Памяти Рэя Бредбери (1920-2012)
«Когда мне было семь лет, я начал читать научно-фантастические журналы, которые гости оставляли в пансионе моих дедушки и бабушки в Вакегане, штат Иллионойс», — писал Рэй Бредбери в своём последнем эссе, опубликованном «Нью-Йоркером» незадолго до его кончины. Я могу сказать о себе тоже самое. Среди первых прочитанных мною книг были научно-фантастические.
Я не могу уже вспомнить, когда впервые прочёл Бредбери. Кажется, он был со мной всегда. Рэй Бредбери приходил в мою жизнь трижды. В юности я открыл в библиотеке его книги. По-русски они были дефицитом, зато по-украински были вполне доступны в замечательных переводах. Сначала были «Марсианские хроники», а уже позже поэтические и ни на что не похожие из того, что я читал тогда: «Вино из одуванчиков», «Земляничная поляна». Они открыли мне слой американской культуры маленького городка, к которому я иначе никогда бы не пришёл. Без него я бы никогда бы не прочёл ни Трумена Капоте, ни тем более Уильяма Фолкнера. О чём бы ни писал Бредбери, он писал о характерном маленьком американском городке в Иллинойсе, в котором он родился, и который носил с собой всюду, где бы ни поселялся. К сожалению, я довольно поздно понял полезность такой жизненной стратегии.
«Есть куда более серьёзные преступления, чем жечь книги. Одно из них – не читать их» (Бредбери).
В легендарной серии «Научная фантастика» издательства «Молодая гвардия» ко мне пришёл «451 градус по Фаренгейту», 451 – это температура, при которой горит бумага и роман об обществе, которое сожгло свои книги. Роман не казался мне таким странным. Ведь и в нашей семье книголюбов в моменты опасности жгли книги. Во время разгула государственного антисемитизма в начале 1953 года, кода гэбисты повторно забрали мою бабушку Молку, уже отсидевшую за сионизм, папа сжёг еврейские, немецкие, польские книги и русские книги несоветского издания, бывшие в доме. Советская власть любила уничтожать книги – я помню сброшенные в подвал Иностранной библиотеки во Львове остатки библиотеки львовского Осолинеума, богатейшей коллекции князей Осолинских. Часть собрания самозванные освободители увезли в Москву. Большинство книг, включая легендарные еврейские манускрипты из коллекции историка Меира Балабана, власти свезли в 1948 году на беловую фабрику и уничтожили. Новые хозяева жизни делали это без озлобления. Книги свалили во дворе, и желающие могли унести, что хотели. Желающих спасать книги, как и в романе Бредбери, нашлось очень мало, хотя и не было в домах еще зомбоящиков с виртуальными «друзьями», заменявшими персонажам Бредбери реальное общение.
«Я не предсказываю будущее, я пытаюсь его предотвратить» (Бредбери).
Второй раз Бредбери пришёл ко мне в жизнь, когда я оказался в эмиграции. Английского языка я не знал, а осваивать его начал не со скучных грамматик, а с книг, которые любил. В 1982 году в Нью-Йорке я случайно попал на его выступление. В небольшой книжной лавке писатель рассказывал о себе, а затем давал автографы всем, кто купил книгу. Я представлял себе Бредбери убеждённым анархистом. Его политические взгляды (Рейган – лучший президент), может и объясняли его неприятие коммунизма, но никак не объясняли мне его стойкого отвращения к маккартизму. Позже я понял, что противоречия нет. Культурный анархизм писателя замечательно сочетался с его истинно американским консерватизмом сторонника всех видов свободы и, самое главное, противника всяческого рода утопий – экономических, социальных, политических, религиозных и национальных.
Через Бредбери я стал понимать смысл либертарианского консерватизма, особого американского анархизма, не имеющего отношения ни к социализму, ни к синдикализму, ни к современным неолиберальным радикалам, рядящимся в одежки консерватизма. Уже тогда я слышал истории о писателе-фантасте, описывавшем будущее, но категорически отказывавшегося жить в нём. Бредбери последовательно отказывался от компьютера, от электронной почты, от сотового телефона. Свои труды он писал на печатной машинке и факсом отсылал младшей дочери, которая уже вела дела с издателями.
«Мы человеческий муравейник на мире-муравейнике» (Бредбери).
Третий раз Бредбери пришёл помочь мне в жизни, когда я поселился в Америке. Я приземлился в аэропорту имени Кеннеди в День независимости, 4 июля 2001 года. Через несколько месяцев грянул теракт 11 сентября в Нью-Йорке, от которого Америку колобродит до сего дня. Я поселился в уютном зелёном пригороде, полтора часа электричкой до Манхэттена, так называемой субурбии. Я бродил по совершенно пустым улочкам своего городка, с удивлением глядел на мир, построенный не вокруг человека, а вокруг его автомобиля. Вечерами я гулял мимо окон, где мелькали отсветы телевизоров и компьютеров. Там люди проводили время наедине с их виртуальными «друзьями». Лишь в пригородной Америке, которая так привлекательна в кинофильмах, а по сути является неолиберальным и свободно-рыночным вариантом советской хрущёбы, мне удалось понять и оценить силу предвидения Бредбери. Здесь я понял, как герои становятся притеснителями – ведь пожарный в деревянной Америке – это доброволец, наряду с шерифом — культовый герой, куда больше военного. Сжиганием книг в «451-м градусе по Фаренгейту» занимаются герои-пожарные, потому что это не просто работа, а «новый героизм», охрана общества от книжной заразы. Гуляя по обочинам шоссе, я ловил на себе недоумённые взгляды автомобилистов и опять вспоминал размышление Бредбери об отчуждённости гуляющих пешком, когда все должны быть за рулём. У Стругацких есть сильный образ жука в муравейнике. Бредбери написал слова о человеческом муравейнике на мире-муравейнике. Он сам здесь никак не жук, а улитка в муравейнике. Зрячая улитка, умудряющаяся уносить с собой свой мир и учить других, как это надо делать.
«По сути, оба бога слепы, Разум и Страсть, — говорил Бредбери в 2003 году. — Страсть ослепляет себя, спеша в будущее. Разум ослепляет себя настоящим, и тоже не имеет жизни, ради самосознания гасит все искры, все порывы, все шансы стать естественным. В свете Разума подсознание, подобно улитке, прячется в свой домик. Глядеть вокруг, не обращать внимания, рычать, кричать в своей работе — и тогда подсознание существенного на миг откроется тебе, превращаясь из улитки во льва, и разобьёт все оставшиеся оковы… Чтобы оставаться в своём уме, мы не можем жить только разумом или только страстью. Наше искусство может помочь вывести нас сквозь джунгли по тревожному, восхитительному, странному, расслабляющему и одновременно бодрящему пути к сладостному Разуму. Однако мой Бог, Разум, не может вести нас к страсти. Он попросту не знает туда пути».
Надо сказаться, что «451 градус» это самая оптимистичная книга Брэдбери. Она заканчивается крахом антиутопии (у других авторов, антиутопии торжествуют) и торжеством разума — книги не горят. А остальные его произведения — тоска по маленьким городкам уходящим в прошлое.
спасибо, артем. но его песимистические вещи как раз очень оптимистические, даже жуткая «детская площадка» если сравнить с казеным и непуганым американским оптимизмом, который изливается отовсюду.
маленькие городки — это как раз его домик, с которым он ходит по муравейнику.