Нынешний кризис носит весьма специфический характер, принципиально отличающий его от многих предыдущих и привычных. Суть этого отличия в том, что восстановление экономики в том же виде и масштабе, в каком она существовала до кризиса, практически невозможно. И прежде чем рассуждать о последствиях и восстановлении, нужно объяснять почему.
Дело в том, что с момента создания Федеральной резервной системы США (в 1913 году) появилась модель, которая позволяла стимулировать экономику через эмиссию. Получилось это благодаря тому, что государство добровольно отдало контроль над эмиссией (кредитно-денежной политикой) в частные руки. Подробную историю развития этой системы можно прочитать, например, в моей книге «Воспоминания о будущем. Идеи современной экономики», сейчас же важно отметить, что эта система действуют и по сию пору, существенно преобразившись в результате ещё двух реформ: Бреттон-Вудской (в 1944 году) и «рейганомики» (с 1981 года).
Бреттон-Вудская система позволила финансовому сектору существенно поднять свою роль в экономике (в США доля прибыли, которую перераспределяет в свою пользу финансовый сектор выросла с 5%, который был до II Мировой войны, до, более чем 50% на сегодня) и уменьшила долю экономики США в мире (с более чем 50% в 1944 году до менее чем 20% на сегодняшний день). Что касается «рейганомики», то она легализовала прямое кредитное стимулирование частного спроса. Результат не замедлил сказаться.
В США доля прибыли, которую перераспределяет в свою пользу финансовый сектор, выросла с 5%, который был до II Мировой войны до более чем 50% на сегодня.
Как понятно, простым кредитом симулировать спрос нельзя: по итогам отдачи кредита совокупный спрос даже падает (поскольку отдать нужно не только тело кредита, но и проценты). По этой причине, в начале 80-х годов прошлого века в США изменили модель кредитования частных лиц с концепции отдачи кредита на концепцию рефинансирования, как это происходит у государств. Как следствие, совокупный стимулирующий эффект продлили на 30 лет, но в результате возникли серьёзные негативные последствия.
Прежде всего, рефинансирование кредита с последующим кредитным стимулированием требует постоянного снижения стоимости кредита (учётной ставки ФРС). И действительно, с 1981 года (когда ставка была около 18%) она более или менее постоянно снижалась, достигнув к декабрю 2008 года нуля. Нужно ли объяснять, что совпадение со сроками начала кризиса не было случайным?
Во-вторых, растит долг. Масштаб роста долга (как мировой, так и американской экономики) с 1981 года рос существенно быстрее мирового ВВП, что вообще ставит под сомнения существенный экономический рост в этот период. Нет, в номинале ВВП, безусловно, рос, но какая его часть представляет собой просто перераспределённый долг? Таких исследований достаточно мало и все они носят довольно спорный характер. В любом случае, в обычном хозяйственном обороте ускоренный рост долга по отношению к продажам не является признаком здоровья компании.
Масштаб роста долга (как мировой, так и американской экономики) с 1981 года рос существенно быстрее мирового ВВП, что вообще ставит под сомнения существенный экономический рост в этот период.
В частности, долг американских домохозяйств, который до 1980 года никогда не превышал 60-65% от их реально располагаемых доходов, к 2008 году вырос до более чем 130%. То есть в два раза. И хотя к сегодняшнему дню он несколько сократился (составляет около 100% реально располагаемых доходов), всё равно, сильно больше нормы. Понятно, что при таком долге всерьёз увеличивать ставку невозможно — это резко сократит совокупный спрос в экономике.
В-третьих, реально располагаемые доходы домохозяйств, которые существенно сократились в кризис 70-х годов, с тех пор по покупательной способности существенно не выросли. Рост спроса был достигнут за счёт стимулирования, как путём роста долга домохозяйств, так и за счёт роста долга государства. В реальности, покупательная способность средней заработной платы в США сегодня находится на уровне конца 50-х годов.
И вот тут очень важный вывод: постоянное стимулирование спроса привело к принципиальному изменению его структуры. Грубо говоря, граждане покупают очень много такого, чего с точки зрения реального дохода себе позволить не могут.
И восстановление нормальной структуры экономики (то есть баланса между доходами домохозяйств и их расходами) неминуемо радикально изменит всю структуру экономики.
Рост спроса был достигнут за счёт стимулирования, как путём роста долга домохозяйств, так и за счёт роста долга государства.
Для начала вспомним масштаб этих изменений. Как показывают наши исследования (см., например, А. Кобяков, М. Хазин «Закат империи доллара и конец «Pax Americana», 2003 г.) в случае структурного разрыва между доходами и расходами домохозяйств точка равновесия лежит ниже точки доходов примерно на ту же величину, на которую расходы превышают доходы. Если в 1929 году структурный разрыв был около 15%, то спад ВВП должен был быть на уровне 30-35% (как и было в реальности); аналогичный разрыв был уже в 1998 году. К сегодняшнему дню он ещё более вырос и составляет для США (и других развитых стран) примерно 25%, что означает, что посткризисный ВВП США сократится примерно в два раза.
Тут нужно сделать два принципиальных замечания. Первое — сократится в два раза реальный ВВП США, который составляет примерно 14-15 триллионов долларов. Всё, что свыше — это фиктивная номинальная оценка, которая к реальности отношения не имеет. По номиналу ВВП США сократится примерно в три раза. Второе — максимальное сокращение придётся на финансовый сектор, который свою нынешнюю долю в экономике (около 50%) сократит до привычных исторических значений в 5%.
Отметим, что цифру 25%, которую мы получили из исследования экономики США, можно косвенно подтвердить из изучения экономики Китая. Дело в том, что поскольку США и Китай живут в одной экономической модели, базовые макроэкономические параметры у них должны быть похожи. Так вот, по итогам 2019 года торговый профицит у Китая составлял около 0,5 триллиона долларов (из них 400 — с США), а вот платёжный баланс у них примерно на нуле. Это означает, что Китай стерилизует избыточную денежною массу (в юанях) через перевод их в доллары. Если предположить, что кредитный мультипликатор в Китае около 8 (как и в США), то получается, что совокупный объём этих «горячих» денег около 4 триллионов в долларовом выражении.
По номиналу ВВП США сократится примерно в три раза.
Или, иначе, что Китай печатает в деньгах около 25% ВВП (который составляет около 16 триллионов долларов, что чуть больше, чем у США), за счёт которых идут стимулирование экономики. Механизм вброса этих денег от американского отличается, но суть процесса при этом не меняется. И совпадение этой цифры, 25%, говорит о том, что она, скорее всего, близка к реальности.
Что означает, что в мировой экономике будут происходить структурные изменения? Ну, например, что многие отрасли могут практически прекратись своё существование в том виде, в котором мы к ним привыкли. Например, прекратит своё существование туристическая отрасль, которая в своём нынешнем виде обязана своему существованию как раз «рейганомике». При падении уровня жизни населения и исчезновении «среднего» класса количество туристов резко сократится, и вся созданная под них инфраструктура погибнет. Сделать тут ничего нельзя, поскольку даже в 50-е годы туризм в современном смысле (то есть с гостиницами и экскурсиями) был прерогативой очень богатых людей.
С другой стороны, появятся и разного рода возможности. Действительно, при падении экономики и объёмов рынка, у компаний падают не только доходы, но и издержки. И если у одних доходы упадут в два раза, а издержки в полтора, то у других, наоборот, доходы в полтора, а издержки в два. И если первый будут массово банкротиться, то вторые будут «в шоколаде». И возникает естественный вопрос: а можно ли сегодня сделать какие-то выводы о том, как будет выглядеть мировая экономика, какая будет ситуация в тех или иных регионах или отраслях?
Многие отрасли могут практически прекратить своё существование в том виде, в котором мы к ним привыкли.
Отметим, что современная (либеральная) экономическая теория на этот вопрос ответа не даёт. Вообще, с точки зрения финансового подхода к экономике, никаких структурных кризисов быть не может, финансовый баланс всегда сбалансирован. Более того, в мэйнстримовской литературе даже слово «эмиссия» не приветствуется, поскольку речь всегда идёт о том, что центробанки выкупают активы, уже находящиеся на рынке.
Другое дело, что эти активы часто являются фиктивными, а выкуп их превращается из временного в постоянный, но про это тоже не очень принято говорить.
Если же рассмотреть ситуацию воспроизводственного подхода (который типичен, скорее, для политэкономии, чем для экономикс), и который и используется в уже упомянутой книге «Воспоминания о будущем. Идеи современной экономики», то структурный кризис становится наглядным и чётким. И сразу становится понятно, что для описания посткризисной экономики нужны совсем другие модели.
Отметим, что на сегодня такие модели уже существуют. Их активно разрабатывает и адаптирует к реальности Фонд экономических исследований Михаил Хазина (который действует с конца 2014 года) и они позволяют со вполне разумной точностью оценивать не только структуру посткризисной экономики, но и даже структуру цен, которая будет по итогам. Разумеется, в сам переходный, кризисный период ситуация будет более сложная, но и тут можно довольно много сказать.
Ключевыми вопросами экономики будут являться, во-первых, структурные исследования кризисных процессов, а, во-вторых, разработка и адаптация к отдельным странам, регионам и отраслям, новых методов хозяйствования.
С точки зрения построения инфраструктуры бизнеса, такая ситуация, конечно, является крайне неприятной. Поскольку часть инфраструктуры просто исчезнет за ненадобностью, часть станет избыточной (и будет тяжким грузом давить на себестоимость продукции в соответствующие отраслях), часть потребует существенной перестройки под новые обстоятельства. И если с уже существующей инфраструктурой уже ничего не сделать (хотя и тут есть вопрос, что точно нужно сохранять, а что можно просто бросить на произвол судьбы), то новые инфраструктурные инвестиции — вопрос крайне важный.
Вложения в инфраструктуру — важнейший инструмент государства по поддержанию экономического климата. Но вот в какую инфраструктуру (с учётом кризиса структурных изменений) будет вкладываться эффективно с точки зрения последующего использования, а в какую — совершенно нецелесообразно? Существующие и общепринятые методики ответ на это вопрос не дают, а вот новые — вполне. Другое дело, что пока нет запроса на эти исследования, поскольку очень сильны иллюзии, что кризис всё-таки закончится.
Я уже много лет (с начала 2000-х) далёк от таких иллюзий, просто в те времена было ещё непонятно, когда кризис начнётся. Сегодня это уже не вопрос, но по мере того, как он будет разворачиваться во всей своей мощи, эти вопросы начнут возникать. И тогда станет понятно, что ключевыми вопросами экономики будут являться, во-первых, структурные исследования кризисных процессов, а, во-вторых, разработка и адаптация к отдельным странам, регионам и отраслям, новых методов хозяйствования, максимально приспособленных к новым условиям.
