Михаэль ДОРФМАН. Читая «Капитал» Маркса: капитализм как метафора

«Капитал» Карла Маркса был и остаётся новаторским экономическим трудом. Всё современное экономическое сознание не способно избегнуть влияния этого колоссального труда. Однако «Капитал» также — недооценённый литературный шедевр из одного ряда с произведениями величайших писателей: Бальзака, Толстого, Мопассана, Достоевского, Джойса и Пруста. В «Капитале» есть что-то от греческой трагедии, а что-то – от сатиры Свифта, от викторианской драмы, от комедий Бомарше, от готического романа.

Преподавателя на кафедре марксизма-ленинизма Сталиниста Петровича все звали Стасом. Рассказывали, что он был боевым пилотом, воевал где-то на Ближнем Востоке, лишился ноги. Стас оказался хорошим мужиком, не сильно гнобил студентов и рассказывал много интересного. В частности, о том, что в его время, в 1940-е годы, многие студенты не понимали Маркса, и это было легитимной отмазкой. Занятия на кафедре марксистско-ленинской философии никакой любви к чтению Маркса не могли привить. Маркса у нас не читали, а конспектировали. Строгая дева, доцент Полина Ивановна проверяла наши конспекты и подписывала каждую страницу. Умельцы научились отбелять её подписи, и конспекты передавали друг другу. Я Маркса тоже не понимал, но я не понимал тогда многих вещей – модернизма, структурализма, сюрреализма, постмодернизма и абстрактной живописи. «Капитал» и есть абстрактное полотно, состоящее из деталей, непонятных и хаотических вблизи, но обретающих красоту и гармонию при взгляде издали.

Он сводит с ума

Карл Маркс первым осознал, что критика аморальности капитализма ничего не даст, если законы капиталистической экономики сродни законам природы. Поэтому Маркс посвятил жизнь анализу самого капиталистического рынка и способа производства. Необходимо было показать, что капитализм является продуктом конкретного исторического развития производственных отношений, вскрыть внутренние противоречия капитализма, порождающие циклические кризисы и ведущие к неизбежному краху всей капиталистической системы. Решить эту огромную задачу можно было лишь художественными средствами.

«Капитал» меньше всего напоминает экономический трактат. Это радикальный модернистский литературный коллаж с противопоставлением авторского голоса и цитаты. Знаменитая фраза в «Манифесте Коммунистической партии» – «Alles Ständische und Stehende verdampft» (что на русский переводится, как «все застывшие, покрывшиеся ржавчиной»), словно предвосхищает европейский модернизм. Книга полна мифологических и литературных аллюзий и ссылок. Цитаты из античных классиков перемежаются там с кулинарным рецептом, отчёты фабричных инспекторов с волшебной сказкой. «Капитал» сложен, гармоничен и противоречив, как музыка Арнольда Шенберга; полистилистичен, как поток сознания в «Улиссе» Джеймса Джойса; многослоен, как сумрачные видения Франца Кафки. «Его разговор не льётся по одному руслу, но столь же разнообразен, как и тома на его полках библиотеки», – записал репортёр из «Чикаго Трибюн», посетивший Маркса в 1878 году.

Письма Маркса показывают, что он думал о себе как о творческом художнике, поэте диалектики. «Что касается моей работы, я скажу вам правду, – писал он Фридриху Энгельсу в июле 1865 года. – Несмотря на все возможные недостатки, которые могут иметься, преимуществом моих работ является то, что они представляют художественное целое». Если бы Маркс хотел написать обычный экономический трактат, он бы это сделал. Однако его проект был куда более дерзким и объект куда более сложным.

Маршал Берман в классическом теперь труде называет автора «Капитала» «одним из великих и могучих гигантов XIX века: «наряду с Бетховеном, Гойя, Толстым, Достоевским, Ибсеном, Ницше, Ван Гогом». «Они сводят нас с ума, когда они сводили с ума себя, а их агония породила столько духовности, что мы живём ею до сих пор», – отмечает Берман. Идея Бермана включить Маркса в список художников и писателей, составляющих канон европейской культуры, лишь на первый взгляд выглядит странной. В наше постмодернистское время фрагментарность и радикальная незавершённость «Капитала» уже не кажутся читателям столь непоследовательными и непостижимыми. Более того, через «Капитал» можно глубже понять Бетховена, Гойя или Толстого. Как может «Капитал» устареть, спрашивает Берман, если капитал ещё правит нашей жизнью?

На шопинг по Марксу

Habent sua fata libelli – «книги имеют свою судьбу». «Капитал» хоронили много раз и по-разному. Первый биограф Маркса, немецкий социал-демократ Франц Меринг, приехал в Лондон для сбора материалов первой биографии основателя марксизма. Служитель библиотеки Британского музея, где Маркс работал над «Капиталом», вспомнил: «Конечно, доктор Маркс был настоящий джентльмен. Годами он каждый день приходил в читальный зал. Однажды он перестал приходить, и больше никто, никогда ничего о нём не слыхал».

В СССР Маркса мумифицировали. Со слов редактора (в прошлом политического заключённого) Эдуарда Кузнецова, израильский писатель Марк Галесник рассказал в своей замечательной сатире «Пророков, 48» следующую историю. Где-то в 1970-х Чарли Чаплин предложил генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Брежневу обменять советских политзаключённых на покоящиеся в Лондоне останки Карла Маркса. Брежневу идея понравилась, и он отдал приказ исполнять. Контакты длились несколько лет, но ничего не двигалось. Всё прояснилось, когда один советский аппаратчик поговорил с западными коллегами. Поездки на могилу Маркса (и шопинг в Лондоне) были для членов сотрудников ЦК КПСС, располагавшегося на Старой площади, большой привилегией. На «поездки к Марксу» был отпущен специальный бюджет, ими награждали. Очередь стояла на несколько лет. А перенос марксовых останков в Москву убил бы замечательную халяву. В конце концов, Карл Маркс до сих в Лондоне, а Кузнецова и других политзаключённых обменяли на чилийского коммуниста Луиса Корвалана и нескольких советских шпионов.

На капиталистическом Западе уже 150 лет не перестают заявлять о том, что Маркс больше не соответствует «новым временам», что марксизм изжит, а капитализма не существует. Западный марксизм переживал тёмные времена из-за разочарования СССР и Китаем. Марксизм оказался в пустыне после краха социалистического лагеря. Свободно-рыночный неолиберализм праздновал победу корпоративной модели капитализма. Мильтон Фридман и «чикагские мальчики» убеждали людей, что нет смысла бороться за раздел пирога, что пирог будет расти бесконечно, и всем достанется. Рейганизм и тэтчеризм провозглашали, что классовая борьба закончена, и если всё отдать в руки сверхбогатых и привилегированных, то богатство обязательно просочится сверху ко всем остальным. Новые левые отказалась от борьбы за социальную справедливость и с головой ушли в идентификационные политики – в защиту прав женщин, животных, сексуальных и национальных меньшинств. Отстаивание принципов мультикультуризма и экологизма для них оказалось важнее участия в классовой борьбе. От Антонио Грамши и Герберта Маркузе левая интеллигенция отказалась в пользу Эдварда Саида и Гьятри Спивак.

Глобальный обвал финансового капитализма в 2008 году снова напомнил миру о «Капитале», выявил внутренние противоречия капитализма, открытые Марксом. Усилия «отменить» марксизм умножились многократно. Последний раз, кажется, это торжественно сделал банкир Карл Шваб, председатель Всемирного экономического форума в Давосе в январе 2012-го. Шваб заявил, что «капитализм, как мы его знаем, больше не соответствует миру, который нас окружает». И с каждым следующим кризисным циклом, подтверждающим анализ Маркса, к «Капиталу» возвращаются. Когда капитализм заявляет, что капитализма больше нет, это верный признак системного кризиса.

Всемирный финансовый кризис, социальные протесты в Афинах, Тель-Авиве и Нью-Йорке, арабские революции – всё это говорит о том, что марксистская социальная критика капитализма актуальна как никогда. Стремительно устаревают, не отвечая современным запросам, наполненные математикой и статистикой апологии безбрежного эгоизма отрицателей Маркса, а «Капитал» остаётся интересным и актуальным. Как и Достоевский или Чехов, «Капитал» остаётся актуальным именно благодаря глубине художественного проникновения в проблемы человека и мира.

В отличие от добротно сделанных законченных работ XIX века неоконченный «Капитал» обращён в будущее и находит отклик у новых и новых поколений читателей. «Капитал» оказался ко времени и в пору великой революции в искусстве начала XX века, и в модернизме, и в постмодернизме нашего времени. Тексты Маркса продолжают пробуждать интерес, зовут вернуться, перечитать, поразмыслить. Это свойство великих произведений искусства. Ведь даже с математической точки зрения, экономическая жизнь, как и жизнь вообще, –  уравнение не линейное, а трансцедентальное, а потому не поддаётся экстраполяции или моделированию. Такое уравнение решается лишь подстановкой конкретных коэффициентов, и предсказать, как оно себя поведёт можно лишь силой художественного прозрения.

(Продолжение следует)