду ты ни отпускай или как тщательно ни выбривай её, всё-таки ты, несомненно и неоспоримо, подлиннейший синий чулок, поэтому-то ведь я гонял тебя в шею два раза, единственно поэтому, что терпеть не могу синих чулков, которых между нашим братом, мужчинами, в десять раз больше, нежели между женщинами», — пишет Чернышевский. Кажется, что иронии Чернышевского над современниками никто и не заметил. А если её разглядеть, то иронизировать над Чернышевским и его книгой уже не захочется.
С другой стороны, если бы Могучий не поставил «Что делать», кто бы сейчас вспоминал о философской многослойности главного произведения Чернышевского?
