Руслан КОСТЮК, доктор исторических наук, профессор факультета международных отношений СПбГУ
Среди арабских стран Королевство Марокко, расположенное в северо-западном углу Африки, вполне может сойти за «среднюю составляющую». Оно было затронуто волнами «арабской революции», но, как говорится, в меру. До открытых бунтов, вмешательства армии и, тем более, угрозы гражданской войны, здесь явно не доходило. Да, Марокко бурлило в первой половине 2011 года: созданное молодыми активистами неправительственных организаций «Движение 20 февраля» собирало посредством призывов в социальных сетях многолюдные митинги и манифестации, на которых звучали призывы к радикальной политической демократизации.
Референдум против бунта
Но надо сказать, что даже несмотря на то, что именно монарх – король Мохаммед VI – является реальным правителем страны, Марокко в то же время является конституционной монархией, в которой правящая семья пользуется значительным уважением подданных. Это относилось к отцу нынешнего монарха Хасану II, это распространяется и на него самого. Да и сам монарх прислушивается к общественному мнению. По крайней мере, увидев развитие протестного движения, Мохаммед VI оперативно организовал в начале июля референдум по изменению Конституции.
Не сказать, что после референдума, на котором, кстати, основные силы поддержали конституционные изменения (а всего за них высказались свыше 97,5% подданных, принявших участие в голосовании), Марокко превратилось в образцовое демократическое общество. Но то, что поправки носили прогрессивный характер – сомнений не вызывает. Ведь эти поправки были направлены на усиление принципа разделения властей, независимости юстиции и её органов, расширение полномочий премьер-министра (например, в том, что касается процедуры роспуска нижней палаты парламента и назначения высших государственных чиновников), наделение премьер-министра правами реального руководителя правительства (при том, что де-юре именно монарх председательствует на заседаниях Совета Министров), расширение прерогатив парламента (в частности, по вопросам экономики, социальной политики, юриспруденции). После конституционного референдума права официального получил язык берберского национального меньшинства, были созданы Конституционный совет (туда могут обращаться с запросами и простые марокканцы), а также Высший совет безопасности, призванный решать стратегические вопросы безопасности и борьбы с кризисами. Новая редакция Конституции подтверждает также гражданское равноправие мужчин и женщин и права человека. Референдум, с точки зрения королевского двора, очевидно, оправдал себя: ведь после его успешного проведения акции «Движения 20 февраля» пошли на спад.
Многопартийность для стабильности
Отметим, что и без референдума Марокко является, безусловно, наиболее свободным обществом из всех арабских монархий. Здесь давно разрешена многопартийность, в политической жизни страны принимают участие десятки политических партий – от крайне левых до исламистов. Собственно, это подтвердили и прошедшие 25 ноября законодательные выборы; в них приняли участие примерно 30 партий и движений. Благодаря избирательному праву Марокко, строящемуся преимущественно на списочном принципе без каких-либо ограничительных квот, в палату депутатов прошли представители примерно полутора десятков марокканских партий. Такое не раз случалось и в прошлом. Сами марокканские журналисты называют такой парламент «расколотым»: уж очень сложно в нём поддерживать устойчивое и постоянное большинство. Но в том-то и дело, что политической и экономической элите, тесно связанной с монархической семьёй, такая ситуация более чем выгодна. Чем больше в парламенте фракций, тем легче ими манипулировать старыми проверенными способами.
Тем более, что после этих выборов, как и раньше, в парламенте явно преобладают депутаты, не ставящие под сомнение роль монархии и короля Марокко. Речь идёт о депутатах от таких праволиберальных и консервативных партий, как Национальное объединение независимых, Партия подлинности и современности, Конституционный союз и более мелких объединений, представляющих лоялистский Альянс за демократию. Пусть каждая по отдельности партия, представленная в данном Альянсе, выступила на выборах весьма посредственно, но в совокупности они провели в парламент больше депутатов, чем отдельно взятые оппозиционные силы. С учётом того, что за всеми прокоролевскими партиями стоят деятели, теснейшим образом связанные с королевским двором или высшей государственной элитой, правящая династия, как говорится, может спать спокойно.
Но есть один интересный нюанс. Мохаммед VI после референдума публично заявил, что предложит формировать правительство лидеру той партии, которая будет иметь самую крупную парламентскую фракцию. А по итогам выборов 25 ноября такая фракция будет у умеренных исламистов из Партии справедливости и развития (ПСР), само название которой весьма явным образом намекает на близость к «турецкой модели». Марокканская ПСР получила 107 мандатов (всего в нижней палате парламента 395 мест) и в одиночку, конечно же, не сможет сформировать кабинет. Вот тут-то и пригодятся стойкие сторонники династии из числа партий Демократического альянса. А Генеральный секретарь ПСР Абделилах Бенбиран, который, по всей видимости, будет предложен королём на пост премьер-министра, вряд ли сможет осуществлять действительно независимую политику с учётом расстановки сил в «расколотом парламенте». Да и ПСР и не готова бороться с монархией. Её устроят согласованные с королевской властью шаги по «социальной исламизации» Марокко и дозированное расширение прерогатив законодательной власти. Собственно, на сегодняшний момент марокканские исламо-консерваторы не претендуют на большее.
Левая палитра
Что касается левых сил, то их наиболее радикальный фланг, настроенный откровенно республикански (коммунистическая партия «Талия» и Объединённая социалистическая партия) призвали к активному бойкоту выборов. Более умеренные политические силы, формально объединённые в Демократический блок, в выборах участие приняли и добились, в общем-то, скромного прогресса. Второе место после ПСР у старинной марокканской партии «Истикляль» («Независимость») с 60-ю мандатами; представленный в Социнтерне Социалистический союз народных сил получил в национальном масштабе пятое место (39 мандатов). Третьей по влиянию левой партией страны остаётся Партия прогресса и социализма (18 депутатов), которая во времена «холодной войны» ориентировалась на Москву. У ещё одного левого объединения – Фронта демократических сил – всего 1 депутат. Таким образом, в целом Демократический блок имеет немногим более сотни депутатов и может вообще оказаться вне правительственной коалиции.
Марокканские левые, конечно же, представляют собой альтернативу нынешнему режиму, выступая за последовательные демократические реформы, очищение страны от коррумпированных чиновников, изменение экономической и социальной политики государства. Но, вместе с тем, в своём большинстве левые силы не осмеливаются выступать за демонтаж нынешней «полуабсолютной/полупарламентской монархии», не выдвигают радикальных предложений по изменению откровенно проамериканской внешней политики властей и зачастую занимают близкую режиму позицию по вопросу Западной Сахары, незаконно оккупируемой Марокко вот уже более 30-ти лет.
Так что, если не случится реального социального взрыва, каких-то сильных и реальных политических изменений в этом магрибском королевстве ждать не стоит. Стилевые изменения – да, будут. Но рост поддержки исламистов в арабском мире уже не является чем-то неожиданным… Вероятно, сами подданные Мохаммеда VI понимали это и, даже с учётом этак раза в четыре более, чем в России, яркой палитры противоборствующих сил в парламентской кампании, к избирательным участкам в прошлую пятницу пришли лишь 45,4% взрослых жителей государства…
