Дмитрий ЖВАНИЯ
Михаил Шемякин – парадоксальный художник и, как я убедился, – оригинальный мыслитель. Самое главное – его нельзя зачислить ни в один из лагерей. Кто он? Его не отнести ни к авангардистам, ни к традиционалистам, ни к реалистам. Он вовсе не апологет современного искусства, но и не консерватор. Оценивая взгляды Шемякина на политический процесс, я бы назвал их «консервативно-революционными». Он против капиталистического мира, но и к социалистическим идеям большой симпатии не испытывает. Словосочетание «консервативная революция» многими воспринимается как оксюморон, тем не менее, эта традиция существует давно, и Шемякин, как мне кажется, приближается к её позициям. Я взял большое интервью у Михаила Шемякина для петербургского журнала «Пульс». Здесь я предлагаю ознакомиться с относительно краткой выжимкой из нашего разговора.
Дмитрий Жвания: Михаил, вы в своём творчестве пытаетесь докопаться до метафизической сути. В этом поиске случались ли у вас мистические озарения?
Михаил Шемякин: Я часто размышляю о том, о чём вы говорите, о мистике и мистическом начале в процессе творчества. Любое серьёзное творчество (я не имею в виду банду современных придурков, которые выдают за творчество прыжки и гримасы или хулиганство на определённых площадках, где они могут привлечь внимание полиции или публики) основано на определённом озарении, которое позволяет соединиться где-то с коконом архетипа.
Д. Ж.: Вы знаете, что я заметил, что после того как искусство вышло из чрева религиозного искусства, оно сделало большой путь и сейчас опять подошло к религии, но уже с другой стороны. И некоторые современные художники пытаются нарушить табу, высмеять нечто священное, что есть в жизни человека. И пойти дальше по пути десакрализации. Началось это, может быть, с дада, а, может, ещё и раньше?
М. Ш.: Основоположниками дадаизма, как вы знаете, являются поэт Тристан Тцара и художник Курт Швиттерс. Они создали теорию дадаизма под лозунгом «Танец индивидуума на лбу мира». В то время она, конечно, всех ошеломляла, поражала своей наглостью, беспардонностью. «Всё, что бы я ни нахаркал на холст, будет искусством, потому что я художник!» — заявлял Швиттерс. Но если вы посмотрите на его картины или коллажи, собранные из кусков дерева, то вы увидите, как они феноменально гармоничны. Это произведение искусства, как бы он там ни кричал, что он харкает и прочее. Он харкнул, если это можно так назвать, с большим вкусом и чувством. Йозеф Бойс, тоже немец, пошёл ещё дальше. Он сказал: «Всё, что я объявлю искусством, будет произведением искусства или скульптурой, ибо я скульптор!» Он, так сказать, основоположник запредельного подхода к предметному миру. Но опять же: если присмотреться – они все врут. Врал и Бойс, и Швиттерс. Да, теория очень наглая, а художники они были очень высокого уровня. Рисунки Бойса сделаны с большим тактом, с большим вкусом. Если посмотреть его скульптуры, объекты, то нельзя не увидеть, что они опять же сделаны очень серьёзно и гармонично. Взять хотя бы его солдатские саночки с фонариком. Ведь там нет аляповатого лишнего цвета, нарочито разбивающего гармонию. Если бы он взял и прикрутил туда раздолбанную бутылку из-под кока-колы, облил бы это люминесцентной краской – то да, это бы было подтверждением его теории «Да, мы разрушаем». А на самом деле, говоря, что он разрушает старый мир – «Мы уже не рисуем, а мы объявляем!» — он объявлял искусством те вещи, которые им и являются. Он собирал коллаж из вещей: одеяло, санки, кусок подгнившего армейского масла или сала, вакса – но это всё вкупе очень красиво. Когда я вхожу в заброшенный дом, если он не современный, а старый, для меня любая куча мусора из сваленных старых кусков материала, обоев, сама по себе уже становится искусством.
Другое дело, сейчас есть группа художников, которые сознательно или подсознательно создают то, что для меня является дьявольским искусством: те антигармонические сочетания вещей или красок, от которых становится психически не по себе. От созерцания их произведений начинается своеобразная нездоровая ломка, внутренняя, в организме. Многие учёные, занимаясь этим, пришли к выводу, что вы можете человека просто разрушить при помощи цвета или определённых ритмических пятен. Мы многого не знаем, потому что память человеческая коротка. Например, каким образом знаменитые трубы разрушили стены Иерихона? Наверняка это был ультразвук, который способен разрушить любые стены, если его повторять с определённой частотой. Недаром многие ученые и архитекторы выступают против концертов на площадях старых городов. Рок-музыка со своими децибелами в состоянии раскачать старинные здания, и через некоторое время они могут рухнуть.
Д. Ж.: На Дворцовой площади у нас любят проводить рок-концерты…
М. Ш.: Да, и Михаил Пиотровский постоянно выступает против этого. И архитекторы Венеции – тоже. Я каждый год работаю с карнавалом, и там, для того чтобы привлечь молодёжь, естественно, приглашают роковых музыкантов, и башня (это видно) начинает вздрагивать, когда громко включают динамики. Я думаю, мы подкрадываемся к такому антиискусству, которое со временем можно будет объявить новым психотропным оружием. Потому что никакого отношения к искусству и к гармонии оно не имеет.
Д. Ж.: После Вашей Мистерии на Красной площади, посвящённой Бородинской битве….
М. Ш.: Вы видели её? Это была, я Вам скажу, очень большая работа. В полку была работа с кавалеристами, нужно было приучать лошадей к взрывам петард, потому что иначе лошади могли испугаться и понестись вместе с всадниками. Представляете, что бы было? Семь тысяч зрителей. Работа шла месяцами.
Д. Ж.: В одном из интервью с Вами я прочёл, что ваш отец в 30-е годы занимался тренировкой джигитов, участвовавших в парадах на Красной площади, и сам в них участвовал…
М. Ш.: Да, какая-то традиция у нас мистическая получилась. В 30-е годы мой отец занимался джигитовкой наездников из Кабарды и Осетии. Я случайно это вспомнил, готовя кавалеристов для шоу. Я хотел высоких лошадей, а мне подсунули рабочих. И потом я вспомнил, что отец, рассказывая мне о параде на Красной площади, говорил, что были проблемы с лошадьми. И что отец работал так же: только я один спектакль ставил, а он другой. Ну, он принимал участие как наездник и как рубака, а я — как создатель всей концепции.
Д. Ж.: А на ваш взгляд парады физкультурников, несмотря на весь их тоталитарный характер, были проявлением массового искусства?
М. Ш.: Когда смотришь на них, понимаешь, что это громадная работа режиссёра. Это настоящее мощное массовое искусство. Как все парады Сталина, так и парады спортсменов во времена нацистов в Германии. Дух захватывает! Были такие режиссёры, которые умели показать красоту человеческого тела, как Лени Рифеншталь, например. Или возьмём стадион в Риме, построенный при Бенито Муссолини. Это мощнейший китч, который достигает уровня высокого искусства – все эти скульптуры.
Д. Ж.: Читаю, что Вы заявили в недавнем интервью: «То, что делается сегодня с Петербургом — это преступление, недаром Даниил Гранин сказал, что фашисты столько бед не нанесли Петербургу, сколько нанесли новые русские».
М. Ш.: «Петербургу быть пусту!» — это пророчество начинает сбываться! Невский проспект загажен, Фонтанка загажена. То, что выросло на углу Невского проспекта и улицы Восстания — это преступление против Петербурга. Меня спрашивают: «А что вы можете? Что вы хотите?» А я отвечаю: «Всё, я сложил оружие». Меня спрашивали об этой новой башне в Лахте. Я говорю: бесполезно. Я понял это. Лично я – складываю оружие. Невозможно бороться с этими людьми, если их можно назвать людьми. С этим Иваном Непомнящим, который облечён властью, законом, деньгами немереными и окружён жополизами, которые любой х…не будут рукоплескать.
Как можно бороться с этим? Когда я поднял свой голос против первой башни на Охте, то на следующее утро позвонили моему директору (я был в Москве) и сказали, что решили перевести систему аренды площади «Фонда Шемякина» в коммерческую плоскость. Чтобы я платил 160 тысяч долларов в год. Можно подумать, что мы здесь торгуем, получаем деньги. Если там торгуют открытками, то вся выручка идёт на поддержку Фонда, на оплату электричества. Мы работаем бесплатно. Вот таким образом сразу идёт атака. Они просто не знали, что это помещение мне подарил Путин. Когда узнали, стали извиняться и кричать, что они ошиблись. Если вы ещё начинаете что-то говорить в защиту Петербурга, вас могут избить, как Александра Марголиса: он попал в больницу с сотрясением мозга после того, как вышел на демонстрацию против сноса Преображенских казарм. Я поехал с документами из Петербурга к Путину. Мы встретились в 2 часа ночи у него на даче, я передал часть документов и сказал: «Вы знаете, Владимир Владимирович, здесь творится такое безобразие — снос Преображенских казарм. А вы же — поклонник Петра I». Он ответил: «Это не моё дело. Я не имею права вмешиваться. Я же президент, а руководит всем губернатор города. Я не могу ничего поделать, Миша».
Д. Ж.: Мне представляется, что это было сказано не совсем искренне…
М. Ш.: Весьма. Сегодняшний президент мог бы только приподнять бровь. Хотя, по правде скажу, где-то 60 процентов его распоряжений, когда он приподнимает бровь, – не выполняется. Выполняется где-то сорок процентов его указаний. Он очень занят. Я вот – не президент, и то бывают какие-то проколы, а у него – график! Как удержаться? Что сделать? Не очень лёгкая жизнь! Он сам об этом когда-то говорил, и не врал. Его же постоянно макают и подставляют. То он ныряет за вычищенными вазами, которые якобы тысячи лет на дне пролежали, и выныривает под гогот толпы; то награждает государственной премией (совершенно оскорбительно для всего русского народа, живущего в нищете) плакат, где черной икрой по красной надписано «Жизнь удалась». У кого она удалась? 40 миллионов жителей нашей страны живут в домах без канализации! Кроме того, он же обижает десятки серьёзных художников, которые рисуют всю жизнь. Реалисты — они теперь никто. Путин беспрерывно совершает проколы! А Саша Авдеев? Он совершенно потерял все ориентиры. Он был чудным дипломатом и стал никчёмным министром культуры. Зачем он наградил государственной премией, премией Министерства культуры за инновацию, тех, кто нарисовал член на мосту?! Когда я узнал об этом, я сказал: «Ну, теперь ждите, что кто-нибудь из новаторов-инноваторов нагадит в алтаре». Это в одном из моих интервью было. Следующим арт-объектом будет церковь. Художники, так называемые, чтобы привлечь к себе внимание, пойдут и насрут в алтаре!
Вот Марат Гельман сделал макет православного собора, а вместо куполов-луковиц поставил клизмы. Гельман, мне кажется, очень неглупый человек, и делает много интересного, но вот это – очень глупо. Учитывая, что он еврей по происхождению… Вы знаете, слава Богу, здесь не продаются книжки, которые продаются в Израиле и в Америке, где поясняется, кем является Христос для ортодоксальных евреев. Более грязных вещей вы просто-напросто не прочтёте! Христос объявляется лжепророком, он с настоящим еврейским пророком вступает в сражение, они взлетают, как маги, в воздух, и еврейский пророк мочится на Христа. Это такая грязь! И вот Гельман идёт в ногу с неумными евреями, которые издают такие книги. И это очень неосторожно, потому что это может вызывать гнев каких-нибудь фанатиков. И я бы на месте Гельмана, Гельмана–еврея, не задевал православную церковь.
Да, пространство русской православной церкви заполнено смрадом. Я понимаю, что церковь сейчас несчастна. Меня тошнит, когда я вижу, как в храмах протокольные коммунистические морды истово крестятся. Я в своё время был послушником в монастыре и никогда не забуду одну притчу о Николае Угоднике, которую мне рассказал один старец. Вор бежит от полиции. Вот уже погоня настигает его, он слышит лай собак, крики полицейских. И он обращается со страшной молитвой к Николаю Угоднику: «Защити! Сохрани!» И в этот же момент он проваливается в засыпанную выгребную яму: сортир снесли, а яма осталась. Собаки проносятся мимо. Он вылезает из ямы, счищает дерьмо. И обращается с молитвой благодарности к Николаю Угоднику: «Спасибо, Отче! Спас меня, сохранил. Только в течение этого часа уж дюже смердело». Тут раздвинулись облака, появился Николай Угодник и сказал: «А мне также смердит от твоих молитв». И облака закрылись.
Я вспоминаю эту притчу, когда включаю телевизор и вижу эти лица, которые недавно, вот вчера ещё, спрятали свои партийные документы в сейф. И тут же стоят рядом с Путиным и смотрят, как надо креститься: слева направо или справа налево? Тут же выходит Патриарх и всех благословляет, а они стоят, как важнейшие персоны христианского мира – чуть ли не в самом алтаре. Это не считается осквернением, а когда какие-то, извините за выражение, придурковатые зассыхи сплясали перед алтарём – уже раздувается кадило. Идёт крестовый поход против каких-то пуссей. Это не позор? Мне стыдно, конечно, за этих хулиганок, которые таким образом решили привлечь к себе внимание; мне стыдно за церковь; мне стыдно за власть, которая молчит, которая не хлопнет в ладоши и не скажет: «А ну, прекратить это безобразие! Дать им 14 суток и лопаты в руки – пусть убирают мусор в течение месяца или сорока дней». И всё — баста! Забыли. Поехали дальше. А то это опять же — карикатура. Я думаю, что город Глупов Салтыкова–Щедрина по сравнению с тем, что мы сегодня создаём, — просто город мудрецов. Мы становимся глупее и глупее. Абсурднее! Час от часа. Кто-то летит в небе, вставив себе перо в задницу. Все ему рукоплещут и летят вслед за ним. Патриарх бегает и лупит посохом по затылку несчастных девчонок. Полиция, вооружённая до зубов, со взятками в карманах, несётся ловить участников демонстраций. Это Феллини какой-то! Царство абсурда.
Д.Ж.: Когда вы говорили о бывших партработниках, которые сейчас истово крестятся, стоя едва ли не в алтаре, я вспомнил одну из ваших достаточно старых работ «Распятая Россия», где вокруг креста стоят какие-то демоны, среди них — нацист в виде свина и поп с серпом и молотом на колпаке…
М.Ш.: Да они все серпами и молотами. Вы же знаете, что все высшие чины православной церкви были ставленниками КГБ. Я не знаю как сегодня, но раньше было так. Это нормально, потому что они отвечали за колоссальное количество народа, и КГБ, идеологический отдел, никак не мог позволить церкви самой решать, кто будет ею руководить.
Д. Ж.: Почему вы не любите современное искусство? Я посмотрел цикл ваших передач на канале «Культура»: вы просто разнесли Дамьена Хёрста.
М. Ш.: Я не против Хёрста. Пусть он режет туши. Вернее, не он сам, у него там электрической пилой всё время режут замороженных животных. Хёрст ещё работает с бабочками… Я выступаю не против Хёрста. Я выступаю против чудовищной художественной мафии, которая создаёт хёрстов. Абсолютно безграмотной! Против Чарльза Саатчи, с которым сейчас носится и чуть ли не в засос целуется господин Пиотровский. Там свои интересы. Вот Лари Гагосян – человек, который просто торговал афишами на углах улиц Нью-Йорка и который однажды сделал рамку. И стал торговать афишами художников в рамках. И вдруг он увидел, что это продаётся гораздо дороже. Мгновенно родилась теория: как ты преподносишь вещь – так она и ценится. И через некоторое время он становится крупнейшим идеологом современного искусства. В чём важность? В теориях, в подаче своих художников монстрам капиталистического мира. Это уничтожение понятия в сознании коллекционера, что такое искусство. Ни в коем случае – никаких эстетических ценностей! Иначе можно самому споткнуться, а самое главное — ты будешь связан с теми художниками, которые работают долго, которые требуют бронзы, того, другого, третьего. Мы создаём тот миф голого короля, с помощью которого ловим, как придурков, словно, в сачок головастиков, богатых людей Америки, западного европейского мира, которые, заработав баснословные деньги, мечтают попасть в высшее общество – High Society. Вот возьмите Виктора Пинчука на Украине. Это человек, который какими-то хитрыми путями заработал феноменальные миллиарды, где-то в Донбассе. Какая-то тёмная лошадка. Кто о нём писал? Да, знали, что существует какой-то олигарх, и как все олигархи — с очень скверным запахом. Одно слово – олигарх! Поэтому что он делает? Он совершает колоссальный трюк — делает выставку Домьена Хёрста. Покупает громадное помещение под галерею и, через некоторое время, буквально через полгода-год, выясняется, что во всех крупных фотожурналах по искусству он стоит рядом с Лео Кастелли, Ларри Гагосяном и прочими. То есть он купил себе билет в высшее общество за сотни миллионов долларов. А для него эти сотни – ерунда. Это как для нас пару рублей в кафе заплатить. Но сегодня он — непотопляемый человек в High Society. Музеи крупнейшие работают с ним. То же самое происходит с коллекционерами, которые раньше работали с Лео Кастелли и прочими. Это продавцы воздуха. Это колоссальные психологи.
И я борюсь за что? Просто-напросто за сознание человека. Мы можем экспериментировать, ради Бога. Но ведь они же танцуют на наших площадках. Представьте себе вот такую ситуацию. Приходит воскресший Мстислав Ростропович в Метрополитен-опера или Мариинский театр и говорит: «Хочу сыграть концерт Баха». А ему отвечают: «Вы найдите какой-нибудь клуб музыкальный, за углом, там и сыграете. А к нам такая рок-группа приехала! Вы сами уссытесь! До свидания, Мстислав Ростропович! Вам помочь донести вашу бандуру до ближайшего кафе, где вы играть будете?» Вот в чём проблема! Сегодня серьёзный художник – а я, например, довольно серьёзный художник – и не мечтает, что будет выставлен в каком-нибудь серьёзном западном музее. Мне такая шальная мысль в голову не придёт! Если бы я писал в банки, плотно их заваривал и ставил даты на них…. И вот — у меня этих банок полтора миллиона. Вот это выставка! Вот это да! Вот — это концепция! Человек ссал… Сколько он десятилетий ссыт? И всё запаяно! И вот люди идут и — ба, мама родная! Все запаяно и всё чётко! Я борюсь против этого. Я не против экспериментов. Экспериментируйте! Давайте создадим блоки. Вот один блок — перфоманса. Вы здесь писайте, кувыркайтесь. Вот император по ссанью, сидит на троне и командует: «Ты будешь ссать первым, а ты – вторым» Экспериментируйте! Здесь блок по концепту: раскладываются чертежи и прочее. Но дайте хоть один блок создать тем людям, которые имеют наглость уметь рисовать, чего-то лепить. Дайте нам нашей профессией заниматься. Мы же вычеркнуты! Вот против чего я борюсь. А так – прекрасно! Я, наоборот, когда вижу чумную работу, мне как психиатру без диплома, хочется крикнуть: «Давай сюда — в нашу палату!»
Д. Ж.: Сейчас ситуация, как во времена соцреализма, но в зеркальном отражении…
М. Ш.: Да, вот вы правы – это оборотная сторона медали. Там давили нас, и тут начинают нас же давить, но только другие. Приходится выживать. Почему я делаю этот «Фонд Шемякина»? Из-за того, что у большинства художников отсутствует образование. У нас тут ребята за несколько лет очень сильно выросли. Делают интересные работы, у них развивается мышление, развивается профессионализм. Вот ради чего нужно бороться. Мы сейчас теряем основное, в чём заключалась сила российского искусства. У нас была мощная академическая школа. Потому что американская академическая школа – я там прожил 30 лет, французская — я там прожил 15 лет, — они очень слабые. Они беспомощные! Там ничего люди не умеют: ни рисовать, ни грунтовать холст. У нас же была мощнейшая подготовка. А сегодня она умирает. А что остаётся? Мы всего на всего — перепевы и какой-то довесок к западному и американскому искусству. Похожи на американцев – уже хорошо. А мы не должны быть похожи на американцев. Мы должны абсолютно чётко идти от своего. От искусства народного, от иконы, от авангарда. Кстати, современное американское искусство, взять хотя бы Эльсуорта Келли, вся эта абстрактная школа – откуда же она вытекла? Почему боги – Каземир Малевич, Илья Чашник? Они по-прежнему боги, потому что всё современное родилось как раз здесь, у нас. А мы этим пользоваться не умеем…
Д. Ж.: Поскольку Вы имеете кавказские корни, не могу вас не спросить о том, как, на ваш взгляд, можно снять напряжение, которое существует между русскими и выходцами с Северного Кавказа?
М. Ш.: Это чувство подогревается с верхушек. Не снизу – низ доводится до нужного состояния и начинает реагировать – а сигнал даётся сверху. Кому-то это очень выгодно, хотя это очень глупое движение — обострять отношения между русскими и кавказцами. Что можно сделать? Год или полтора назад я встречался с Путиным. У нас была беседа наедине два с лишним часа, и я как раз 90 процентов нашей беседы уделил проблеме Северного Кавказа. Я просто говорил о том, что можно сделать. Ведь я – представитель одного из самых больших родов на Кавказе. Нас, Кардановых, в России 12 тысяч, наши старейшины ведут подсчёт, сколько родилось, сколько умерло. Вместе с теми, кто живёт за рубежом, нас 64 тысячи. Наши сородичи живут в Израиле, Турции, Иордании. И я говорил о том, что, если мы сегодня не займёмся вплотную молодёжью, у которой нет работы, которой нечем кормить свои молодые семьи – и она уходит в горы, мы Кавказ потеряем. Самое главное, что никто даже и не почешется. Раньше Кавказ был местом, в которое любой россиянин мечтал поехать отдохнуть. Колоссальная дружба между русским и кавказскими народами была. А сегодня кто туда поедет? Бегает Хлопонин, один из олигархов (я подчёркиваю), которого на Кавказе никто всерьёз не воспринимает. Человек этот постоянно трубит о том, что скоро мы поднимем Кавказ на уровень Бахчисарайского фонтана. Скоро у нас там будет Дубай второй. Будут курорты и всё такое. Спрашивается: чего ты брешешь? Ты же знаешь прекрасно, что никто туда ни на какой курорт не поедет. Если только под дулом автомата. Недавно были расстреляны русские туристы, которые поехали просто посмотреть Эльбрус. Их вытащили из автобуса и просто расстреляли, чтобы показать — у нас такая обстановка. В самом спокойном регионе – Кабарде – было за прошлый год расстреляно на улицах и взорвано в домах 230 с лишним человек. Почти каждый день по одному человеку. Кто поедет туда? Чтобы ночью тебя подняли люди в масках и увели в неизвестном направлении?
И пока мы не поработаем с молодёжью, пока не создадим, прежде всего, культурные очаги, которые должны быть одновременно и в России, и на самом Кавказе, ничего не изменится. Нужно показывать, что такое народы Кавказа. Это – и моя задача. Я пытаюсь открыть центр северокавказской культуры во Франции. Никто не даёт денег. Деньги идут на войну – а вы знаете, кому война, а кому мать родна. Поэтому эта чеченская заваруха на руку определённым людям. Поэтому прекращать её невыгодно. Ни с той стороны, ни с другой. Грядёт восстановление, и будут деньги бешеные и прочее. Хотя ко мне приезжали журналисты, и был разговор. Сейчас подогревают ненависть русских к кавказцам тем, что говорят: хватит кормить Кавказ. Вот мы бедные, потому что наши деньги съедают люди гор в папахах. На самом деле, воровство идёт громадное. И идут потоки денег на Кавказ, которые оседают в карманах уже кавказских чиновников. До народа ничего не доходит. Но я говорил: если внимательно присмотреться и сделать настоящий анализ, то, что идёт на Кавказ – это маленькая капелька денег по сравнению к тем, что разворовывается самими русскими. Вор тот, кто набил полные карманы, и кричит: «Держите вора!» Они разжигают ненависть к народам Северного Кавказа, да и к той же Грузии. Это политика больших чиновников.
Полную версию интервью читайте в №№ 10 и 11 журнала «Пульс»
