«Трагедия современного человека не в том, что он знает всё меньше и меньше о смысле своей собственной жизни, а в том, что это заботит его всё меньше и меньше». Так говорил Вацлав Гавел – революционер, диссидент, драматург, последний президент Чехословакии и первый президент Чешской республики, скончался 18 декабря 2011 года в возрасте 75 лет. Почти во всех некрологах написано ещё «политик», и это уже как бы оскорбление памяти Вацлава Гавела. Если политиками назвать тех, кто сегодня занимается политикой для достижения и удержания власти, то Гавел всю жизнь был антиполитиком. Он всегда ставил моральность выше «реал-политик».
Я встречал Гавела всего один раз в Париже в конце 1980-х. Он выступал на встрече «ПЕН-клуба», говорил о том, что такие люди, как он, не должны заниматься политикой, а должны доставлять миру беспокойство. Я не помню буквально, но смысл был в том, что мир слишком самодоволен, и необходимо разбить это самодовольство — для пользы людей сделать мир беспокойным. Гавел делал это в своём творчестве, делал это и в своей борьбе за права человека, делал это и на посту президента.
Слово «революционер» в устах Гавела не звучало, но то, о чём он говорил, определённо можно называть революцией. Точно так же он писал свои пьесы. «Драма предполагает порядок, – сказал однажды Гавел. – Если так, то единственное, что там может быть – это нарушение порядка как способ поразить воображение». Гавел был одним из стратегов «Бархатной революции», положившей конец просоветскому режиму в Чехословакии. И стратегия революции в чём-то напоминает его пьесы.
Первый постсоветский парламент единогласно избрал его президентом. В своей инаугурационной речи 1 января 1989 года Гавел назвал старый режим, правивший Восточной Европой после Второй мировой войны, «чудовищной, ветхой и вонючей машиной», чьё худшее наследие заключалось не в экономическом провале, а в «отравлении моральной среды». «Мы стали морально больны, потому что мы привыкли говорить одно, а думать другое, – говорил Гавел. – Мы научились ни во что не верить, не заботиться друг о друге… Любовь, дружба, милосердие, смирение, прощение потеряли свой смысл глубину. . . Они стали какой-то психологической диковинкой и принимаются как давно потерянные странники из далёких времён…»
Мало кто вне круга специалистов знаком с пьесами Гавела. Главная коллизия его драматургии построена вокруг абсурдов новояза, бюрократического языка сталинского социализма. Не удивительно, что корпоративные менеджеры шоу-бизнеса свободно-рыночного общества, имеют столь же малый интерес к пьесам Гавела, как и бонзы социалистического агитпропа.
Гавел — не только земляк, но продолжатель традиций Франца Кафки. Прага породила многих авторов, чешских, немецких и еврейских, осознавших абсурдность жизни: что если не разбить окружающие человека абсурдные клише и матрицы, его жизнь теряет смысл. И это прямая противоположность тому, чем заняты политики. Политики провозглашают пустопорожние фразы, приятные для слуха их электората, но лишённые смысла, а тем более истинности.
Биография Гавела – это постоянное разбивание абсурда. Ирония заключается в том, что такой человек, как он, вообще стал президентом. И на посту президента Гавел постоянно сражался с алчными и продажными неолиберальными политиками «грабительского капитализма», занятыми монетаризацией краха социализма нуворишами, почувствовавшими вкус власти и не способными противостоять её коррупции. Типичный представитель этой породы – его собственный премьер-министр Вацлав Клаус. Гавел жестоко сражался со своим тёзкой.
Вацлава Гавела больше нет, и его пытаются вставить в антикоммунистический иконостас. Чилийский драматург Ариэль Дорфман хорошо знал Гавела, и числит его среди вдохновителей своего творчества. Он рассказывал, как в 1984 году в Чехословакию с визитом прибыл один из признанных адептов антикоммунизма, чилийский диктатор Аугусто Пиночет. Между делами по закупке оружия диктатор возжелал встретиться с диссидентами. Гавел отказался видеть Пиночета. Его уговаривали, мол — это хорошо для диссидентства, надо быть реальным политиком, продажа оружия – хорошо для экономики. Гавел ответил, что мы вообще не должны никому продавать оружия. Это не ординарный политик, и не ординарный драматург.
Ариэль Дорфман вспоминает в своих мемуарах, как Гавел говорил ему: «Осторожно относись к языку своих произведений. Язык, который ты создаёшь сегодня, может спасти или извратить завтрашний мир… Если ты позволяешь людям власти, неважно справа, слева или из центра, подавлять твой язык, если они способны заставить тебя жить во лжи и верить лжи, то они репрессируют тебя, коррумпируют и делают соучастником».
И ещё одно, что отличало Гавела от многих суровых борцов-диссидентов – это неувядающее чувство особого и парадоксального среднеевропейского юмора, умирающее сегодня в мире, где специальные спичрайтеры пишут для политиков и выверяют в фокусных группах шутки и анекдоты. Гавел был уверен, что главное в юморе – это умение смеяться над собой.
Вацлав Гавел и начал свою общественную деятельность не из каких-то абстрактных идеалов социализма или капитализма, коммунизма или антикоммунизма. Гавел не считал себя диссидентом, тем более не думал делать диссидентство профессией. Он просто хотел иметь возможность свободно творить, и делал для этого то, что надо было делать. Гавел не мог свободно творить в социалистической Чехословакии, как Ариэль Дорфман не мог творить свободно в пиночетовском Чили. Моральное противостояние злу стало сердцевиной творчества и общественной деятельности Гавела, оставалось с ним на посту президента. Трудно представить себе избрание в президенты такого человека в «нормальной политике» в любой стране мира. И тем не менее, когда такое случается, то это внушает надежду.
«Надежда – это определённо не то же самое, что оптимизм, – говорил Вацлав Гавел. – Это не убеждение, что всё получится хорошо, а уверенность в том, что всё, что ты делаешь, имеет смысл независимо от того, как оно получается».
Михаэль! Спасибо за статью. Имя Гавела на слуху с 68года, но как-то не придавал значения, не интересовался его личностью. Сейчас жалею. Спасибо. Иван.