Михаэль ДОРФМАН. Уроки гуманитарной интервенции

Мы соглашаемся с тем, что наш мир един. Потому нельзя позволить тираниям расправляться с собственным народом. Концепция гуманитарной интервенции — это замечательная вещь. Хоть история даёт мало поводов для оптимизма, однако они есть.

Ливия — образцовый пример

Концепции государственного суверенитета от силы 350 лет. Концепции национального государства и того меньше — лет 100. Концепция всеобщих прав человека не намного моложе. Она тоже зародилась после Первой мировой вместе с идеей о том, что обязанностью суверенного государства является защита прав и свобод своих граждан.

Если же вместо защиты граждан государство занято их уничтожением, то семья народов Земли обязана встать на защиту преследуемых, вмешаться посредством законных и общепризнанных международных организаций. Если надо, то и военными средствами. Такая концепция известна как концепция «Ответственность по защите», она нашла своё отражение в основополагающих конвенциях ООН, принятых после Второй мировой войны.

Ситуация в Ливии вроде бы образцовый пример того, когда международное сообщество обязано защищать людей от режима тирании, намеренного осуществить резню своих граждан. И здесь международное сообщество быстро и решительно вмешалось и стало на защиту тех, кому угрожала смерть. И многие из нас, кто скептически относится к действиям международного сообщества в Ливии, в глубине души желает оказаться неправыми, и найти свой скептицизм необоснованным.

Кажется, только ленивый не критиковал гуманитарную интервенцию в Ливию. Союзников справедливо обвиняли в двуличии. Почему только Ливия, а не Сирия или Бахрейн? Обвиняли в политизации. Почему защищали косовских албанцев, а косовских сербов нет? Почему гуманитарную интервенцию проводят не в Руанде, а в Ливии?

И все же надо отметить несомненный прогресс в осуществлении идеи гуманитарной интервенции. Во время геноцида в Руанде мировое сообщество всё знало, но опоздало с вмешательством. В Дарфуре международное сообщество так и не вмешалось, однако давление вынудило суданские власти провести референдум, и христианский юг страны отделяется от севера. В Боснии война шла несколько лет, пока международное сообщество вмешалось.

Я оказался в Боснии в разгар боевых действий и своими глазами наблюдал, как хорошие намерения превращаются в свою противоположность. Помню, расположенных неподалеку российских миротворцев, отличавшихся пьяной ездой, драками, торговлей оружием и другими сделками с местными уголовниками. Когда началась международная интервенция, к российским войскам прибились русские, украинские и молдавские девушки, свезённые в Боснию торговцами живым товаров. Девушки «бежали к своим». А «свои» открыли у себя в части бордели и продавали этих девушек местным и албанским сутенёрам. Другой пример — сексуальные преступления миротворцев ООН в Бурунди и Демократической Республике Конго.

В Ливии на разрешение проблемы  ушла неделя. Вмешались бы и раньше, но ждали исхода иностранцев. Что же касается «двуличия», то политизация гуманитарной интервенции одна из  самых больных проблем, и о ней ниже.

Ничего не делать куда хуже

Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. С самого начала интервенция в Ливии развивалась так, что даёт множество оснований не только для критики и скептицизма, но и для откровенного цинизма по поводу целей и перспектив всего предприятия. Теория гуманитарной интервенции разработана хорошо, а вот международные учреждения, призванные проводить её в жизнь – не так, чтобы очень соответствовали этой цели. ООН, НАТО, а тем более сборище региональных деспотов, царьков и диктаторов из Лиги Арабских Стран, Организации Африканского Единства или Исламской Конференции не больно подходят для решения задач гуманитарной интервенции и вызывают у сторонников универсальных прав человека смешанные чувства. Ничего не делать в данных обстоятельствах – это куда хуже, чем делать то, что сейчас.

Наблюдать, как режим  Каддафи убивает своих граждан, не только безответственно, но  противоречит совести и праву людей на защиту их жизни. С другой стороны, история даёт множество примеров ненамеренных последствий самых лучших намерений, когда плохая ситуация становилась намного хуже. Опасность негативного развития событий весьма реальна. Опасность провала нельзя игнорировать и не следует выдавать желаемое за действительное.

Как раз сторонникам гуманитарной интервенции стоит ясно понять, что история даёт немного оптимизма для надежд на чистую и чёткую операцию. По поводу опасностей и недостатков гуманитарной интервенции написаны целые тома, заполонившие библиотеки. Основных опасностей три.

Первая — это эскалация интервенции. Банальная истина: все знают, когда война начинается, но никто не знает, когда (и как) она кончится. Ограниченная интервенция (как это происходит в Ливии, когда разрешены боевые действия ВВС и морская блокада, однако есть запрет на ведение сухопутных операций и экспорт оружия) всегда грозит эскалацией. Страны-участницы конфликта могут решить, что раз они уже вложили в интервенцию средства и политический капитал, то для достижения успеха надо бы расширять боевые действия. А тут выясняется, что режим Каддафи не рушится так легко, как режимы в Египте и Тунисе. И тогда ограниченная гуманитарная интервенция незаметно перерастает в «смену режима», а то и в «национальное строительство». В конце лабиринта получится такое же болото безнадёжной гражданской войны, как случилось в Афганистане и Ираке. Там, правда, не было мандата Совета безопасности. Есть множество других прецедентов (от Корейской войны 1950-1953 гг. до конфликта в Сомали), когда Совет безопасности не смог устоять перед соблазном пойти на эскалацию применения силы.

Вторая опасность — недостаточность ресурсов. Сплошь и рядом широковещательные декларации не подкрепляются необходимыми ресурсами. Получается провальная комбинация – широкие полномочия, предоставленные международным мандатом и недостаток средств, чтобы сделать работу правильно. Отсутствие средств способно привести к гуманитарной катастрофе, как и случилось с миссией УНАМИР во время геноцида в Руанде. Это врождённый порок ООНовской структуры, не имеющей собственных войск и бюджета. Выполнение решений ООН во всём зависят от доброй воли стран-участниц. Это верно не только в военных делах, но и в помощи от голода, засухи, в проведении выборов или в борьбе со СПИДом. Пока мир наблюдает за страшными кадрами резни, землетрясения или эпидемии, то довольно легко мобилизовать поддержку в мире. Однако дальше, бюджеты, обещанные правительствами, надо утверждать у своих законодателей. Дело не только в деньгах. Есть ещё соображения престижа, местные и международные политические расчёты. Ведь главное дело политика – не международная помощь, а удержание власти.

Наибольшая опасность для гуманитарной интервенции – это политизация процесса принятия решений. Помню прочитанную в детстве фантастику, где человечество, ведомое мудрецами и альтруистами — Всемирными и Галактическими советами — побеждает зло, а если и случаются конфликты, то между хорошим и ещё лучшим. Гуманитарная интервенция должна бы осуществляться для защиты элементарных прав человека, а не ради каких-то политических интересов.

ООН не справляется

Интервенция в Ливии пока выглядит, как самая альтруистичная из всех военных операций последнего столетия. У основных участников трудно найти особые экономические, политические или материальные интересы. Ливийская нефть, при всей её важности, не играет в конфликте особой роли. Обе стороны готовы её продавать. Не могли обойтись без доходов от нефти и до конфликта, и во время конфликта и после него.

В реальном мире всё куда сложней. Проблематичен сам процесс принятия решений в Совете Безопасности ООН, где традиционно заправляет пятёрка постоянных членов, обладающая правом вето. Она страна может тормозить даже единогласные решения Генеральной Ассамблеи ООН (как, например, США в отношении действий Израиля в оккупированной Палестине по своим внутриполитическим причинам). Часто важные американские внешнеполитические решения зависят от настроений обитателей еврейских домов престарелых в Палм Бич или престарелых кубинцев в Майами. Ведь несколько тысяч голосов в их колеблющихся округах во Флориде может решить судьбу президентских выборов. Тем более невозможно осудить агрессию одного из постоянных членов, как, например, США в Ираке или РФ в Грузии.

Сами участники региональных конфликтов могут и не быть заинтересованы в политическом процессе, который всегда сопровождает гуманитарную интервенцию. Они могут увидеть в интервенции проявления неоколониализма или скрытые интересы транснациональных компаний.

Структура ООН, созданная более полувека назад, нуждается в реформе с учётом новых международных реалий. Правозащитники давно борются за реформу Совета Безопасности, за расширение состава постоянных членов, за постепенную отмену права вето или за выработку механизма, позволяющего преодолеть право вето. Постоянным участникам пока удавалось отбивать все попытки существенных реформ. Однако времена меняются, в мире происходит перераспределение центров силы, и это дает надежду, что окажется возможным привести ООН в соответствие с его назначением.

Возможно, будут, наконец, услышаны многочисленные призывы к созданию автономных сил реагирования ООН. Набирают силу и требования дать ООН независимое финансирование по принципу «Фонда Лулы» (по имени бывшего бразильского президента) или «Налога Тобина».

И самое главное, нам нельзя заблуждаться. Война – это не мир. Война — это грязное дело, где убивают людей. В Ливии происходят вещи, о которых я писал  в начале интервенции – военные поражения, неудачи, потери гражданского населения, огонь по своим, аварии, военные преступления, предательство и ещё много других страшных вещей. И они не могут не происходить.

Я не спешу присоединиться к моим друзьям, критикующим войну в Ливии. Я продолжаю надеяться, что всё пойдет, как обещают, что жизни будут спасены, оппозиция консолидируется и деспотический режим рухнет, что будет найдено политическое решение на основе общего согласия, а скептики среди нас убедятся, что все их опасения были напрасны. Однако надо ясно понимать, что история даёт мало таких примеров.