Михаэль ДОРФМАН. Как демократия выродилась в диктатуру

Первая статья цикла

Мой 90-летний отец Борис Дорфман вспоминает, как к ним в город, во Львов, в 1940 году пришла Советская власть: «Мы были тогда молодые, верили в социализм, ожидали всего лучшего, ходили до ночи по городу, знакомились с советскими солдатами, пели песни, спорили о лучшем будущем. Через два дня начались аресты. Забрали моих родителей. Мой папа погиб в Степлаге, а моя мама выжила в лагере в Красноярском крае. Мне посоветовали уехать…»

Папа до сих пор верит в социалистические идеи, а в 1991 году он, тогда депутат последней Верховной Рады УССР, голосовал за независимость Украины. Тогда тоже пели песни, ходили по ночному Киеву, спорили о лучшем будущем. Через 20 лет я оказался на первой демонстрации «Оккупируй Уолл-стрит» в Нью-Йорке, а мои друзья демонстрировали против неолиберализма на площади Тахрир в Каире, в палатках на авеню Ротшильда в Тель-Авиве, на Болотной площади в Москве.

Не только генералы готовились к прошедшим войнам. В 1917 году русская революция опасалась реставрации царизма, старалась предотвратить бонапартизм, опасность справа и проморгала опасность слева – большевистский перехват. В 1920-1930-х годах немецкое общество боялось коммунистического переворота, видело опасность слева – и прозевало нацистский перехват. Либеральная демократия боялась фашистского переворота и коммунистической революции – и прохлопала институционный перехват неолибералов.

На улицах западных городов не гремели сапоги фашистов, не было коммунистического путча. Однако за последние 30-40 лет западная либеральная демократия в развитых странах так называемого Первого мира незаметно соскользнула в состояние полицейского государства, с внесудебными перебросками, смертельными атаками дронов-беспилотников, тайными тюрьмами, узаконенными пытками, удушающими режимами государственной экономии, аутсорсингом и приватизацией государственных служб, коммерциализацией политики. Мирные протесты систематически разгоняются, против демонстрантов регулярно применяется слезоточивый газ, электрошокеры, а порой стреляют в людей. Массовая слежка за политическими инакомыслящими, да и вообще всеми гражданами, стала нормой. Всё это – в общественной сфере.

В корпоративной сфере и вовсе царит тоталитаризм, только фюреры называются бизнес-лидерами, коллективизм – team-work, а achievement-oriented – это те же самые показатели социалистических достижений сталинских пятилеток.

Виновата представительная либеральная демократия. Не было никаких заговоров. Всё произошло явно и открыто. Не было никаких извращений процесса, как заявляют политики, идущие во власть с самым избитым на свете лозунгом -«За перемены». Как власть большевиков закономерно привела к сталинизму, а затем загнивающему «развитому социализму», так и представительная либерально-демократическая система закономерно привела к тому, что демократия больше не работает. Общества Запада перешли в режим перманентной стагнации, и непохоже, что здесь способны избрать правительства, которые вытянут нас из кризиса.

Зачем нужна демократия?

Однако начнём с начала. Любой общественный строй должен обеспечивать обществу определённые преимущества. Демократическая система должна бы обеспечивать мирную оппозицию существующей власти, а не бросать оппонентов, критиков и скептиков в концлагерь, как делали недемократические режимы. Демократическая система должна бы признавать, что оппозиция имеет иные идеи, чем власть предержащие, о том, как правительство должно работать, но согласно с властью о том, что правительство должно работать. Демократическая система должна бы означать, что различия решаются путем цивилизованного диалога, а не уничтожения противника тоталитарными методами.

Второе и не менее важное – демократическая система призвана обеспечить мирный и организованный процесс передачи власти. Когда правящая фракция становится непопулярной, то приходит время оппозиции урвать от пирога власти. В этом – отличие от тоталитарных режимов, которые держатся до последнего, пока собственный народ не подымается против них, с разными результатами,  как недавно произошло в Ливии, Сирии, Египте или Иране.

То, что происходит сегодня, например, в США, далеко от всего этого. Республиканская оппозиция занимается обструкционизмом по отношению к администрации президента Обамы. Республиканская партия сегодня куда больше похожа на идеологические партии Восточной Европы 50-летней давности, чем на прагматичных американских политиков.

В свою очередь, президентство Обамы – наиболее правое президентство демократов за последние 75 лет. Обама пришёл во власть на избитых лозунгах «перемен», но оказался послушным аппаратчиком Демократической партии. Его стратегия проста – политически уничтожить Республиканскую партию, пытаясь реализовать все их консервативные идеи.

У Демократической партии ничего, кроме риторики, не осталось от прогрессивной повестки. Всё уворовано у республиканцев — выкуп банков, создание рынка углеводородных эмиссий (вместо прогрессивного налога на выбросы), недружественная политика по отношению к  профсоюзам и объединениям потребителей, «война с террором», «война с наркотиками», финансовая реформа, «свободная торговля», глобализация, разработанная в крайне-правой «Херитэйдж фаундейшн» реформа здравоохранения, и чего только нет. Политика контроля за оружием в руках населения у Обамы – от Рейгана, иммиграционная реформа – от Буша-младшего, система здравоохранения – от Митта Ромни.

Тактика эта не новая, её проводил президент-демократ Билл Клинтон, применял Путин для политического уничтожения Союза правых сил. Ещё раньше эту тактику применяли британские консерваторы-тори, и называлась она «убей вигов». Что бы либералы-виги ни предлагали, тори тут же пытались внедрить.

Да и сегодня в Великобритании разница между оппозицией и правящей коалицией неразличима. Когда Маргарет Тэтчер спросили, какое её наибольшее достижение – она сказала – «Тони Блэр». Лейбористский премьер на поверку оказался куда большим тэтчеристом, чем сама мадам Тэтчер – в точности, как Обама и Клинтон –  куда большие рейганисты, чем был Рональд Рейган.

Железный закон олигархии

Всё это можно было бы объяснить обычными сбоями в работе механизма, последствиями кризиса. Можно бы найти множество оправданий, если бы не фундаментальная системная проблема. Люди доброй воли, заинтересованные в улучшении дел, не могут попасть в систему и способствовать переменам. Обычные пути, по которым хорошие и способные люди попадали в политику, больше не функционируют.

И здесь опять нет никаких заговоров, никто не заседает в прокуренных кабинетах, чтобы запугать или остановить хороших людей. Всё явно и открыто, и сама система представительской демократии настроена так, чтобы не допустить в себя реформаторов. Этому способствует партократия. Почти не осталось в либерально-демократическом мире обществ, где человек идёт во власть, представляя самого себя. Даже в такой многопартийной политической системе, как в Израиле, Иванову или Рабиновичу невозможно избираться в Кнессет от имени самого себя, а надо обязательно представлять партийный список, пускай даже это будет Партия Иванова или Рабиновича. Им законодательно предписываются правила поведения, призванные сохранить власть партий. Депутаты Кнессета всячески ограничиваются от перехода из партии в партию. И если Иванов или Рабинович достигают ошеломляющего успеха, то обязаны привести с собой в Кнессет целый партийный список, на который не всегда можно положиться. В этом причина недолговечности новых политических списков. Как и в СССР или Китае, на Западе вся система создана в пользу партократии.

Политические партии – это бюрократические учреждения, занятые больше всего самосохранением. Здесь работает железный закон олигархии Роберта Михельса. Их главные задачи – это, во-первых, самосохранение, а во-вторых – достижение и удержание власти. Всё остальное подчинено этим задачам. Единожды созданная ради какой-то цели, партия пытается продолжать существовать. Это было верно по отношению к большевикам, которые, придя к власти на лозунгах ликвидации государства, заявили, что ликвидация государства лежит через его укрепление. Это верно, например, по отношению к Республиканской партии, которая появилась, чтобы не допустить распространения рабовладения на все США, но осталась в политике до сего дня; это верно по отношению к Национальной Партии Шотландии, заявлявшей, что самораспустится, как только шотландцы проголосуют за независимость, но не собирающаяся самораспускаться.

По Михельсу, главный драйв политических партий – это выживание. По признаку обеспечения выживания они производят отбор возможных кандидатов. Не так легко стать кандидатом на выборах (особенно на национальном уровне) без поддержки партийного аппарата, с его активистами, со специалистами по организации выборов, с логистикой и финансированием.Теоретически это возможно, но тогда придётся создавать свой собственный аппарат. Вся либерально-демократическая система построена так, что без партийного аппарата участвовать в выборах не получается. Политическая система также действует, чтобы обеспечить преимущества политическим инсайдерам, и отсеивать различных кандидатов, которые подвергают опасности их способность выиграть выборы и продолжать карьеру. Стремление к собственной стабильности заложено не только у брежневских коммунистов и путинских единороссов, но и в партиях представительной либеральной системы. В корне всех этих проблем лежит сама либерально-демократическая система представительной демократии. Накапливающиеся проблемы, в конце концов, приводят к устранению механизмов, препятствующих революции. Об этом – в следующей статье цикла.

Окончание следует