Мир работы и последствия его сокращения

Дмитрий ЖВАНИЯ, кандидат исторических наук, редактор общественно-политического сайта «Новый смысл»

К теме размывания мира работы я за последнее время обращался неоднократно. Эта статья представляет собой нанизывание мыслей и фактов на всё тот логический стержень. В итоге я пришёл к мысли, что в современном мире, где победил спекулятивный капитал, реализация программы рабочего переустройства общества, неизбежно будет носить характер консервативной революции, так как она на первый план выдвинет необходимость возрождения, восстановления, а не создания чего-то нового.

Эпоха работы

Мы живём в обществе, где постоянно сужается пространство работы. Понятие «работа» нельзя отождествлять с понятием «занятость». Как заметил немецкий мыслитель, «консервативный революционер» Эрнст Юнгер, «работа есть не деятельность как таковая, а выражение особого бытия, которое стремится наполнить своё пространство, своё время, исполнить свою закономерность» (1). «Работа, которая в отношении человека может расцениваться как способ жизни, а в отношении действенности его усилий — как принцип, — объяснял Юнгер, — в формальном отношении выступает как стиль» (2).

Стиль — не столько эстетическая категория, сколько этическая. Стиль — это внешнее проявление внутренней сути феномена. Стиль — это показатель, в котором этическое содержание явления слито с эстетическим посылом. По мнению немецкого исследователя Эрнста Нольте, стиль обозначает рамки эпохи: любая инициатива, которая вырывается за их пределы, разрушает всё здание (3).

Именно работа была стилем межвоенной эпохи. Эрнст Нольте даёт чёткое определение того, что такое эпоха: «Под “эпохой” следует понимать наименьший связный отрезок мировой истории, выделенный “эпохальными” событиями и отличающийся от предыдущего и следующего отрезков времени не только поверхностными сочетаниями происшествий, но и глубинными явлениями жизни» (4).

В те годы ведущие государства мира наращивали объёмы своей «мышечной массы». Научно-технический прогресс способствовал развитию производства. Конкуренция между империалистическими державами, а главное — глобальное  противостояние мира капитализма с первым в истории пролетарским государством — СССР, поддерживало мир работы в постоянном тонусе. «Темп работы — это удар кулака, биение мыслей и сердца, работа — это жизнь днём и ночью, наука, любовь, искусство, вера, культ, война; работа — это колебания атома и сила, которая движет звёздами и солнечными системами», — поэтизировал Юнгер свой взгляд на своё время (5).

Юнгер поясняет, что «пространство работы не ограничено» — «рабочий день охватывает двадцать четыре часа» (6). И противоположностью работы не является покой или отдых. Юнгер, видя, как его современники организовывают свой досуг, пришёл к заключению, что не осталось ни одного состояния, «которое не постигалось бы как работа»: «Либо, как в случае спорта, он совсем неприкрыто носит характер работы, либо, как в случае развлечений, технических празднеств, поездок на природу, представляет собой окрашенный в игровые тона противовес внутри работы, но никак не противоположность ей. В связи с этим всё более утрачивают смысл выходные и праздничные дни старого стиля — того календаря, который всё менее отвечает изменённому ритму жизни» (7).

Другой представитель философии «консервативной революции», Ханс Фрайер, отмечал, что «идея мира труда», «хотя и ставит перед индивидом трудные задачи, но распространяет на его образ жизни смысл Целого». Эта идея «сверху донизу требует мужественного служения, и на всех ступенях имеет смысл благодаря созданию выполненного долга» (8). То есть, по мысли как Юнгера, так и Фрайера, работа (или «мир труда») был гештальтом индустриального общества.

Язык железа, цемента, электричества

Но какой бы насыщенной ни была работа при капитализме, она не приносит большой радости. Для рабочего, по выражению Юнгера, «работа постигается как его собственная внутренняя необходимость» (9). Однако её смысл затирается тем фактом, что рабочий не участвует в определении целей экономики и развития общества в целом.

Капиталистическое отчуждение просто и понятно описал французский социалист Жан Жорес: «Для того чтобы труд был действительно свободен, рабочие должны быть призваны к участию в экономическом управлении фабрикой, точно так же, как они участвуют путём всеобщего избирательного права в политическом управлении городом. Но в капиталистической организации труда рабочие играют пассивную роль. Их мнения не спрашивают, и они не решают вопрос о том, какие товары нужно вырабатывать, какое употребление дать имеющимся в их распоряжении силам. Не советуясь с ними, часто даже без их ведома, созданный ими капитал затевает или прекращает то или другое предприятие. Он обращает их в пешки, обязанные слепо исполнять предначертанные им планы. И во всех этих предприятиях, затеянных капиталом и в интересах капитала, рабочими управляют начальники, назначенные капиталом же. Рабочие не принимают участия ни в выборе цели работы, ни урегулировании того механизма, который руководит их работой. Пролетарий — дважды раб: его работа направлена к целям, ему чуждым, и средствам, не им выбранным» (10).

Итогом Октябрьской революции стало появление на территории бывшей Российской империи рабочего государства. Оно базировалось на национализированной экономике — впервые в истории человечества  государство стало тотальным собственником всего производства. По воле государства в Советском Союзе воцарился «мир труда». Произошло это  в годы первой пятилетки, когда, по словам Льва Троцкого, социализм доказывал «своё право на победу не на страницах “Капитала”, а на хозяйственной арене, составляющей шестую часть земной поверхности; не языком диалектики, а языком железа, цемента и электричества» (11).

«Партия, страна взялись за трудную работу по выполнению пятилетки, как сокращённо стали называть “план”, — пишет итальянский историк СССР Джузеппе Боффа. — Целое созвездие промышленных площадок возникло как в старых промышленных областях, так и в новых многообещающих районах, где раньше не было или почти не было промышленности. Шла реконструкция старых заводов в Москве, Ленинграде, Нижнем Новгороде, в Донбассе: их расширяли и оснащали новым импортным оборудованием. Строили совершенно новые предприятия, они были задуманы масштабно и в расчёте на самую современную технику; строительство велось зачастую по проектам, заказанным за границей: в Америке, Германии. План отдавал приоритет тяжёлой индустрии: топливной, металлургической, химической, электроэнергетике, а также машиностроению в целом, то есть тому сектору, который призван будет сделать СССР технически независимым, иначе говоря, производить собственные машины. Для этих отраслей и создавались гигантские строительные площадки, возводились предприятия, с которыми навек будет связана память о первой пятилетке, о которых будет говорить вся страна, весь мир» (12).

О «перегибах» сталинской индустриализации широко известно. О сталинском терроре написаны целые библиотеки. Однако СССР в 30-е годы — это вовсе не мрачная страна, окутанная беспросветной мглой отчаяния. Граждане советского государства излучали оптимизм! Они радовались жизни. Советская молодёжь источает «силу, радость и великую надежду», записал Ромен Роллан после того, как побывал в СССР. По наблюдениям французского писателя, «русский народ кажется счастливым… ни в какой стране, кроме СССР, народ на улице не выглядит таким радостным и улыбающимся» (13). По впечатлениям Леона Фейхтвангера, юность страны Советов «распространяет вокруг себя заражающее чувство силы и счастья» (14).

«Молодёжь очень деятельна в области хозяйства, — отмечал суровый критик сталинской системы, но патриот СССР Лев Троцкий. — В СССР числится 7 миллионов рабочих в возрасте до 23 лет: 3 140 тысяч в промышленности, 700 т. — на железных дорогах, 700 т. — на стройках. На новых заводах-гигантах молодые рабочие составляют около половины общего числа. В колхозах числится ныне 1200 т. одних лишь комсомольцев. Сотни тысяч членов комсомола мобилизованы за последние годы на стройки, на лесозаготовки, на угольные шахты, на золотую промышленность, для работ в Арктике, на Сахалине или на Амуре, где строится новый город Комсомольск. Новое поколение поставляет ударников, отличников, стахановцев, мастеров, низовых администраторов. Молодёжь учится, и значительная часть её учится прилежно. Не менее, если не более она деятельна в области спорта, в самых его дерзких формах, как парашютизм, или воинственных — как стрелковое дело. Предприимчивые и отважные уходят во всякого рода опасные экспедиции» (15).

Молодые рабочие Советского Союза по воле тотального государства, рождённого великой революцией, были вовлечены в захватывающий процесс, который радикально менял действительность вокруг них. Участвуя в волнующем коллективном порыве в будущее, рабочие преодолевали отчуждение, выявленное Карлом Марксом и описанное Жаном Жоресом. Вот они и заражали окружающих «чувством силы и счастья», как писал Фейхтвангер. Что бы ни говорили критики СССР, первая советская пятилетка вызвала большой  энтузиазм во всём мире и, конечно, она взбодрила население Советского Союза. Импульс рабочего энтузиазма ощущался в Советском Союзе вплоть до 70-х годов, однако чем дальше, тем больше мечта о прорыве в будущее вытеснялась желанием добиться благополучия здесь и сейчас.

Планктонизация всей страны

Причины перерождения Советского Союза из обюрокраченного рабочего государства в буржуазное чётко выявлены Троцким. Бюрократия медленно, но верно подтачивала социальные и экономические основы советского государства, желая закрепить своё привилегированное положение в экономической собственности: «Недостаточно быть директором треста, нужно быть пайщиком» (16). Однако надо признать, что разрушение СССР произошло с согласия его населения, в частности, – рабочего класса. Стремление «жить как в цивилизованном мире» полностью вытеснило из массового советского сознания идею борьбы «за светлое будущее». Это стремление подстёгивалось теми трудностями, которые переживала экономика СССР в годы Перестройки.

На территории бывшего Советского Союза, в частности, в России, утвердились порядки корпоративного рынка. Развал национализированной экономики прошёл практически так, как и предсказывал Троцкий. Из слабых колхозов выделились крепкие фермеры, сильные колхозы превратились в производственные кооперативы буржуазного типа и сельскохозяйственные акционерные компании. В области промышленности денационализация началась с предприятий лёгкой и пищевой промышленности, а плановое начало превратилось «на   переходный период в серию компромиссов между государственной властью и отдельными “корпорациями”».

Советская бюрократия реставрировала капитализм, но она не создала мира капиталистической работы, о которой писали Юнгер и Фрайер. Она и не могла создать этого мира, ибо в то время, когда в бывшем СССР произошла реставрация капитализма, традиционный капитализм в «цивилизованных странах» вытеснила «экономика казино». Буржуазия возвела финансовый капитал в ранг божества, а биржа стала храмом религии спекуляции. «Рыночное хозяйство во всевозрастающем масштабе становится похожим на игорный дом», — отмечал сотрудник Монмаутского колледжа (штат Нью-Джерси, США) Стив Прессмен ещё в конце 80-х годов (17).

«Развитая капиталистическая система… породила мир спекуляции, создание фиктивных богатств и ценностей, не имеющих ничего общего с реальным производством, и сказочные личные состояния, некоторые из которых превосходят валовой внутренний продукт десятков бедных стран. Излишне добавлять к этому грабёж и растрату природных мировых ресурсов, а также жалкую жизнь миллиардов людей. Эта система ничего не обещает человечеству и не нужна ни для чего, кроме самоуничтожения», — предупреждал легендарный кубинский лидер Фидель Кастро на рубеже тысячелетий (18).

Одной из важнейших отличительных особенностей первого десятилетия XXI века является торговля ценными бумагами, иностранной валютой, быстрое развитие системы фьючерсных сделок, усиление нестабильности курсов акций, процентных ставок и обменных курсов. Накануне финансового кризиса 2008 года совокупный мировой ВВП составлял 65,61 триллиона долларов, а активы 1000 крупнейших коммерческих банков насчитывали 74,2 триллиона долларов. На рынке акций крутилcя 51 триллион капитала (19).

Профессор Игорь Панарин ещё несколько лет назад обращал внимание на то, что «в настоящее время годовая торговля валютой уже составляет более 400 триллионов долларов, что в 80 раз превышает мировую торговлю товарами». По его мнению, «это — наглядный пример монетаристской самоценности обмена, теряющего товарную привязку и рождающего спекулятивную “прибыль из воздуха”». Эксперты считают, что в мировых финансовых потоках доля спекулятивного капитала составляет порядка 85%, и только 15% приходится на сектор реальной экономики (20).

Из развитых стран Европы вытесняется производительный труд, который на протяжении веков создавал цивилизацию. Спекулятивный капитал поглотил мир производства, а потом избивался от него, как от шлака. Только ряд стран с дешёвой рабочей силой превратились в цеха мировой фабрики. На социальной ткани «цивилизованного мира» это отражается самым пагубным образом. Миллионы людей остались без работы или  превратились в офисный планктон, который занимается тупой и бессмысленной деятельностью.

Плутократия занимается бессовестным ростовщичеством. Ценность жизни человека теперь равняется сумме его кредитов. Большинство людей берут кредиты не для того, чтобы «иметь» или «казаться», как в 60-70-е годы, а чтобы выжить, так как им не хватает зарплаты даже на самые необходимые вещи и потребности. Они становятся рабами банков, чтобы купить жильё, заплатить за образование ребёнка или лечение. Долговое рабство отравляет их жизнь. Они соглашаются на немыслимые унижения в страхе перед увольнением, которое обернётся потерей кредитоспособности.

Отечественное производство, созданное трудом ряда поколений ещё с дореволюционной поры, разрушено. В июне 2008-го, месяце максимальной индустриальной экспансии первого десятилетия XXI века, объём промышленного производства в России всё ещё оставался ниже уровня 1989 года примерно на 15% (21).

С 2005 по 2008 год в Россию поступило порядка 1 триллиона долларов. Большая часть этой суммы – 840 миллиардов — была направлена на финансовый рынок. В особенно бедственном положении находятся российские машиностроение, станкостроение, обрабатывающая и угольная промышленности и сельское хозяйство. Угольная промышленность, чёрная металлургия, машиностроение находятся в состоянии фактически свободного падения (годовые темпы спада – от 41 до 61%)», — писал либеральный экономист Андрей Илларионов в конце января 2009 года, анализируя причины кризиса в России (22). Миллионы людей слоняются без интересной работы, растёт число «офисного планктона», который не понимает смысла своей занятости. И многие из этого числа начинают тосковать по настоящей работе.

5–12 февраля 2013 года Служба исследований “HeadHunter”, проведя опрос среди 1359 офисных работников Санкт-Петербурга, выяснила, что 38% из них готовы «встать к станку» (23).

Другими словами, вновь приходит то время, когда, говоря словами Юнгера, «притязание на свободу выступает как притязание на работу» (24). Однако далеко не все представители «офисного планктона» смогли бы реализовать это своё желание стать рабочими. Реальный сектор экономики в Санкт-Петербурге, который ещё 30 лет назад имел репутацию города славы трудовой, сильно пострадал и продолжает разрушаться.

Из этого положения вещей вытекает задача — восстановление индустриальной мощи нашей страны и возрождение плановой экономики на новой основе. Эта задача имеет ярко выраженный консервативно-революционный характер, так как речь идёт о восстановлении и возрождении, а не о создании чего-то нового. Если эта задача в ближайшее время не появится в политической повестке дня, нас ждёт окончательное обессмысливание нашего бытия, то есть превращение его в ничто.

Сегодня как никогда очевидна необходимость борьбы за «царство свободы», как его понимал Ханс Фрайер. Немецкий философ доказывал, что в конкретном выражении «царство свободы» предстаёт как такой мир труда, «в котором труд каждого  отдельного человека есть выражение его личности, а общий результат – выражение связующего всех духового содержания» (25).

Список использованной литературы:

1. Юнгер Эрнст. Рабочий. Господство и гештальт; Тотальная мобилизация; О боли. СПб.: Наука, 2000. С. 153.
2. Там же. С. 155.
3. Нольте Эрнст. Фашизм в его эпохе. Аксьон Франсэз. Итальянский фашизм. Национал-социализм. — Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001. С. 112.
4. Там же. С. 11.
5. Юнгер Эрнст. Указ. соч. С. 128.
6. Там же. С. 153.
7. Там же. С. 154.
8. Фрайер Ханс. Революция справа. М.: Праксис, 2009. С. 41.
9. Юнгер Эрнст. Указ. соч. С. 127.
10. Жорес Жан. Социальные этюды. СПб.: Работник, 1906. С. 36-37.
11. Троцкий Л. Д. Что такое СССР и куда он идёт. Париж: Слово, б. г. С. 35.
12. Боффа Джузеппе. История Советского Союза. Т. 1. М., 1990. С. 333.
13. Роллан Ромен. Собр. соч.: в 14 т. Т. 13. М., 1958. С. 396.
14. Фейхтвангер Л. Отчёт о поездке для моих друзей. М., 1937. С. 21.
15. Троцкий Л.Д. Указ. соч. С. 187-188.
16. Там же. С. 258.
17. Зеленюк А. Н. Спекулятивный капитал в мировой экономике / сайт «Финансовая аналитика»/ http://www.finanal.ru/009/spekulyativnyi-kapital-v-mirovoi-ekonomike
18. Цит. по: Субетто А. И. Капиталократия (философско-экономические очерки). Очерк 3. «Капитал – Бог». Капиталорационализация/ http://www.trinitas.ru/rus/doc/0012/001a/00120133.htm
19. Мазур Олена. Экономика безумия. Ч. 2./ http://za.zubr.in.ua/2008/11/28/2262/
20. Маслов О.Ю. Спекулятивный капитал, деривативы, хедж-фонды и Первая глобальная Великая депрессия ХХI века / сайт «Еженедельное независимое аналитическое обозрение»/ http://www.polit.nnov.ru/2007/11/26/greathedged/
21. Илларионов Андрей. Это даже не катастрофа / http://www.gazeta.ru/comments/2009/01/29_x_2933104.shtml
22. Там же.
23. 38% офисных служащих готовы переквалифицироваться в рабочие и заняться ручным трудом / http://www.gazeta.spb.ru/1070749-0/
24. Юнгер Эрнст. Указ. соч. С. 127.
25. Фрайер Ханс. Указ. соч. С.128

Статьи автора по теме:

Дмитрий ЖВАНИЯ. Разрушение индустрии оборачивается вырождением человечества

Дмитрий ЖВАНИЯ. Манифест тотальной революции