С языком что-то происходит: как символическая система он всё больше обнаруживает свою несостоятельность. Юлия Кристева совсем недавно обмолвилась о том, что наблюдает девитализацию слова – на её глазах язык уходит из жизни, уступая место визуальным образам. Однако этот факт не стоит воспринимать исключительно как естественное следствие плодотворного союза технического прогресса и визуала, проникающего в бытие фактичное. Здесь есть ещё одна сторона процесса: социально-экономическая. Проблема обесценивания языка отчётливо просвечивается в социальном поведении: социальный субъект всё чаще предпочитает прятаться от Другого в собственную скорлупу, конструируя эту скорлупу с помощью слов-пустышек, отсылающих к конвенциональным атрибутам определенного образа жизни.
Несколько месяцев назад два разнополых пользователя русского livejournal инициировали виртуальную ярмарку невест и женихов (к сожалению, авторы попросили не давать на них прямую ссылку). Женский и мужской блоги соответственно призывали размещать фотографию, краткий рассказ о себе и контакты всех желающих – благо, у обоих пользователей виртуальных друзей было множество. Формально, два блога на некоторое время превратились в сайт знакомств.
«Второй пол» не заставил себя долго ждать: страждущие внимания девицы всех мастей смело делились своими фотографиями в разных ракурсах, не забывая за компанию расхваливать подругу или даже родственницу. Мужчины были скромнее (или, что скорее, шовинистичней): большинство участников вместо размещения собственных объявлений разглядывали женские фото и делились впечатлениями, так как рассматривать товар и выбирать им нравилось явно больше, чем выпячивать собственный.
Несмотря на то, что эта выставка достижений народного хозяйства изобилует темами для анализа, наиболее интересным представляется сам язык, которым написаны объявления и ведётся последующий диалог. То, каким образом анонсирован каждый лот, порождает чувство зияющей пустоты – участники не могут сказать о себе ничего конкретного, и, прочитав довольно подробное самоописание, невозможно сказать о его авторе решительно ничего. И, кажется, будто кроме проблемы смерти автора, здесь скрыто что-то ещё. Большинство сообщений участников о себе кажутся лишенными всякого смысла:
«Я люблю хороший кофе». Хороший — это какой? Терпкий? Крепкий? С пенкой? Пахнущий корицей? Тот, который дорого стоит?
«Я люблю серьёзную музыку». Какую конкретно — классику? Джаз? Психоделический рок? Готику? Может, «серьёзное» диско?
«Я люблю интересное кино». Какое же кино барышня считает интересным? «И корабль плывет» или «Блондинку в законе»?
«Я люблю приятных людей». Интуиция подсказывает, что приятный человек – это человек добрый. Однако уже ни для кого не секрет, что доброта в привычном смысле поведенческой характеристики давно утратила свою повсеместную востребованность: некоторым приятно, когда плеткой хлещут.
Любопытно, что лидирует во всех описаниях предпочтений и увлечений слово «хороший» — хорошее вино, хорошая кухня, хорошая книга и т. д. Оно ни к чему не отсылает, а контекст лишает его даже иллюзии метафоры. Единственное, что как-то проглядывает сквозь эту нарочитую «хорошесть» — символическое «качество». К слову, слово качественный также довольно часто используется как синоним хорошего. Складывается ощущение, что участницы и участники пресловутой ярмарки пытаются лишь продемонстрировать, что их повседневность – ничто без многочисленных атрибутов, соответствующих определённому стандарту качества жизни. О том, из чего складывается этот стандарт качества, читателю предстоит только догадываться, но единственное, в чём он может быть уверен – в том, что качество это у персонажей, описывающих свои предпочтения, наличествует.
Подобное отношение людей к слову «качество» представляется граничащим с религиозным, практически языческим чувством. Качество есть, хотя его никто не видел. О Качестве принято много говорить и писать. Качества боятся, потому что, если оно карает, то карает жёстоко – можно отравиться некачественным блюдом или того хуже: отпугнуть бизнес-партнера «некачественными» часами. При этом самое страшное не сам феномен Качества, а ипостаси, в которых оно может настигнуть.
Вспоминаются 90-е, когда при всех неосознанных предпосылках потребительской религиозности, населению был присущ здоровый атеизм. Хотелось есть, хотелось пробовать, хотелось делать, хотелось знать, и, естественно, хотелось говорить. Не ради того чтобы иметь, а для того, чтобы наслаждаться. Неокрепшее и стихийно формирующееся российское общество с трудом сдерживало (а чаще — не сдерживало) свои порывы. Плоды подобной несдержанности можно было найти на страницах газет, уловить на улице, услышать на ещё коммунальной кухне. И потому даже объявления о знакомстве в газетах того времени выглядит нелепыми, грустными, смешными, грубыми – но живыми.
Взрослея и трансформируясь, общество соорудило стену из обработанных коллективным сознанием стереотипов о необходимости воздавать хвалу Качеству жизни. Это и повлекло за собой новое жертвоприношение, где в качестве агнца выступала витальность. Сегодняшняя тоска по свободе слова перестроечных времён выходит за рамки политического. И если у Ницше витальность человеческой души оказалась в опасности из-за господства христианской морали и схоластической догматики, то сегодня из-за коллективной одержимости демонстративным потреблением под угрозой оказалась живость самого слова. И если обмеление языка художественного творения может определяться развитием технического прогресса, то язык говорения теряет силу из-за экономики потребления. Эта неочевидная логическая посылка заставляет пробовать увязать три категории: слово (как невозможность имманентности, то есть желание прорваться во внешнее), витальность (как постоянное движение чувственности, некую страсть ко всему вокруг) и выбор (как отражение желания, то есть желание, отрефлексированное в сознательное решение, и оформленное в языке).
Приобретение с необходимостью, то есть без страстного желания наслаждаться объектом, а не фактом владения, замкнуло интенции говорения в пустом термине «качество», лишило их жизни. Выбор оказывается предрешенным, ему не предшествует никакое движение чувств. Выбор нет необходимости формулировать, он детерминирован консьюмеристским контекстом. Этот контекст, как кажется, способствует открытости людей друг другу, делает их коммуникацию понятной, универсальной, благодаря атрибутам их образа жизни, однако это открытость потребителя, а не мыслящего и чувствующего субъекта. Вступая в порочный круг «не выбираю» — «не чувствую» — «не говорю», такой субъект становится всё более интроверсивным, он замыкается.
Можно ли разорвать этот круг? Судя по персональным анонсам, мы все ещё умеем любить кофе. И музыку. И книги. И называть их по имени. А значит, где-то ещё осталось желание и умение в определённый момент времени самостоятельно делать выбор. Осталось перестать бояться его формулировать.
